отвергается высказанное мною предположения по соображениям, известным только ему самому. Однако ж сам он эти соображения не предъявляет и со своей стороны ничего вразумительного пока не предложил. Либо их самих, этих предположений у него нет, либо он что-то утаивает!
- И всё же, Николай Арнольдович, позвольте, я приведу свои доводы. Ваше дело принимать их во внимание или нет. Так вот-с! Я полагаю, что первоначальным замыслом убийцы было отравление цианистым калием. Однако ж убийца, как, впрочем, и вы, господин ротмистр, не знал, что сахар нейтрализует яд. Выпив сладкого чаю, учительница никак не навредила себе и осталась жива. Фиаско для убийцы! Убедившись в этом, он не запаниковал, - решение убить было сильно, - поэтому им принимается молниеносное решение! Он наносит удар сзади чем-то вроде ломика или железной палки!
Ротмистр хмуро выслушал меня и, мгновение спустя, воскликнул:
-Кочерга! – и тут же пояснил, - в комнате есть печь, есть ведро для золы, совок, но нет кочерги! Дьявол!
Он вскочил и стал прохаживаться по кабинету, по-прежнему напряжённо о чём-то размышляя.
-Мне только невдомёк, за что? – продолжил я свои рассуждения, - за что можно было так жестоко убить молодую женщину, невинное создание, учительницу?
- На этот вопрос, я, к сожалению, знаю ответ, - останавливаясь передо мной проговорил Митьков и добавил, - полагаю, что знаю, но не спрашивайте, я вам не отвечаю.
-Как угодно-с! – я откинулся на спинку кресла, - однако удастся ли вам, Николай Арнольдович, применить вашу теорию с кочергой к этому парнишке, к Никифорову. Могу предположить, что одно и то же лицо сначала убило учительницу, а потом попыталось убить помощника аптекаря. Сходство в нанесении удара очевидное. Если обнаружится, что и оружие нападения было одним и тем же, то связь между этими событиями станет очевидна!
Жандарм вновь замаячил у меня перед глазами, прохаживаясь и рассуждая на ходу:
-Что ж, предположение ваше умно, доктор! Вынужден согласиться. Более того, я уверен, что убийца, убедившись, что удар оказался не смертельным, решает сбросить тело на рельсы, мысля маскировать покушение под несчастный случай.
- Осмотр места удара. – я был обрадован перемене отношения ротмистра к моим догадкам, - показал, что цвет и состояние самой кожи свидетельствует о том, что удар был нанесён не позднее четырёх часов до того, как его привезли к нам. Возможно, раньше. В котором часу вы обнаружили тело, Николай Арнольдович?
Ротмистр остановился, поглядел на меня, потом ринулся к дверям и крикнул:
-Сидорчук!
Он отдал появившемуся чиновнику несколько указаний и, вернувшись к чаепитию, погрузился в молчание.
***
Ободрённый своими успехами в разрешении загадок произошедшего, я решил было продолжить разговор, но Митьков уже расположился за моим столом и погрузился в изучение каких-то, вероятно, полицейских бумаг.
Пройдя в лазарет, я удостоверился, что дьячок чувствует себя вполне удовлетворительно, что повязка лежит хорошо. Зашёл в палату к Никифорову. Сестра Ксения отрицательно покачала головой и вздохнула. Я пощупал пульс, на безвольно покоившейся руке парнишки, проверил реакцию зрачков и после этого присел на табурет, глядя на его бледное лицо. Вот, подумалось мне, жил парнишка простой и одновременно увлекающийся, как только и бывает в молодости. Предавался мечтам, строил планы, не ведая, что уготована ему судьбой - лежать безвольной куклой на больничной койке. После этого мысли мои от праздных сетований переместились к размышлениям о схожести мыслительных процессов при установлении диагноза и рассуждений для обнаружении убийцы. Такая же россыпь, часто не связанным между собой проявлений и событий, предшествовавших острой манифестации болезни, требует анализа и выстраивания последовательной цепочки симптомов, чтобы в результате прийти к единственно верному диагнозу. Ровно так же строится умозаключение при изыскании преступника. На этом пути врача, как и следователя поджидает искушения всё упростить и подогнать выявленные события и факты под какой-то уже известный всем шаблон – будь то диагноза или версия преступления. Однако ж, врачу в отличии от сыщика не следует пренебрегать опытом коллег. Именно поэтому мы обращаемся к мнению своих товарищей по цеху, к их советам.
Я встрепенулся. Пациент без сознания уже несколько часов. Прежде я не сталкивался с такими тяжелыми травмами. Не следует ли предпринять чего-нибудь ещё? Например, чтобы защитить такую уязвимую ткань, как кора головного мозга? Я тут же засобирался, чтобы незамедлительно послать телеграмму своему более опытному коллеге в Сызрань и испросить его совета. Быстро написав несколько строк на четвертинке бумаги, я кликнул Луку, вручил ему послание и отправил на телеграф, наказав, чтобы телеграмма была с пометкой «молния». Покончив с этим, преисполненный энергией и стремлением к действию, я отправился в противоположную сторону на Успенский бульвар.
Извозчик катил меня по жарким и пыльным улицам городка, а я мыслями вернулся к гибели учительницы. Если связь между её убийством и покушением на аптекарского помощника очевидна, то фигура самого убийцы скрыта мраком неизвестности. Возможно, подумал я, происхождение цианистого калия и то, как он мог оказаться в сахарнице на столе, поможет развеять зловещие тенета, окутавшие произошедшее? Итак, где можно найти яд в нашем заштатном городке? Поскольку ответ напрашивался сам собой, то самое простое, что надобно было сделать и сделать незамедлительно, выяснить, не было ли какой недостачи в аптеке Кёлера? Разумеется, я помнил и об аптеке в своей амбулатории, но пропажа оттуда мне казалась маловероятной. И третье, что меня занимало чрезвычайно! Странный, скрытый за забором, таинственный эксперимент фабриканта Трапезникова. Цианизация! Процесс с использованием синильной кислоты. Проникнуть туда непросто, но если удастся убедить ротмистра в справедливости моих рассуждений, то он силой своего положения без труда «откроет» эти ворота. У меня были ещё кое-какие соображение, признаюсь, несколько экстравагантные, но тем не менее. Их прояснение требовало некоторого времени, да и одной моей решимости было недостаточно, - я снова нуждался в помощи властей.
Толкнув дверь аптеки, я вошёл. За конторкой стоял вертлявый мальчик – сынок Ильи Петрович – и что-то объяснял тучной даме. В дальнем углу седоусый фельдшер Гусятников старательно записывал в толстую книгу учёта лекарств. При моём появлении он поднял голову, блеснув круглыми очкам, и мы издалека раскланялись. Сам аптекарь заспешил ко мне навстречу.
-Какой кошмар! – воскликнул он, пожимая мне руку и понизив голос до заговорщицкого, - надо же такому случиться! Семён, говорят, при смерти?
Я ответил уклончиво, мол, тяжёл, но парнишка молод, что с божьей помощью, а если нет, значит на то воля Божья и далее в том духе, что не хочу давать прогноз. Тут же я перешёл к делу, по которому, собственно, приехал.
Господин Кёлер некоторое время удивлённо смотрел на меня сквозь стёкла пенсне, потом, не говоря ни слова, увлёк меня в небольшую комнату, отгороженную от общей залы стеной. Там он открыл сейф и извлёк из его темноты небольшой стеклянный флакон с притёртой стеклянной же пробкой.
-Изволите видеть, - проговорил он облегченно, - всё на месте.
На дне флакона искрились, словно тонкий слой инея, белые кристаллы.
-Могу взвесить, но уверен, ни один миллиграмм не пропал.
К вящей убедительности Илья Петрович пространно стал объяснять, как ведётся контроль и учёт сильнодействующих лекарств, как он, хозяин аптеки, строг и требователен к помощникам, что он не смотрит, что мальчишки смышлёные и послушные, а один таки прямо его прямой родственник, что не взирая на это вот всё, держит их обоих в ежовых рукавицах. Он провёл меня в небольшое соседнее помещение. По дороге он заметил, что в городе мало кому известно о беде, приключившейся с Семёном. Потому его удивил Травников, который спросил у него, у аптекаре о здоровье помощника. Но больше его удивил рецепт, с которым обратился к нему телеграфист, – рецепт на бром.
-Рецепт мой, - заметил я, - Иван Фомич лечит нервы.
-Помилуйте, какие нервы? У Травникова нервы? – вскинул брови аптекарь, - это у меня нервы! А у него железные канаты! Я вам удивляюсь, Евгений Сергеевич!
-Что ж удивительного? – недовольно пробурчал я. – со всяким бывает.
- Бывает, конечно, – он даже замедлил шаг, - как страшно жить, дорогой мой доктор! Одни сплошные нервы! У меня вот, казалось бы…
Мы вошли в комнату. По обилию стеклянной посуды и наличию вытяжного шкафа я догадался, что мы в лаборатории. Господин Кёлер и здесь продолжил свои объяснения, что Никифоров производит всякие химические реакции для получения некоторых веществ для приготовления прописей, в том числе и цианид водорода, т.е. синильную кислоту. А жёлтая кровяная соль, которую при этом Никифоров использует, тоже под его, Ильи Петровича личным неусыпным надзором.
В лаборатории, уже без интереса слушая напористые объяснения аптекаря, я рассеянно перебирал, стоящие на столе банки и флаконы. В какой-то момент я взял в руки флакон с остатками прозрачной жидкости. Надпись на флаконе гласила, что жидкость внутри является «Nitroglycerinum». Рядом на листе плотной бумаги я обнаружил засохшие следы медицинского коллодия. На мой вопрос, есть ли в аптеке ртутная соль, Кёлер, нескольку удивившись вопросу, подтвердил, что есть, но в мизерном количестве. Осенённый догадкой, я наскоро распрощался с аптекарем и, не увидав на бульваре извозчика, поспешил назад к себе, в больницу пешком.
К моему огорчению ротмистра ни в кабинете, ни в лазарете не было. Однако, отсутствие профессионального сыщика лишь придало мне, сыщику любителю, заряд энергии и я отправился в библиотеку.
***
Я медленно прохаживался вдоль стеллажа с книгами,
