Беру комок сухой земли и, не целясь, бросаю в Хилого. Он пятится, спотыкается, падает.
– Не повод гордиться братьями на зоне. Хилый и Косой – классно быть холуями?
Троица держится на почтительном расстоянии.
– За холуёв ответишь, падла! Сашкины братья скоро откинутся. Тогда посмотрим, как петь будешь, студент. Они всем покажут, кто здесь хозяин.
Неожиданно своеобразная антреприза заканчивается.
– Сдрыснули отсюда, шакальё! Быстро, кому говорю! Гляди, хозяева сыскались!
Сильный мужской голос зазвучал позади меня. Блатная троица притихла, отошла дальше. Ко мне приближался Андрей Станиславович Бурак. Он соответствовал своему описанию, данным в техникуме замдиректора по общей работе. Среднего роста, широк в плечах, буйная чёрная шевелюра. Рабочая спецовка сидела на нём как влитая. Подойдя, он улыбнулся. Блеснули радостно серые умные глаза. Обмениваемся рукопожатием.
– Смотрю, Иван, ты познакомился с нашей достопримечательностью.
– Так вышло.
Андрей Станиславович взял меня за плечи. Повертел, рассматривая.
– Именно таким, Ваня, тебя и представлял.
Отвечаю улыбкой. Она говорит обо всём. Бурак меня понимает без слов.
– Надеюсь ничего криминального не произошло с этими… – он произносит парочку непечатных слов, прежде мне не знакомых.
– Культурно поговорили, – отвечаю спокойно. – Обменялись, так сказать, верительными грамотами.
– Так-так… обменялись, значит…
Из анабиоза непредусмотренного его умом сценария выходит Сашок.
– Слышь, студент! Не прощаюсь.
– Мы не прощаемся, – подпевает Косой.
– Вот-вот, – выпячивает грудь Сашок. – Запомни, студент. Марыся моя…
Следующие слова Сашок проглотил беззвучно вместе с корешами. Андрей Станиславович присев резко, сымитировал наступательное движение, грозно поведя плечами и головой. Геройствующую тройку сдуло ветром.
– Три сына – горе семьи Панамарчук. Отец, Тарас Игнатович, комбайнёр, имеет правительственные награды. Мать, Надежда Остаповна, заслуженный работник сельского хозяйства, грамоты от колхоза, поощрения по линии республиканского министерства. Сыновья пошли невесть в кого; двое старших из тюрьмы не вылазят. Скоро Сашок отведает вкус тюремной баланды.
Я промолчал, скромно ожидая продолжения.
– Идём? Познакомлю с семьёй. Твои злоключения мне известны. Просто мистика какая-то. Сейчас на разъезде бригада монтажников тянет новые провода. Аварийная команда укладывает рельсы и шпалы. Комиссия расследовать ЧП из самого Донецка приехала! – Андрей Станиславович поднял смешно брови и состроил смешную мину. – Понял? Из самого Донецка. Ваня, тебе страшно?
– Ни чуточки.
– Мне тоже.
Я начал проникаться уважением к этому простому, но наверняка, очень умному человеку. Схватив сумку, я догнал ушедшего вперёд Бурака и постарался идти с ним вровень.
– Вообще-то, Ваня, будь с этой гоп-компанией осторожен, – заговорил Андрей Станиславович, – спиной к ним категорически нельзя поворачиваться. Подлый люд.
– Спасибо за предупреждение, – благодарю в ответ Бурака. – Кто предупреждён, тот вооружён. Но я тоже не лыком шит.
Андрей Станиславович понимающе улыбнулся. Вытянул вперёд руку.
– Видишь крыши?
– Ага!
– Почти пришли, Ваня.
Я вскрикнул от удивления: оказывается, мы не прошли и ста метров и как это я не рассмотрел с дороги то, что лежит прямо перед глазами.
– Это и есть ваш фольварк?
Бурак, казалось, не удивился моему восклицанию.
– Моё хозяйство. Домашнее. С колхозным познакомишься позднее.
Я остановился. Очертания крыш, вид домов очевидно раньше я уже видел. Стоял и старался вспомнить где и когда. Внезапно будто яркая молния прорезала сознание – во сне! Да-да-да, именно во сне я видел этот двор и во сне же прозвучало кем-то сказанное слово фольварк и сразу же что-то липкое и неприятное заволокло впереди расположенные дома и гулко отозвалось тревожным набатом.
– Ваня, что с тобой? Нездоровится?
Встряхиваю головой, прогоняю мрачные видения и объясняю, дескать, это всё переживания одного дня, которых с лихвой в другом случае хватило бы на целую неделю и вставил, что однажды видел его владение, но скорее всего это конфабуляция. И встретив во взоре Бурака непонимание, объяснил – ложные воспоминания. Приезжаешь в новое место, а тебе кажется, ты прежде посещал сии прекрасные места. Сказав это, неожиданно ощутил дискомфорт в груди и машинально дотронулся рукой до кармана. Кукла была на месте. Я успокоился.
– У меня ты точно не был. Где Комсомольск, а где наша промежуточная станция. Даже названия нет. Но… – Бурак выдержал театральную паузу, – мы как-то живём и не печалимся. Потому что печалиться некогда. Посмотри, какая красота вокруг!
Мне передалось восхищенное отношение Бурака, и я тоже с удовольствием осмотрелся вокруг. Да нет же, чёрт возьми, ничто не хотело ликовать внутри меня, оно било в набат, будто здесь совсем недавно произошла человеческая трагедия! Снова закололо сердце. Решаюсь на вопрос:
– Андрей Станиславович, у вас здесь не было какого-нибудь очень тяжёлого случая?
– Кто-то ферму пытался поджечь по весне. Лихоимца не нашли. Да и искать не стоит. Наверняка Сашко со своей компанией. Ну, что это мы о постороннем. Обедать поздно. Пятый час вечера. Скорее всего будет у нас ранний ужин. Моя супруга Марина Евгеньевна отлично готовит. И Марыся, младшенькая моя скоро с работы вернётся.
Услышав имя дочери едва не споткнулся. Совпадения так и шли чередой, не уставая бить меня гипотетической дубинкой по темечку. Ворота во двор, как объяснил Бурак, всегда открыты, так как воровать нечего, никаких богатств у них нет, кроме дочек, Маргариты и Марии. По кирпичной кладке двора гуляли, квохча куры. Гуси с утками гоготали в загородке. В вечернем воздухе пахло удивительно чистым воздухом, от которого слегка кружилась голова и чувствовалось опьянение этой природой, не тронутой механической рукой цивилизации, как случилось в больших и маленьких городках.
– Мойте руки и проходите в беседку. Андрей, покажи гостю умывальник, – из летней кухни вышла и остановилась на невысоком крыльце стройная симпатичная женщина в домашнем платье и фартуке с миской в руках.
Я подошёл к ней, она представилась:
– Марина Евгеньевна (мне показалось или она в самом деле сделала полу-книксен)! А вы – Иван. Рада знакомству. Проголодался? Тогда не мешкая садимся за стол.
Миску с салатом из свежих овощей взял Бурак. Я же изящным жестом беру руку его жены, пахнущую вкусной едой, и целую.
– Только подумать! Какого галантного млоденьца привела судьба к нам за ронки в наш дом! – на крыльце двухэтажного дома стояла похожая на жену Бурака старуха в строгом бежевом платье, облегающем хорошо сохранившуюся фигуру, от меня не ускользнули крашеные волосы, собранные в пучок на макушке и обвязанные чёрной атласной лентой. Светло-карие, почти янтарно-медовые глаза смотрели озорно и с лёгкой ехидцей.
– Мама, пожалуйста, говорите по-русски, – попросил Бурак.
– О муй Боже! – естественно воскликнула старуха с неким артистизмом и не менее артистично всплеснула руками. – Неужели я мувем по француску! Ой, ой, ой! – старухе приносило удовольствие маленькое лицедейство, – пшепрашам милый юноша! Подойди те ближе, быстрее, быстрее, - поторопила она меня. – Я вас не съем. Сегодня – точно. А вот насчёт завтра – надо подумать! – старуха звонко рассмеялась и внимательно рассмотрела меня: – Я думаю, к чему приснился сон: мимо нашего подворья проходит стадо коров. Внезапно от него отбивается молоденький светлый бычок и заходит в наш двор!
Поддавшись веянию моды, за неделю до практики я, как и все мои друзья, высветлил волосы гидроперитом.
19
Громко спорили с ветром печные трубы. Выражали недовольство визгливым сопрано флейт или мрачным басом свинцовых труб органа. Тучи метались, сшибались сильными грудями. Резкое ухающее восклицание вспарывало тучные туши. Из них сыпались крупными бесформенными лепёшками серые снежинки. Кружась в полёте, они вовлекали в свой бесовской хоровод суетливо захлёбывающихся сиплым лаем сливающихся тёмным окрасом с мрачным фоном и тучами бестолковых ворон.
[justify] В его усталые очи сон не шёл. Погодная какофония отвлекала Ивана от погружения в дрёму. Едва смеживались веки, как новая вспышка молнии пресекала очередную попытку обосноваться ненадолго с комфортом в царстве Морфея. Сильно, до скрежета зубов, хотелось