каплуна или ростбиф с кровью, запивали его терпким грузинским саперави или ледяным цимлянским и так же не спеша возвращались в первый класс. В этот раз пассажиры вынуждены были глазеть на немноголюдный перрон и с ленивым любопытством наблюдать, как господин с подвязанной рукой и поддерживаемый, вероятно, слугой в черной тройке забирается на площадку вагона, а следом за ним впрыгивает уже после удара колокола в движущийся вагон человек в однобортном темно-сером сюртуке и фетровой шляпе. Вероятно, так выглядел со стороны наш с Митьковым отъезд.
Расположившись на диванах и невольно отдавшись неге путешествия в первом классе, мы некоторое время молчали, каждый погруженный в собственные мысли и переживания. Я глядел в окно на убранные с желтеющей стернёй поля, на чёрных птиц над ними, на выцветающее небо конца лета. Поля чередовались берёзовыми рощицами, а затем и вовсе сменились нескончаемой степью.
-Однако ж, вы удивляете меня, дорогой доктор! – неожиданное для меня прозвучал голос Николая Арнольдовича, - неужели вам безынтересно, что на самом деле произошло, и добавлю, в чём вы принимали столь активное участие?
Разумеется, мне было любопытно и временами до чрезвычайности, но я полагал, что служебная тайна и обязательства господина ротмистра перед следствием, да и здоровье самого Николая Арнольдовича не позволяют ему ознакомить меня с сутью дела.
-Позволяют, позволяют! – великодушно проговорил ротмистр, не меняя позы на бархатных подушках.
-Пожалуй, начну с браунинга. – начал он, - дело в том, дорогой доктор, что Охранное отделение, в котором я имею честь служить, занимается расследованием преступлений исключительно политических. Мы, как Государево око, отыскиваем и наблюдаем неблагонадёжных вообще и особо выделяем личностей, коим всякая общественная деятельность ограничена или вовсе находится под запретом, поскольку она отправляется во вред государству и является злонамеренной. Разумеется, не только наблюдаем, но вмешиваемся в их злодейские планы. Осведомители, секретная агентура и прочие чины, защищающие интересы Государя, ежечасно рискуют жизнью на этом поприще. Не кривите брезгливо лицо, Евгений Сергеевич, не гоже вам, который явился свидетелем бесчеловечности этих фанатиков, уподобляться господам в белых перчатках, треплющих языками в Думе.
Он сердито засопел, но успокоившись, продолжил.
-Жестоко убитая учительница Августа Михайловна Суторнина была моим агентом. Теперь вам, надеюсь, понятно, почему я отвергал различные версии убийства, зная наверное, что Августа была не просто учительницей.
Я был настолько удивлён этим признанием, что далее не проронил ни слова.
-Всё началось приблизительно месяц назад, когда я получил сведения, что вашим городком заинтересовались эсеры – нелегальная партия, так называемых социал-революционеров. Подтверждением их активности стало появление здесь вашей знакомой госпожи Веляшевой. Согласитесь, увидеть дочь известного генерала, блестящую столичную барышню и приверженицу социальных идей, увидеть её в вашем медвежьем углу – было отчего задуматься! Рабочий кружок в фабричных казармах, я не рассматривал как что-то угрожающее. Значит, решил я, эсеры замыслили нечто другое. Вот это и должна была выяснить Августа Суторнина. На удачу в уездной школе потребовалась учительница, и поэтому всё устроилась наилучшим образом. Новая учительница, приехав, поселилась в комнатах дома, где проживала Веляшева, благо той нужна была товарка, чтобы покрывать расходы на съём. Барышни, не скажу, что сдружились, но как-то сблизились. Августа начала собирать информацию, слать донесения, но все они были мало полезны – ничего не добавляли к тому, что я и так мог узнать. Рабочие, мещане, конторские. Собираются, разговаривают. Разговоры не верноподданические, но без крамолы. Но вот однажды она телеграфирует, а это означало, что Августа посчитала эту информацию чрезвычайной, телеграфирует, что «кузина», так мы условились называть Веляшеву, засобиралась в Ялту. При этом буквально за неделю мне становится доподлинно известно, что эсерами, точнее сказать, их боевой организацией установлен тайный канал доставки оружия из Испании в Россию. Французский Марсель они использовали для морской доставки грузов в Одессу или в Ялту.
-Оружия? – переспросил я недоумённо, - увольте, но совершенно не понимаю, зачем политической партии, пускай запрещённой, оружие?
- Во-первых, террор. Убийство министра внутренних дел тому подтверждение. – огорченно вздохнул ротмистр и продолжил, - во-вторых, деньги! Поясню. Если вы, к примеру, как партия конституционных-демократов, имеете пожертвования доброхотов, то вашей партии положительно живётся хорошо-с! А ежели вы вне закона, прячетесь по конспиративным квартирам, жительствуете в Женеве или в Лондоне, съезды за границей проводите, то денюжка вам, ох как нужна! А где её взять? Там, где её берут обычно, то есть в банках. Знаете, как они сами именуют похищение денег в кассах или в банках? Эксы! Не грабёж, а экспроприация!
Митьков возмущённо засопел.
-Робин Гудов из себя строят. Вы ещё от них услышите – грабь награбленное!
Ему вновь потребовалось время, чтобы перевести дыхание и успокоиться.
-Так вот, госпожа Веляшева засобиралась в Крым…
-Позвольте спросить, - кровь стучала у меня в ушах набатом, и румянец стыда заливал мне лицо, - в какое время Елизавета Афанасьевна ездила в Ялту?
Он посмотрел мне прямо в лицо и глаза его весело блеснули:
-Да-да, Евгений Сергеевич, именно в то самое. В то самое, когда вы-с и познакомились. Мы сперва даже приняли вас за связного. Однако ж, нет. Вы уж очень были искренни. Извините, уважаемый доктор, но служба у нас такая. Да-с. Но тут произошёл непонятный конфуз - госпожа Веляшева, не дождавшись парохода из Марселя, на котором, как я предполагал, плыл груз, неожиданно покинула Ялту. Груз то ли приплыл, то ли не приплыл – не знаю. Просто исчез.
Я совсем смешался. Чтобы как-то скрыть своё смущение, я зачем-то взял в руки газету, зашелестел страницами, потом отбросил её от себя. От внимательного взгляда Митькова не ускользнула моя суетливость и та нарочитость, с которой я страницы газеты. Понимая всю неловкость и подозрительность моего молчания, я, откашлявшись, рассказал историю об астрономических приборах.
-Так что, Николай Арнольдович, посылка никуда не исчезла. Ящик из Марселя получил я, и я же доставил его Елизавете Афанасьевне в собственные её руки. У меня нет никакого намерения объяснять, почему я это сделал, но, господин ротмистр, я готов нести всю полноту ответственности за свой проступок перед законом.
Митьков, выслушав меня, погрузился в молчание. Потом заговорил снова.
-Хм! Ловко она меня обвела вокруг пальца! Да и вас тоже, доктор! Использовать вашу искренность и чувства!
Слова эти были мне неприятны, но что делать? Некого в том винить, кроме самого себя.
-Когда, вы говорите, привезли посылку? –продолжал Николай Арнольдович, - месяца полтора тому назад? Хм! Пожалуй, они воспользовались привезённым вами оружием. Посудите сами, за последние две недели было два «экса» - один в Сызрани, другой в Самаре. Оба, к слову сказать, неудачные – постреляли, но денег не добыли. Именно, именно…Да! И по поводу этого…вашего благородства. Не досуг мне сейчас разбираться с вашим благородством! Сами уж как-нибудь…
Он махнул рукой в мою сторону, словно отгонял муху.
-Вернёмся к госпоже Суторниной. Во время занятий с рабочими, наблюдая их, а пуще наблюдая за Веляшевой, Августа пришла к твёрдому убеждению, что в городе несомненно есть ячейка, и её центром определённо является «кузина». Суторнина сообщала о своих догадках, но фамилии, кого она подозревала, в донесениях указать было никак невозможно – донесения шифровались, - поэтому я знал об аптекаре и каком-то рабочем с секретной фабрики. Сейчас очевидно, что она имела в виду не господина Кёлера, а его помощника Никифорова. Рабочий – это Матвей Курносов. Он убит при налёте. Да-с.
Митьков закрыл глаза и замолчал. Я было собрался прекратить разговор, беспокоясь о его здоровье, но тут он продолжил.
- Но с вашей помощью, дорогой доктор, - он улыбнулся, - теперь доподлинно известно, кто убийца госпожи Суторниной.
-Вы что же, подозреваете Травникова? – я недоверчиво посмотрел на ротмистра, - браунинг не улика! Учительница убита совсем иным способом! Весьма сомнительно, что это Травников!
-А как же-с! Он самый и есть! Подлец и мерзавец! Вы удивлены, доктор? И тем не менее, тем не менее. Дело именно в браунинге с перламутровой ручкой. Пистолет принадлежал Августе Михайловне. Только убийца мог прихватить его с места преступления. Улика! И неопровержимая! Она, бедняжка, уверяла меня, что браунинг защитит её от злодеев. Ах, глупышка! Царствие ей небесное!
-Но зачем? Зачем он взял его? Ведь это риск! – я был искренне удивлён. Митьков в ответ коротко хохотнул.
-Телеграфист оказался падок до красивых безделушек. Мы обыскали его дом. Так представьте себе, нашли уйму всяких прелестных вещиц. Такие же перламутровые десертные ложки, галстучная булавка с фальшивым брильянтом, портмоне из крокодиловой кожи…
Я невольно задумался. С психологической точки зрения это объясняется болезненной зависимостью человека от вещей, которые, как он думает, возвеличивают его, поднимают до вершин им вожделенных. Вполне можно допустить, что телеграфист, овладев этими вещами, представлял себя аристократом или, смешно сказать, равным нашим интеллектуалам. Перед такой зависимостью бессильны разум и даже инстинкт самосохранения. Но с нравственной стороны?! Как может в человеке одновременно существовать холодный расчёт убийцы, мелкая, ничтожная страсть к красивым побрякушкам и забота о матери? Что же произошло с его разумом, что так исковеркало, осквернило изначальную чистоту его души?
Я не заметил, что Николай Арнольдович в который раз обращается ко мне.
- Вы меня слушаете, Евгений Сергеевич? Я говорю, нелепый он человечишка. Пыжится изобразить из себя сельского интеллигента, а сам наподобие сороки норовит всякую блестящую побрякушку к себе в гнездо притащить
-Николай Арнольдович, - я был в некотором затруднении, - то, что Травников убийца, вы неопровержимо доказали. Но остаётся вопрос – почему он её убил? Неужели из-за красивой игрушки?
***
Митьков, кряхтя, устроил поудобнее свое грузное тело на диване. Осторожно поправил «косынку», поддерживавшую раненую руку.
- Мы подходим, пожалуй, к главному мотиву всех совершённых преступлений. И мотив этот политика! Революционные идеи! Помимо Никифорова и Курносова, о которых доносила бедная Августа, в так называемую ячейку эсеров входил Травников. Именно ему ячейка поручила исполнить приговор, который эти революционеры вынесли Суторниной.
-Приговор? – переспросил я в недоумении, - какой такой приговор?
-Таким чудовищным образом они совершают, как им представляется, революционное правосудие, - хмуро пояснил Митьков, - видите ли, прежде чем совершить убийство какого -нибудь чиновника, хоть товарища прокурора или градоначальника эсеры на собрании решают, виновна жертва перед революцией или не виновна. Выносят приговор. Так, к слову сказать, был
