– Может, пойдем уже – а, батюшко? Прям’ уши вянут бестолковицу эдакую слушать, нý ее к лешему!
Архимандрит бросил на него короткий непонятный взгляд. Велко попытался прикинуть, что бы это могло обозначать. Так и не не определив, переступил с ноги на ногу и привычно запустил палец в ноздрю. А праведный Хезекайя продолжал вдохновенно:
– Иисус говорит: «И тот, кто последний в жизни сейчас, станет первым в Царстве Божьем, а тот, кто первый ныне, станет последним» – от Луки, глава тринадцатая, стих тридцатый. Здесь еще будет уместным вспомнить вещий сон Иосифа Прекрасного: «И видел Иосиф сон, и рассказал его братьям своим: вот, мы вяжем снопы посреди поля; и вот, мой сноп встал и стал прямо; и вот, ваши снопы стали кругом и поклонились моему снопу» – Бытие, глава тридцать седьмая, стихи с пятого по седьмой.
Зеленый хор по своему обыкновению заключил его слова неизменным радостным припевом «Аллилуйя!»
Беззвучно шевеля губами, отец Власий в сердцах выдрал из бороды нечто видимое только ему. Велко искоса прищурился на него. Отвел глаза, постарался придать лицу глуповато-безразличное, даже слегка скучающее выражение.
Проповедник вместе со своим толмачом повернулись в их сторону и опустились на колени. В лад ударились лбы о гулкие доски помоста, а шляпа праведного Хезекайи, слетев, мягко порхнула чуть ли не под ноги маленькому архимандриту. На брусчатку столь же дружно поверглась зеленая группа поддержки. Шапки медленно поползли вначале с голов оторопелых ближних зевак, а затем и всего окрестного люда. Расплывшись в довольной улыбке, отец Власий с большим достоинством поклонился ответно. Его ладонь благодушно похлопала Велко по плечу:
– А вот теперь и пойдем, пожалуй.
Толпа расступалась перед ними намного поспешнее, чем прежде. Вдобавок и почтительней, и даже с какой-то опаской.
– Батюшко, а еще кренделёк купишь мне?
– Ты опять проказничаешь, а я за то – кренделёк? И в носу не копай, что за навычка такая дурацкая!
Велко быстро вытер палец о полу кожушка:
– Так ведь об этом разе мои проказы тебе по нраву пришлись.
Он ухмыльнулся и пропел ехидно:
– Я-то приме-е-е-тил, приме-е-е-тил!
– Ишь ты! Приметливый какой, понимаешь… Все одно не будет тебе кренделька. Сейчас на подворье приедем – потрапезничаем основательно. Время-то к обеду уже.
***
– Ты, отец Власий, если нос свой любопытный куда-нибудь не сунешь, то потом, наверное, ни есть, ни пить не можешь! – сказал Димитрий, раздраженно отодвигая от себя блюдо с капустным пирогом.
Велко торопливо сглотнул и на всякий случай перестал жевать. Отец архимандрит успокаивающе покивал ему:
– Да ты насыщайся, отроче, не обращай внимания. Старец Димитрий наш вовсе не гневается, он попросту пирогов с капустою на дух не переносит – говорит, живот от них сильно пучит, а потом еще и это самое, прости Господи... Хе-хе… Ну ничего, сейчас мы его утешим. Надо же – совсем из головы вон…
Он откинул полу подрясника, скособочился и завозился:
– А я тут с торжища сладенького петушка на палочке припас, прямо как знал… Во! Гляди, старче, какой славный петушок! Велко, передай-ка мой гостинчик дедушке Димитрию. Отказывается? Напрасно, напрасно. Хе-хе… Ну так забери себе – он потом поймет, сколь огорчительно без петушка остаться, да поздно будет. А сам-то продолжай наворачивать, продолжай без стеснения: ушица ведь – ай до чего ж удалась нынче! Что, уже наелся? Правду говоришь? Вот и на здоровье, и слава Богу. Тогда начинай собираться – брат Иона тебя либо назад отвезет, либо куда скажешь. Постой: на-ка еще кусок пирога на дорожку.
– Да не надобно, батюшко!
– Это кто ж тя, отроче, настрополил старшим прекословить-то? Ишь каков! Держи, держи. А вот и обещанный второй серебряный.
– Ух ты, и впрямь не соврал… Благодарствуем… Батюшко, а можно мне будет как-нибудь опять в гости к тебе?
– Милости просим. Только пары чеканчиков за каждой встречей боле не жди. Хе-хе.
– Не-е-е, я не за тем! – Велко старательно замотал головой и расплылся в счастливой щербатой улыбке.
– Матери своей передай: наведаемся к ней вскоре. Всё, всё, довольно кланяться-то. Отправляйся с Богом.
Помахав на прощанье рукой, маленький архимандрит с кряхтением оборотился от двери:
– Ну а теперь-то, старче Димитрие, можешь говорить свободно: «И чего ты, старый дурень, поперся прямо пред ясны очи того проповедника? А вдруг это тот самый брат Хезекайя, о коем отец Варнава сказывал?»
Димитрий фыркнул:
– И чего ты, старый дурень, поперся прямо пред ясны очи того проповедника? А вдруг это тот самый брат Хезекайя, о коем отец Варнава сказывал?
– Зря ты от петушка отказался, честное слово, – вздохнул с сожалением отец Власий. – Я вот, например, от сладкого просто на глазах добрею. Что там у тебя, мастер Георгий?
– Гремиславль они покинули десять дней назад. До нас успели побывать в Нижней Охре, Биш-Кургане и Кружальцах. В Сурожск прибыли сегодня рано утром – так надзирающие братия отцу Вассиану доложили.
– Оно, может, и совпадение вышло, – вставил желчно Димитрий, – да только таковых совпадений быть не может.
– Ага, «вышло совпадение, каковых быть не может». До чего же хорошо сказанул! – одобрительно заметил отец Власий. – Ну прям’ тебе вычеканил. А ты, Белый Отче, почто отмалчиваешься?
– Слушать люблю. Что здесь надобно Ковчегу Спасения – думаю, увидим вскоре. Но особо примечательным показалось мне усердие, с которым сей проповедник похвалял «добрые времена» княжения Григория Безумного.
– Во-во-во! Мне, Вороне, и самому страсть как интересно стало, к чему бы это. Что-то еще, мастер Георгий?
– Этот брат Хезекайя со товарищи не то что не таятся вовсе, а просто-таки в глаза лезут. По какой причине? С какой целью? Сами по себе действуют или на чью-то руку надеты?
– Славные вопросы, славные – заслуживают основательного размышления. О! Старче Димитрие, а как там поживает наш герр Корнелиус?
– Гляди-ка: наконец-то и о деле вспомнить соизволил. Но если всерьез – прелюбопытнейший человек, я тебе скажу. Даже судя по тому, что мы уже успели прознать о нем. Почитаешь потом на досуге кое-какие бумаги – подивишься. Если пожелаешь осведомиться дотошнее, что в последнее время делал, с кем встречался и так далее – у мастера Георгия полнёхонек ларец донесений от надзирающих братий. Вот так оно вкратце. Ну а поскольку ты уже здесь, то мы и начинать можем: стало быть, прямо завтра с утра мне худо и станет – чего тянуть-то? Да, чуть не забыл: спасибо тебе за мальчишку, отец Власий! – завершил он неожиданно.
– Рад услужить да угодить… – немного растерянно пробормотал маленький архимандрит.
***
С вершины последнего холма сквозь голые деревья уже можно было разглядеть кусочек деревушки, вьющейся по долу Хорева Урочища. А где-то вон там, за поворотом, располагалась и не видимая отсюда Ратиборова усадьба. Кирилл невольно поискал глазами вокруг себя, словно надеялся заметить схоронившуюся поблизости Видану. Здесь, наверху, холодный ветер вошел в полную свою силу, накидываясь попеременно со всех сторон. По прогалинам то там, то тут вскакивали, крутились и опадали маленькие шуршащие смерчики облетевшей листвы.
Бежавший впереди Ратибор остановился, вскинул ладонь. Качнув ею, скомандовал вполголоса:
– Стой. Садись.
Кирилл легонько подпрыгнул, скрестив полусогнутые ноги и выбросив руки вниз. Приземлился уже сидящим на полянский лад. Ратибор на это щегольство неодобрительно поморщился. Держан из ревности попробовал проделать то же самое, но запутался в ногах и шмякнулся неуклюже. Задние, не расслышав распоряжения, налетели, повалились на уже сидящих.
– Не охать. Не ругаться, – тут же отозвался Ратибор.
Дождавшись утверждения порядка и полной тишины, продолжил столь же негромко:
– Сразу поясню: я не слишком тихо наказ отдал – это я прокричал его для вас. «Неусыпающий» – нем. Он руками и прочими частями тела говорит. Их же воспринимает внимательно. Этот язык выучим. Пока же голос мой расслышать можно, если по лесу скользить, а не ломиться сквозь него.
На голову Кирилла упала холодная капля, на плечо – другая.
– Дождь начинается, мастер-наставник, – осторожно сказал кто-то сзади.
Он заставил себя не обернуться.
– Правда, – подтвердил Ратибор. – И что?
– Так мы же голые по пояс.
– А я каков? Или на мне гиматий дождевой мерещится?
– Нет, мастер-наставник, – убито прошелестел у голос.
– А зимою что говорить станешь?
Кириллу послышался тихий тяжелый вздох.
– Не бойся, юнак… – Ратибор вопросительно приподнял подбородок.
– Юнак Перята!
– И другие такоже. Повызнавайте, захворал ли от холода, замерз ли насмерть хоть кто-либо из юнаков Большого Дома. Нечувствию же будем учиться.
– О! Мастер-наставник! Юнак Болх. Всё собираюсь спросить, отчего это говорят: «Большой Дом», когда их в ограде – аж четыре таковых? Это еще целой кучи малых не считая.
– Когда-то поначалу и был один. А название прижилось да таким и осталось. Теперь всяк внимай: вы – дозоры тайные (правая рука сделала отделяющий жест для части юнаков), а вы – лазутчики-соглядатаи (левая рука повторила его для остальных).
– В прятки будем играть, что ли? – спросил кто-то удивленно.
Ратибор нахмурился:
– Подобные игры, юнаки, могут впоследствии чьи-то жизни сберечь. Но могут и отнять. Помните о том.
Голоса он не повышал, однако Кирилл готов был поклясться, что это было именно так.
– Мастер-наставник! Юнак Смин. А где же прятаться-то? Лес голый, на цельную стрелу вокруг – как на ладони всё. Вот летом бы…
– Разумно рассуждаешь. Летом – оно и вправду легче да удобнее, – Ратибор усмехнулся. – Не додумали этого для учебы ни я, ни прочие «неусыпающие». Ты уж им сам разъясни, как следовало бы правильно, яви милость. Верен, Еловит!
По обе стороны от сидящих неслышно поднялись в рост две фигуры в охристо-зеленом. Юнаки вздрогнули невольно, кто-то восхищенно прищелкнул языком:
– Вот это да…
– Юнак Смин! – позвал Ратибор.
– Да, мастер-наставник!
– Если ты
