Неожиданно Марыся встала и двигая пальцами вверх предложила подняться Ивану. «Ты вставай! Вставай!» Иван встал. «Что чувствуешь?» Он помолчал, прислушиваясь к себе. Тяжесть в ногах исчезла. Он заметил движения рук девушки. «Легче?» – «Немного». – «Удивлён?» – «Естественно. Как у тебя получилось?» Марыся почти вплотную подошла к Ивану. – «Янек, у тебя корутка паменьчь?» Ответить не дала Марыся. – «Молчи уже. Ты забыл – я самая сильная ведьма!» – «После бабушки, – напомнил Иван, – хорошо запомнил». Девушке не понравилось напоминание, но она, выполняя ей одной известные танцевальные па, то ли балетные, то ли народные, расставив руки, пошла вкруг Ивана, не сводя с него глаз. Иногда едва приседая и еле-еле притопывая правой ножкой. Будто отбивает такт мелодии. «Амулет! Амулет! – читал Иван в синем прищуре хитрых, блестящих глаз. – Спроси про амулет!» Марыся остановилась за спиной юноши. «Не оборачивайся! – строго приказала она, – сейчас поймёшь, почему». По комнате пронёсся ветерок. Всколыхнулись расшитые необычным узором белые занавески на окнах. В воздухе повис тонкий цветочный аромат. «Снова твои ведьмины проделки?» – «Это проделки залетевшего форточкой ветра и аромат твоего букета. Никакой магии. Я пригласила по другому поводу, Янек. Не перебивай. Твой вопрос читается в глазах и готов сорваться с языка. Держи!» Марыся вложила в подставленные ладони Ивана куклу из своих волос с вплетённой красной нитью. «Её видел в своём видении?» Иван почувствовал, как у него перехватило дыхание – это была именно та кукла из сна, он незаметно повязал узелок на одном конце красной нити. – «Что ещё? Видел?» – «Не люблю повторяться». – «Неужели? – вскинула брови девушка, – напшыклад папежови рассказал. И, заметь, язык не отвалился. Не заливайся румянцем, Янек, ты не червона джевчина. Хотя реакция говорит о многом. Приедет Госька, она учится на психиатра, она много чего понарасскажет. Уши трубочкой свернутся. – Марыся прыснула, – или опухнут. Говори, Янек, пожалуйста!» Обдумывая каждое предложение, Ваня начал рассказ. После нескольких предложений Марыся его перебила, попросила ничего не утаивать, не приукрашивать и обойтись без гипербол. «Уверена, это слово тебе знакомо». Слушая рассказ, Марыся то меняла позу, – забиралась с ногами на кровать; то соскакивала на пол с широко раскрытыми глазами; то задумчиво слушала, сложив ладони перед собой, как во время молитвы, то громко ойкала, прикрывая рот ладошкой. «Во сне я тебе дала амулет. Верно? И ты его обнаружил у себя, уже проснувшись?» – «Не именно ты, Марыся, тогда не подозревал о твоём существовании. Девушка из сна дала его. Черт её не видел. Она сказала, он из волос ведьмы и убережёт меня от всех напастей. Как-то так. Потом она звала меня на помощь. Что-то с ней приключилось очень страшное. Добавить больше нечего, Марыся. Дополню: как амулет из сна оказался у меня в кармане рубашки разъяснить не могу. Рационального объяснения этому нет».
Некоторое время девушка и юноша сидели молча. Ваня оседлал как всадник стул, положив руки на спинку. Марыся снова забралась на кровать с ногами и уткнулась лицом в колени. «Вставай, Янек!» - Марыся соскочила на пол, едва не растянувшись на полу, поскользнувшись стопами. – «Зачем?» – «Много вопросов! Вставай!» Иван встал, отодвинув ногой стул. В ответ он жалобно проскрипел ножками по покрашенным половицам. Марыся решительно, – чего от неё не ожидал Иван, – подошла к нему. «Ручаюсь, этого в твоих видениях не было!» Девушка обвила руками шею юноши, прижалась сильно гибким телом, впилась горячими губами в его уста.
26
В первые минуты, – такой экспрессии от Марыси не ожидал, – я растерялся. Стоял столбом. «Что теряешься? – спросил знакомый голос с запоминающимися интонациями, – хватай за жабры смело!» Затянувшийся пламенный поцелуй, – «ничего такого!» – приятное тепло юного, гибкого тела, ощущаемое через тонкий сатин летнего платья, намерение не прекращать процесс, в итоге, заставило действовать, – если и были сомнения, они развеялись, – решительно. Мичман Вершигора в Пинской учебке наставлял по такому поводу, коли, хлопцы, коли рыба сама идэ в руки, то трэба её схопыты. И я, – уж если и бросаться куда с головой, то лучше в омут страсти, – кладу правую руку чуть ниже поясницы, чувствуя упругость ягодиц, левой обнимаю спину. Марыся ещё крепче вжалась в меня, ещё сильнее принялась целовать, едва заметно постанывая. Это был полёт! Полёт над светлыми и просторными, солнцем залитыми зелёными лугами и долинами Любви! Марыся шла мне навстречу. Отдавалась всем своим чувством и страстью. Отвечал ей тем же. В какой-то миг осознал, насколько естественна и непритворна Марыся в проявлении чувств. Она раскрывалась волшебным цветком и поила меня сказочным нектаром. Она не шла ни в какое сравнение с Ксенией! Внезапно увидел свою подругу и едва сердце не остановилось. Её строгое лицо, натянутое, как оболочка воздушного шарика воздухом. Ни морщинки на коже, ни проблеска интереса в суровых очах. Целуясь с нею, не раз ловил себя на мысли, будто целуюсь с куклой или манекеном. Свою парадигму она объясняла так: «Ванечка, я всегда контролирую свои эмоции. Мне не всё равно, как я выгляжу в чужих глазах, что обо мне скажут или что перетирают языками злые завистники!» Бог мой, можно подумать, «злых завистников» никогда до неё не было! Ксения сама делала всё, чтобы спровоцировать и, абстрактно, оставаться выше всех и в стороне неким отстранённым созерцателем. Если говорить начистоту, Ксения никогда не оставалась самой собой: ни наедине, ни вместе со мной или подругами, ни в обществе. В каждом жесте, в каждом слове сквозила фальшь. Марыся выигрывала во всём! Чего только стоит «этого не было в твоих упёрне визье, Янек?» И этот жаркий поцелуй. «Нет, Марыся». – «Правильно, это должно быть въяве. Сон уходит с ночью. Хороший или плохой, оставляет горькое ощущение неестественности». Отдышавшись, предпринял попытку поцеловать Марысю. Деликатно ладошкой она отстранила меня. «Могут войти родители. Что они скажут, глядя на целующихся нас? Я слышу мамино: Ой-ой-ой, така млода пани и таке неповажне захожане! Как им после этого смотреть в глаза?» Как раз в эту минуту раздался стук по наличнику коробки. В комнату вошёл Андрей Станиславович. «После вашего приключения на ставке надо кое-что вам рассказать. Пригодится услышанное или нет, час покаже». Не сговариваясь, мы с Марысей садимся на кровать. Она, как обычно, с ногами. Я примостился с удобством с краю. Андрей Станиславович после некоторого раздумья, сел на стул, как прежде я, верхом.
– Плавая на лодке по ставку, ты, Ваня, в первую очередь обращаюсь к тебе, заметил его особенность. Он больше похож на маленькое искусственное море. Раньше на его месте был длинный глубокий овраг, на дне которого бил родник. Именно это и некоторые другие факты послужили тому, чтобы создать этот ставок. Было это до революции, до начала первой мировой войны. В Донецке, тогдашней Юзовке, было много иностранцев. Одни занимались торговлей, ростовщичеством, держали продуктовые лавки и фотосалоны. Так вот, один хозяев фотосалона Клаус Шмидт помимо портретных снимков обожал запечатлевать на снимках живую природу. И преуспел в этом. Сумел объездить на тот момент почти весь наш край с экспедициями. Но он свои выезды на пленэр называл экскурсиями. Выезжал с помощниками и сыновьями. В одну из таких поездок они добрались до наших мест. Они и сейчас балуют красотой природы. Представь, что было тогда, когда цивилизация в виде тракторов и комбайнов не пришла и не переменила весь уклад! Степь тогда оставалась девственным пространством. Среди трав носились зайцы, лисы, волки, сказывают, были. Флора и фауна разнообразна! Сделав много фотоснимков, Шмидт с компанией решили остановиться на отдых и набрели на овраг. По дну которого струился ручей с прохладной чистой питьевой водой. Место прекрасное для отдыха. Густые заросли ивняка и кустов. Высокая зелёная, почти непроходимая трава. Остановились лагерем на поляне. Поставили палатки. Пикник, веселье, песни под гитару. Наступила ночь, все улеглись спать. Один Клаус не спит. Сидит возле костра, бодрствует, то пламенем любуется, то высокими чистыми звёздами. Вот тогда он и увидел на месте оврага и окружающих холмов широкую водную гладь и пологие берега, травянистые и посыпанные золотистым песком. Пришла идея соорудить дамбу. Надо её воплотить. На тотчас старший сын Теодор Шмидт окончил инженерные курсы в Берлине и вернулся домой, ища приложение полученным знаниям. Отец предложил ему своё видение, съездил с ним к оврагу, обрисовал мечту. Сын тоже впечатлился красотами и ответил отцу, мол, идея выполнима, техника позволяет воплотить мечту в реальность. Неделю спустя сын вернулся с помощниками и работниками. Провели замеры, прочие земельные работы. В какую сумму обошлось строительство дамбы, документов не сохранилось. Назывались фантастические и космические по тем временам вложенные авуары. Кажется, они были далеки от действительных размеров. Известно одно, тяжёлую, грязную работу выполняли наёмные подёнщики. Нужно было углубить дно будущего ставка, поэтому объём земляных работ был колоссальным. Помимо этого, расширить берега. Затем построить дамбу. Вот с нею-то и связана одна интересная история. Саму дамбу возводили инженеры и рабочие выписанные из Германии. Работы были окружены секретом, вокруг территории установили высокий забор, охраной занималось частное бюро Гектора Вайса из Петербурга, национализовавшегося немца.
Решаюсь вмешаться и спрашиваю, ну и дать, заодно, перевести дух рассказчику:
– Андрей Станиславович, к чему эта длинная прелюдия? Ну, вырыли котлован, появился ставок, дамбу просили. Что такого необычного?
[justify][font="Times New Roman",