Вырвавшись из каютного одиночества, чтобы поделиться этой новостью со всем экипажем и в первую очередь с капитаном и старпомом, взъерошенный Андрей сразу же наткнулся на одного из матросов из палубной команды, который, в расплывшейся масляной рыбой улыбке, уже тряс его руку двумя своими, приговаривая: «Ну-у, па-па-ша! Поздравля-а-ю!»
Андрей метнулся на капитанский мостик – в штурманскую рубку. Этот короткий путь из своей каюты до мостика – всего то три коридора и два трапа – он, каждый раз спеша на вахту, спокойно проделывал за две с половиной минуты. Теперь же – второпях – за это же самое время он не преодолел и десятую его часть: все встречавшие его поздравляли, жали руки, обнимали, напутствовали, шутили и даже ёрничали по-доброму и даже с какой-то тёплой завистью.
Наконец, добравшись до рубки, где о его «папашестве» все уже знали, Андрей получил новую порцию поздравлений, объятий, пожеланий и даже отеческих лобзаний от прослезившегося на радостях старпома.
Подойдя к капитану, получив от того такие же искренние поздравления, Андрей, запинаясь и извиняясь, стал сбивчиво объяснять, что, мол, теперь вот... как... там... роды... Капитан понимающе посмотрел в глаза Андрею. Кэп очень хотел, чтобы Андрей – толковый, надёжный, «свой парень» – пошёл с ним в следующий рейс. Это с одной стороны. С другой же кэп помнил, как когда-то давно сам узнал о своём скором отцовстве.
Тогда, он, будучи молодым штурманом, списался с судна, чтобы быть вместе со своей семьёй, когда его жену повезут в роддом, чтобы потом самому забрать её от туда вместе с их ребёнком. Но! Ни у него, ни у его молодой жены не было ни своей квартиры, ни родителей под боком. А вот списавшись с судна, встретив жену с ребёнком из роддома, он больше года не мог уйти в новый рейс – ни один капитан не хотел брать его: капитаны не любят неожиданностей – примета плохая.
Всё это кэп рассказал и как мог объяснил Андрею – отчего, да почему... Добавив, что у того есть молодые тёща и тесть, которых Андрей, как он сам же и говорил, хочет называть «мамой» и «папой». Ну, хорошо. А жить-то где? Конечно, в очередь на кооперативную квартиру их в базе поставят – сомнений нет. Да вот деньги-то за Андрея никто вносить не будет. И когда он будет приходить из рейсов, то ехать нужно в свой домой, а не в угол – к родственникам жены, как бы кого из них не называть – «мама дорогая» или «дорогая мама».
Примерно тоже самое сказал и старпом, к которому Андрей подошёл после разговора с капитаном. Старпом, щурясь, с обычной ехидцей на себя посетовал: «Мой первый брак, старик, закончился ровно через год после рождения первенца. Вина в том, конечно же, моя – мужик всегда виноват и за всё в ответстве*… Но вот ведь ещё какая штука… Послухай*. Жили мы тогда то на съёмной комнате, то у тёщи… Потом жена дочкой разродилась… Э-хе-хе!.. Нельзя было жену без пригляда одну в чужой квартире оставлять, когда я в море… Давно всё это было, да преочень… «Кооперативов», понимаешь, тогда-то – ещё никаких и не было… Очередь на жильё была – крутилась бесконечно, как сама по себе… Как удавка на горле… Как дорога без конца – не укоротить, не обойти, не перепрыгнуть… Да-а, уж!.. Некоторые мореманы получали свои долгожданные отдельные метры лет через тридцать, опосля… хм! «счастья» – попадания в ту ожидательную вереницу... Знаю одного боцмана, хе-хе! – так он ордер на двушку получил в один день… вместе с пенсионным билетом… А вот жизнь с тёщей отравила и убила всю нашу с Анюхой любовь… А потому и семьи… той – нашей… не стало… Так-то вот! Свои метры, конечно, не благое зелье и от дураков назойливых… вовсе не спасут. Но и без них – совсем кранты. Однозначно! Это, Юрич, я тебе точно говорю! Я уже через это прошёл. И дальше уж – не повторялся.»
Старпом всегда и по всякому поводу начинал рассказывать занимательные и поучительные истории из своей жизни. При этом – и на своём лице, и в тембре голоса – он наперёд являл всю палитру своего эмоционального отношения к тому, что послужило поводом к начинаемому им очередному повествованию: к примеру: «Нет! Ну, ты не прав!
* Ответство (диалект) – от «ответствовать»: отвечать самому, нести ответственность.
* Послухать (диалект) – от «послушать»: слушать какое-то время; и от «послушай»: призыв к этому.
Не так нужно было… Вот у меня был случай…» Начиная свою историю, он постепенно, но скоро уходил в себя. И продолжая говорить, общался уже… ну, как бы сам с собой. В такой момент его первоначальный собеседник и слушатель, мог уже спокойно или заниматься своим делом, или же начать разговор с кем-либо ещё, или вообще уйти куда угодно – хоть спать. Старпом же продолжал бы говорить, не обращая никакого внимания: и слушатели, и собеседники находились в нём самом – внутри него, внутри старпомовских историй: с ними он спорил, за них возражал и соглашался, в них находил моральную поддержку и надёжную опору – как в его повествовании, так и в его жизни.
Андрей, впечатлённый чужим опытом своих коллег, прислушавшись к советам близких ему людей – своих друзей, подтвердил капитану своё согласие на второй – спаренный рейс…
**
Особенность морской жизни, нахождения в её среде (да и вообще – в любом пребывании в стеснённом, а паче замкнутом пространстве или состоянии), приводит, помимо прочего, ещё и к тому, что если пробыть, проработать в ней достаточно долго, то обычные дни и месяцы, чётко и последовательно отмеченные календарём на большой и твёрдой земле, однажды и неизбежно в миг превратятся в непролазную бескрайную трясину, в смертоносные зыбучие пески из секунд и минут. Тогда всякий начинает сходить с ума – кто-то в раз, кто-то медленно. Сбежать оттуда (куда? как?) – не получится. И спасения в одиночестве не найти. У Андрея ещё на курсантской практике был случай, когда один из членов экипажа, несколько месяцев в одиночестве – не делясь ни с кем, проносив в себе оставленный на берегу свой семейный разлад с женой, выбросился за борт… Спасли… Хорошо, что день был… И этого прыгуна вовремя заметили… Конечно, кто-нибудь скажет, что, мол, дурак. Да нет! Не так! Просто человек сошёл с ума, оставшись один на один с собственной нестерпимой, невыносимой, неразделённой им ни с кем душевной болью. Его эвакуировали, отправив ближайшим попутным судном домой – на родной берег. Где врачи – подтвердили его временное помешательство. Потом, он – полгода провёл в стационаре до нормализации своего состояния.
Выход один – идти к людям. Тем более, что моряки – люди с открытым сердцем. И дружная команда – обычное дело. Потому и не редко случается, что, сдружившись крепко-накрепко с кем-нибудь из экипажа в одном полугодовом рейсе, такая дружба длится многие десятилетия. Да так, что даже их семьи на берегу – их жёны, дети, родители – начинают ходить друг к другу в гости, встречая вместе праздники, берут за правило перезваниваться между собой время от времени, сообщая друг другу о своих обновках и потерях. И всё это они делают даже тогда, когда сами главы семейств находятся в рейсах, причём – каждый в своём. А сами главы семейств, сдружившись однажды, в дальнейшем – вплоть до самой пенсии могут больше так ни разу и не увидеться друг с другом.
**
…Через месяц с небольшим Андрей вернулся из своего первого рейса в должности четвёртого помощника капитана в город Л. По курсантской привычке, также, как он поступал тогда: возвращаясь с мореходских практик – никому не сообщал о своём возвращении, Андрей и теперь, прикупив по дороге к Оксаниному дому пять гвоздик и бутылку игристого, вбежал в подъезд и взмахнул на этаж тёщиной квартиры, почти не касаясь лестничных маршей.
Андрей, слегка промокший под ранневесенним, но уже тёплым дождём, весь всклокоченный, слегка покачиваясь, как будто бы немного пьян, хотя ни грамма не употреблявший, оказавшись перед квартирной дверью Оксаны, безрезультатно пытаясь поостудить внутренний кипяток встречного волнения глубокими вдохами и шумными выдохами, выпрямившись, как в парадном строю, весь трясясь в искушающей приятности приготовленного им сюрприза своего неожиданного появления, носом нажал входной звонок.
Дверь никто не открыл. Он позвонил ещё раз. Ему показалось, что уже прошло достаточно времени, чтобы дойти до двери с той стороны из любого конца квартиры и наконец-то впустить его. Андрей, посмотрев на часы, почему-то без грамма волнения подумал: «Странно, что никого нет... Уже девятнадцать тридцать… Ну, не спят же они, в самом деле!» Он позвонил ещё раз и одновременно озорно – «тук, тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук-тук, тук-тук» – постучал в дверь.
И тут он услышал шум в подъезде. Где-то в самом низу. Появившись, шум сразу затих – так же резко и вдруг, как и возник. Хотя, как будто бы и не совсем, а почти. Замерев и прислушавшись, Андрей разобрал голоса… Два голоса: один – явно мужской, другой… знакомый… Потом – тишина… И опять – те же два голоса… Вдруг эту чехарду звуков стали прервать шершавые то ли топтания, то ли то шажки – медленные, осторожные, то и дело замирающие, похожие на поступи крадущейся, постоянно и без видимых причин озирающейся кошки...
Опять сильный шум внизу. И теперь – дробь бегущих по ступенькам женских туфель, неразборчивые шепотные голоса...
Андрей подошёл к лестничным пролётам и посмотрел между ними и перилами вниз.
[justify][font=Times
