– Тогда веди себя скромнее.
Взявшись кончиками пальцев за подол платья, Марыся слегка приседает:
– Сама скромность, Мамуля! Покидаю вас! Какие вы, взрослые, скучные! – Марыся взбегает на крыльцо, – Янек, как напер… накуришься, зайди ко мне. Что-то покажу!
– Марыся! Цурка! Дочь! – кричат наперебой родители.
Марыся улыбается загадочно.
– Ничего предосудительного, дродже родзиса. Клянусь Юпитером. Так говорили древние римляне. Ис-че-за-ю!
– Видишь, Ваня, какова дочька?
– Насчёт древних римлян – это мощно.
– Скажи, можно на неё сердиться? – спрашивает отец.
– Никоим образом.
Бурак хочет что-то сказать, да передумывает. Мы закуриваем. Бурак затягивается осторожно, прикрывая глаза, мелкими затяжками. Смакует дым, надувая щёки, затем глотает и медленно выпускает носом – это ему приносит наслаждение, сужу по эмоциям на лице. Сам же затягиваюсь смелее в силу привычки. Дым выпускаю в синее небо, слегка запрокинув голову, следя за плывущими облаками.
– Ты чем-то встревожен, Ваня?
– Сильно заметно?
– Лицо у тебя сейчас…
– Есть немного.
– Поделишься?
Не отвечаю. Думаю. Докуриваю до фильтра и прикуриваю новую сигарету от уголька огонька.
– Не здесь. Давайте выйдем на улицу. Ни к чему, чтобы услышали женщины и раньше времени начали беспокоиться.
– Резонно, – соглашается Андрей Станиславович и предлагает выйти в поле.
– Чёртово колесо памяти вертится вверх-вниз, события прошлые всплывают и исчезают, – начинаю неуверенно хоть с чего-то. – Конечно, начало разговора так себе. Но вот конкретно с чего начать… – вздыхаю глубоко, –… понимаете, Андрей Станиславович, вы признались жене, вам неспокойно. Те же тяжелые ощущения и у меня. И дело тут не в Сашке́ с его холуями, не в его братьях. Как бы точнее выразиться, всем своим нутром ощущаю приближающуюся беду. Только распознать не могу. Чтобы предупредить. Началось это недавно…
Андрей Станиславович оказался внимательным слушателем. Ни разу не перебил, не переспросил. Мне даже показалось, он мою историю знает наперёд. Не знал, да и откуда мог? Поэтому мне было легко говорить. Я будто исповедовался батюшке. Старался изложить подробно, не упуская мелочи. Описывая своё состояние до всех тонкостей. Сон… Первым делом рассказал сон. Вспаханное поле, низкие хмурые тучи, воющий в проводах ветер, заброшенную железнодорожную станцию.
Некоторые эмоции и сопереживание появились на лице мужчины в момент получения мною амулета из волос девушки с вплетённой красной нитью. Описал девичий голос, зовущий меня Янеком, чтобы я быстрее пришёл на помощь. Теперь я знаю – это Марыся и от этого мне вдвое больнее. Что именно случится… Не знаю…
– Покажи амулет, Ваня.
– С радостью бы это сделал, но на ставке́ он исчез, когда признался Марысе о его существовании у меня. Он всегда находился в нагрудном кармане рубашки.
– Всё это очень интересно, – задумчиво произносит мужчина. – Амулет. Видения. Они и сейчас у тебя иногда бывают?
С неохотой рассказываю.
– Самое запоминающееся, когда мы с вами шли к вам домой. В солнечном свете я увидел ваши постройки, объятые сильным пламенем. Полотнища огня вырывались из окон и дверей. Через лопающийся раскалённый шифер выстреливали огненные протуберанцы. Раскалённые куски кровли летели высоко в небо и разлетались по сторонам. Температура огня была настолько высокой, что плавился кирпич и расплавленными потёками стекал на землю дымящимися лужами.
– Ваня…
– Слушаю вас.
– Задумался. Мысли вслух, Ваня.
Мы повернули назад. Неожиданно мужчина остановился, нахмурясь глядя под ноги. Он о чём-то усиленно думал. Энергия его размышлений передалась мне. Мелкие безболезненные уколы пробежались по телу. Мне показалось, маленькие искорки слетали с кончиков моих пальцев. Высказавшись не почувствовал облегчения. Напряжение тревожности возросло.
– Хочешь услышать моё мнение, Ваня?
– Желательно, хоть и будут они далеко не радостны.
– Ответь ещё на один вопрос: Марыся с тобой больше ничем не делилась?
Заминаюсь и не спешу с ответом. Бурак ждёт.
– Призналась, она самая сильна чаровница… ведьма в округе. Естественно, после бабушки. Это правда?
– Что именно? Про Марысю или бабушку?
– Ну… – тяну неопределённо, – да…
Усмехнувшись про себя, Бурак выдохнул с каким-то облегчением и закурил папиросу, от «Партагаса» отказался.
– Где здесь правда, где вымысел, трудно разобраться. Верования людей в древности распространялись на все сферы жизни. Она была очень тяжёлой. Полной лишений. Прибегали к самым разным способам, как-то её скрасить. Придумать оправдание каким-то природным или иного рода явлениям. Самые прозорливые и умные от природы старались найти всему объяснения. Это правда, – резко сменил курс разговора мужчина. – Пани Хелена ведьма. Не единожды был свидетелем того, что трудно укладывается в материалистическое объяснение, просто чудеса, к которым не подойдёшь ни с научной, ни с логической точки зрения. Определённо, чем-то таким она владеет. В последние годы старается устраниться от дел.
– Как же Марыся?
Бурак посмотрел на меня и подумал.
– Дар переходит по женской линии через поколение. Думали, он достанется Малгосе, старшей дочери. Оказалось, он перешёл к Марысе.
25
Ретироваться спокойно не удалось.
Едва Иван отошёл от Андрея Станиславовича, попросившего оставить наедине со своими думами, как дорогу буквально в полукабельтове дорогу перегородили три больших лохматых чёрных пса. Они улеглись на тропинке и уставились на юношу сине-воспалёнными глазами, вывалив длинные сиреневые языки, с которых капает серо-мутная слюна. Пока Иван стоял, псы не проявляли знаков внимания. Стоило ему сделать шаг, шерсть на загривке псов дыбилась, они начинали угрожающе рычать. Сменив позу, вскочив на мощные лапы и агрессивно рыча.
Заметив стоящего юношу, Андрей Станиславович поинтересовался, чем он занимается, напомнив о просьбе дочери. Из чего Иван резюмировал, Бурак не видит псов и рассказывать ему, значит, расписаться в собственной слабости.
Впервые после происшествия на ставке, Иван пожалел о том, что у него нет амулета. Едва мысль промелькнула в голове, юноша почувствовал невесомость. Затем незаметный подъём. Разведя руки, Иван упёрся в прозрачную стенку сферы. Об её наличии свидетельствовало слабое фосфорическое свечение по окружности.
Опустив взгляд, Иван рассмотрел мечущихся на месте чёрных псов. Они бегали по кругу, задрав хищно раскрытые пасти, из которых вырывался едва заметно сизый пар. Мгновение спустя, псов окружила чёрно-подвижная клубящаяся дымка, в которой они растаяли.
К Ивану обратились. Он повернул голову вправо, чтобы рассмотреть говорившего и …
[justify] …Марыся сновала по комнате, обегая стороной застывшего посреди девичьей комнаты Ивана. С нескрываемым интересом он рассматривал неприхотливое убранство. Просторная кровать с неизменным крестом с Иисусом над головой покрыта вязаным домашним покрывалом с белыми с красным кистями и бежевой бахромой по периметру в тон покрывалу. Книжная полка, заставленная впритык беллетристикой и научной литературой по ветеринарии и глянцевыми журналами. Этажерка ручной работы. На верхней полке расписная глиняная ваза с свежими полевыми цветами. Подробное исследование дальше оказалось под угрозой. Перед юношей стояла Марыся, глядя на него исподлобья синими красивыми глазами. Поймав её взгляд, Иван с тихо и напряжённо спросил: «Как я здесь оказался, Марыся?» Девушка хмыкнула: «Хорош гусь! Пробрался к девушке и спрашивает, как он тут оказался!» – «Марыся, спрашиваю на полном серьёзе, – говорит Иван, – вот не поверишь, иду себе, а тут вдруг – бац! – ничего не помню!» Марыся обошла вокруг Ивана, скептически осматривая с ног до головы. «Зато я прекрасно помню. Ворвался в комнату, будто вихрь. Даже не разулся. Вручил букет и слова не сказал. Нет, заикнулся, мол, весенние полевые цветы самые лучшие. А я стою, ничего не понимаю, на улице лето. Середина июля». Иван незаметно опустил взгляд. «Снимать поздно, – звучит в голове мужской голос, – стой как стоишь». Марыся указала на один стул возле стола: «Садись, Янек». – «Воспитание не позволяет садиться в присутствии стоящей женщины». – «Мы оказывается такие воспитанные, - с усмешкой говорит Марыся и плюхается на кровать. – Ещё чего удумал, чтобы я стояла. И не подходи, Янек. Помнишь, что обещала роджицом…» – «Ты обещала родителям, что ничего такого не будет. Только не уточнила - какого». Вообще-то Иван хотел встать. Ноги затекли. Икры будто налились