Извините, уважаемый доктор, но служба у нас такая. Да-с. Но тут произошёл непонятный конфуз - госпожа Веляшева, не дождавшись парохода из Марселя, на котором, как я предполагал, плыл груз, неожиданно покинула Ялту. Груз то ли приплыл, то ли не приплыл – не знаю. Просто исчез.
Я совсем смешался. Чтобы как-то скрыть своё смущение, я зачем-то взял в руки газету, зашелестел страницами, потом отбросил её от себя. От внимательного взгляда Митькова не ускользнула моя суетливость и та нарочитость, с которой я страницы газеты. Понимая всю неловкость и подозрительность моего молчания, я, откашлявшись, рассказал историю об астрономических приборах.
-Так что, Николай Арнольдович, посылка никуда не исчезла. Ящик из Марселя получил я, и я же доставил его Елизавете Афанасьевне в собственные её руки. У меня нет никакого намерения объяснять, почему я это сделал, но, господин ротмистр, я готов нести всю полноту ответственности за свой проступок перед законом.
Митьков, выслушав меня, погрузился в молчание. Потом заговорил снова.
-Хм! Ловко она меня обвела вокруг пальца! Да и вас тоже, доктор! Использовать вашу искренность и чувства!
Слова эти были мне неприятны, но что делать? Некого в том винить, кроме самого себя.
-Когда, вы говорите, привезли посылку? –продолжал Николай Арнольдович, - месяца полтора тому назад? Хм! Пожалуй, они воспользовались привезённым вами оружием. Посудите сами, за последние две недели было два «экса» - один в Сызрани, другой в Самаре. Оба, к слову сказать, неудачные – постреляли, но денег не добыли. Именно, именно…Да! И по поводу этого…вашего благородства. Не досуг мне сейчас разбираться с вашим благородством! Сами уж как-нибудь…
Он махнул рукой в мою сторону, словно отгонял муху.
-Вернёмся к госпоже Суторниной. Во время занятий с рабочими, наблюдая их, а пуще наблюдая за Веляшевой, Августа пришла к твёрдому убеждению, что в городе несомненно есть ячейка, и её центром определённо является «кузина». Суторнина сообщала о своих догадках, но фамилии, кого она подозревала, в донесениях указать было никак невозможно – донесения шифровались, - поэтому я знал об аптекаре и каком-то рабочем с секретной фабрики. Сейчас очевидно, что она имела в виду не господина Кёлера, а его помощника Никифорова. Рабочий – это Матвей Курносов. Он убит при налёте. Да-с.
Митьков закрыл глаза и замолчал. Я было собрался прекратить разговор, беспокоясь о его здоровье, но тут он продолжил.
- Но с вашей помощью, дорогой доктор, - он улыбнулся, - теперь доподлинно известно, кто убийца госпожи Суторниной.
-Вы что же, подозреваете Травникова? – я недоверчиво посмотрел на ротмистра, - браунинг не улика! Учительница убита совсем иным способом! Весьма сомнительно, что это Травников!
-А как же-с! Он самый и есть! Подлец и мерзавец! Вы удивлены, доктор? И тем не менее, тем не менее. Дело именно в браунинге с перламутровой ручкой. Пистолет принадлежал Августе Михайловне. Только убийца мог прихватить его с места преступления. Улика! И неопровержимая! Она, бедняжка, уверяла меня, что браунинг защитит её от злодеев. Ах, глупышка! Царствие ей небесное!
-Но зачем? Зачем он взял его? Ведь это риск! – я был искренне удивлён. Митьков в ответ коротко хохотнул.
-Телеграфист оказался падок до красивых безделушек. Мы обыскали его дом. Так представьте себе, нашли уйму всяких прелестных вещиц. Такие же перламутровые десертные ложки, галстучная булавка с фальшивым брильянтом, портмоне из крокодиловой кожи…
Я невольно задумался. С психологической точки зрения это объясняется болезненной зависимостью человека от вещей, которые, как он думает, возвеличивают его, поднимают до вершин им вожделенных. Вполне можно допустить, что телеграфист, овладев этими вещами, представлял себя аристократом или, смешно сказать, равным нашим интеллектуалам. Перед такой зависимостью бессильны разум и даже инстинкт самосохранения. Но с нравственной стороны?! Как может в человеке одновременно существовать холодный расчёт убийцы, мелкая, ничтожная страсть к красивым побрякушкам и забота о матери? Что же произошло с его разумом, что так исковеркало, осквернило изначальную чистоту его души?
Я не заметил, что Николай Арнольдович в который раз обращается ко мне.
- Вы меня слушаете, Евгений Сергеевич? Я говорю, нелепый он человечишка. Пыжится изобразить из себя сельского интеллигента, а сам наподобие сороки норовит всякую блестящую побрякушку к себе в гнездо притащить
-Николай Арнольдович, - я был в некотором затруднении, - то, что Травников убийца, вы неопровержимо доказали. Но остаётся вопрос – почему он её убил? Неужели из-за красивой игрушки?
***
Митьков, кряхтя, устроил поудобнее свое грузное тело на диване. Осторожно поправил «косынку», поддерживавшую раненую руку.
- Мы подходим, пожалуй, к главному мотиву всех совершённых преступлений. И мотив этот политика! Революционные идеи! Помимо Никифорова и Курносова, о которых доносила бедная Августа, в так называемую ячейку эсеров входил Травников. Именно ему ячейка поручила исполнить приговор, который эти революционеры вынесли Суторниной.
-Приговор? – переспросил я в недоумении, - какой такой приговор?
-Таким чудовищным образом они совершают, как им представляется, революционное правосудие, - хмуро пояснил Митьков, - видите ли, прежде чем совершить убийство какого -нибудь чиновника, хоть товарища прокурора или градоначальника эсеры на собрании решают, виновна жертва перед революцией или не виновна. Выносят приговор. Так, к слову сказать, был убит министр внутренних дел. Так приговорили Августу Михайловну.
-Отчего же так жестоко? – у меня до сих пор перед глазами стояла картина - женская шея с огромным поперечным подкожным кровоизлиянием, - я слышал, они обычно в своих жертв стреляют. Или бросают бомбу.
-Нет-нет, им шумиха была не нужна, - покачал головой сыщик, - они готовили взрыв в другом месте, а показательная казнь со стрельбой могла им навредить. Расправу они предполагали «тихую». Никифоров на допросе показал, что убить цианидом предложил Курносов. Яд он украл. Курносов работал в секретном цеху, где цианидом обрабатывают руду. Там и стащил. Никифоров показал, что по первоначалу возникло затруднение – работу в цеху на время остановили, и всех заставили работать с новой рудой. Поэтому Курносов тайно проник к технологу в кабинет и уже оттуда выкрал порошок. Решили, что Травников придёт в гости к Суторниной, мол, поговорить о книжках, новые взять, и подсыпет цианид в чай. Не получилось. В общем, всё было, как вы и предполагали. Увидев, что яд не действует, Травников схватился за кочергу. Кстати, я спросил у Травникова, как он наловчился так убивать? Представьте, вы и здесь оказались правы, говоря о древних казнях. Буряты в своих поселениях до сих пор практикуют такое наказание. Травников от них и перенял, когда с отцом был на приисках. Кочергу мы нашли в кустах недалеко от дома Веляшевой, а вот железный прут, коим он огрел Никифорова, до сих пор ищем.
-Николай Арнольдович, обождите, – я с силой растёр лоб, - давайте по порядку. В нашем городе существует кучка эсеров – отъявленные негодяи, возомнившие себя революционерами. Негодяи, за исключением некоторой особы…она ведь не участвовала в вынесении приговора Суторниной. Верно? Вот-с…Ячейка готовит покушение. Тут выясняется, что за ними следит агент Охранного отделения. Учительницу, царствие ей небесное, лишают жизни. Тем временем в аптекарской лаборатории Никифоров приготовляет взрывчатую смесь и саму бомбу. Так? Так! И если верить рассказу Травникова, именно Никифоров отвозит бомбу в город. Тогда зачем Травников рассказал мне о Никифорове?
Митьков снова стал пристраивать поудобнее раненую, утомился и огорченно откинулся на подушках.
-Доктор, прикажите подать чаю. Совсем в горле пересохло, да и сердце колотится, как хвост у поднятого зайца.
Принесли чаю и Николай Арнольдович продолжил.
- Для меня это тоже оставалось загадкой до момента покушения на помощника аптекаря. Если следовать простой логике, - подпольщики тайно готовят покушение, потом демонстративно совершают убийство чиновника, то затем они должны замести следы, «лечь на дно» и сидеть тихо, как мышь под веником. Тем не менее донос телеграфиста на своего товарища ломает эту логику. Признаюсь, я сперва легкомысленно отнёсся к Травникову, почитая его рассказ о мнимом подрывнике за нервический бред. Однако после взрыва у театра и особливо после покушения на Никифорова, я задумался. Телеграфист уж больно точно описал составные части бомбы. Либо он прекрасно осведомлен о том, как она устроена, либо он хочет, чтобы не было сомнений в том, что Никифоров бомбист. Кроме того, Травников рассказал это не полиции, где его могли жёстко допросить, чего он явно избегал, а вам, человеку, уж извините, Евгений Сергеевич, бесхитростному и доверчивому. Зная вашу порядочность, он был уверен, что вы поделитесь этой информацией с полицией. Таким образом по его замыслу, после взрыва полиция бросится искать Никифорова. Прийдя к такому заключению, я задал себе вопрос, для чего Травников сдал своего товарища? Зачем давать нам такие подсказки? И в этот момент обнаруживается Сенька Никифоров, без пяти минут покойник. То есть, Травников рассчитывал, что мы, найдя труп помощника аптекаря, заключим, что злодей, организовавший взрыв у театра, погиб. Зло наказано. Дело закрыто. Это называется «концы в воду».
-Вероятно, я что-то упустил, - помотал я головой, пытаясь всё связать воедино, - мне невдомёк, зачем ему всё это? Ведь, нет ни одного свидетельства, что Травников как-то замешан в террористическом акте! Зачем ему нужен был, извините мой цинизм, мёртвый Никифоров? Никто бы не узнал ни о нём, ни о Травникове самом, ни о…как его? Курносове!
-Скажу вам откровенно, доктор, это я сейчас задним умом такой всезнающий. Когда я привёз помощника аптекаря к вам в больницу, у меня в голове была такая каша из догадок и всевозможных версий, что самому впору голову лечить электричеством. И по чести
