Поселили Ивана в мансарде над гаражом в большой комнате с кроватью, старым платяным шкафом, тумбочка при кровати с невысокой настольной лампой напомнили ему что-то приятное из прошлой жизни, прожитой в ранней реинкарнации, те же воспоминания из прошлого вызвало арочное окно, занавешенное тонкими, почти невесомыми шторами. В малую комнату, она почему-то привлекла самый всплеск интереса, расположенную на другом конце мансарды, вела дощатая коричневая дверь, усиленная поперёк досок тремя широкими металлическими полосами с мощными заклёпками, закрытая на невероятно огромный амбарный замок. Ивана удивил торчащий в замочной скважине ключ. Андрей Станиславович с явной неохотой, она читалась на его лице, объяснил, что-де не помнит, что там хранится, а ключ почти заржавел и сросся ржой с внутренними деталями. Иван предложил повернуть ключ и снова Андрей Станиславович с той же неохотой ответил, что ключ может сломаться и тогда придётся в случае чего срезать дужку замка или металлические петли.
Стоя у окна, Иван невольно втягивал в плечи голову от дьявольского хохота, раздававшегося снаружи. Снова плеснула молния. В отражении стёкол Иван рассмотрел стоящую позади него фигуру женщины в старинном польском национальном костюме с распущенными волосами, тревожимыми ветром. Сердце у юноши зашлось и остановилось дыхание. Набрав воздуху в грудь, Иван решительно развернулся. Как и предполагалось, кроме него никого в комнате не было. В зеркале трюмо с потемневшей амальгамой отражалось окно и возможно этот отражательный эффект создал впечатление нахождения в комнате кого-то постороннего. «Игра воображения и только», – усмехнулся про себя Иван, но смех получился нервный и отрывистый ещё потому, что он явно услышал чей-то зов: «Янек, Янек! Ходжь тутай, муй коханы!» И лёгкое прикосновение к плечу, после которого У Ивана едва не случился нервный срыв.
По скошенному потолку, сплетаясь со своими товарками, ползали уродливые тени. Отдельно каждая бесформенная, но, когда соединялись несколько, на стене оживали фантастические фигуры людей и мифических птиц и животных.
В одном из переплетений Ивану снова померещился женский образ, виденный в отражении окна. Рефлекторно рука начала подниматься для наложения креста, как кисть внезапно замерла. Некая невидимая сила растопырила пальцы с болью, почти выворачивая суставы в обратную сторону. Тело сильно сдавили невидимые обручи. Рявкнул по-хозяйски гром. Залилась комната ярким светом.
Горьким, сухим, противным дымом «Лигероса» Иван поперхнулся и закашлялся. Странно, подумал он, кубинский табак всегда нравился характерной особенностью, отличался от других сортов табака. Машинально и задумчиво, Иван затянулся. Как и прежде, после первой затяжки привычно икнулось, затем вернулись неповторимые ощущения вкуса и крепости.
«Хорошо наблюдать за бешенством и неистовством непогоды, глядя на её безумие находясь в тёплом, сухом помещении, – проговорил юноша, не замечая, что разговаривает сам с собой. – Не везёт идущим под дождём и ветром».
Иллюзия собственной защищённости рассыпалась в прах. За окном разворачивалась ужасная трагедия. По всему простору безумствующего неба тучи свернулись в десятки, сотни оружейных жерл. Они развернулись в сторону мезонина и нацелились в окно. Ивана изумила бездонная темнота зрачков стволов, смотрящих ему в глаза. Страх заглянул юноше в глаза и ему показалось, будто мышцы наполнились медным песком. Скрежещущий рык «Пли!» раздался в голове Ивана. Из оружейных стволов вылетели длинные тёмно-серые, отливающие свинцовым блеском клубящиеся полосы. Одна из них упёрлась в среднюю часть окна. Огромная птица, сродни чудовищной смеси голубя и ворона, отвратительная химера, дело чьих-то дьявольски талантливых рук, широко раскрыла огромный, отливающий глянцем полированной меди клюв. Из него выскочил бледно-розовый широкий язык, извивающийся танцующей коброй, и распластался по стеклу. Оно выгнулось парусом внутрь мансарды и с невообразимым скользящим, обрывающимся резонирующим звучанием, как в раннем концерте для вокального дуэта и симфонического оркестра Софии Губайдуллиной, и разлетелось в воздухе мелкой стеклянной пылью.
Иван интуитивно отпрянул назад, прикрыв лицо перекрещенными ладонями.
20
Здоровый сон вкупе с усталостью такого сильного быка как я свалил с ног. Сначала я провалился в пустоту. Мягкая белая субстанция окутала, и я повис в невесомости. Моё сознание от ощущения отрыва от реальности застыло в некоем вселенском раздумье, словно маятник огромных космических часов. Печали и радости, горечь и веселие, тревога и боль погасли в моём сердце. В этом благостном состоянии пребывал я недолго. Передо мной возникло нечто аморфно-кипенное, объёмное. Что-то холодное, как осенний ветер в серых облаках, бережно коснулось моего подбородка, провело по носу и погладило по макушке. Взор мой погас и тотчас появилось всевидение: я увидел в лазурной дали изломанные контуры зари; рассмотрел пригревшиеся за ночь тучки на груди утёсов-великанов; заметил ранее мною игнорируемое или просто пропущенное за ненадобностью; нечётко различимое дорисовало воображение, придав затейливые формы или фантастические виды той или иной местности; ощутил нежное прикосновение лепестка цветка рассвета к моему разгорячённому сном челу и уловил печальное прощальное пение вечерней зари. Неожиданное умение испугало даже во сне. Сквозь негу и сон далёкий тихий голос позвал меня, поднял с постели; зов поднялся на тон и в нём прорезалась настойчивость. Мягкое прикосновение к руке потянуло к занавешенному окну. Резко распахиваю шторы, и чернота за окном таинственным воздействием сковывает мои члены. Внезапно мрак рассеивается яркой полосой и из открытого пространства на меня посмотрела Вечность чёрными бездонными глазами. «Янек! Янек! – окликнули меня, – будь на чеку! Янек, обуджь ще! Просыпайся!» Тотчас пелена наваждения испаряется и открывшееся взору будоражит нервы. Огромная туча птиц-химер, жуткое творение гениальных рук, полу-вороны и полу-голуби, свинцово-стального цвета, отливающие матовым глянцем летели в окно. Размером с индюка птица, вытянув вперёд клюв первой ворвалась в мансарду. Под массой тела стекло рассыпалось в мелкую крошку. В воздухе появилось загадочное мерцание, стеклянная пыль отражала тёмный свет, проецируя на стены зловещие подвижные картинки. В груди возник холод, тошнота подступила к горлу. Было страшно, но страх не сковал меня. Сознание также активно реагировало на всё происходящее. Защищаясь скрещенными руками, контролируя передвижение, отступаю от влетающих птиц. Внезапно спину обдал жар. Оглянувшись, рассмотрел краем глаза дверь в малую комнату. Поперечные металлические полосы и заклёпки пылали и искрились, разбрасывая мелкие малиновые искры. Быстро, спасаясь от птиц и оберегаясь, чтобы не обжечься раскалённым металлом, бегу вниз. Одна птица настигла меня, ударила мощной грудью, и я скатился по чердачной лестнице, сосчитав спиной ступеньки. Часть птиц последовала за мной и вылетела на улицу дверью, вторая часть развернулась в воздухе, описав огромную восьмёрку, и зашла на меня спереди. Схватив что попалось под руку, это оказались вилы, подумав про себя, дескать, была не была, начинаю обороняться. Резкие выпады иногда достигали цели. Острия зубьев вонзались в тела химер, не нанося им ущерба. Длинными острыми когтями и клювами химеры вспарывали воздух с невыносимым адским свистом.
– Ваня, – на крыльцо дома выбежал Андрей Станиславович, – одними вилами с ними не справиться.
– Чем предложите? – спрашиваю, безрезультатно вонзив вилы в очередную птицу. Однако она почему-то упала наземь, вскипела чёрной массой и впиталась грунтом.
– Держи ружьё! – хватаю на лету двустволку и полный патронташ.
– Думаете, свинцовая пуля поможет?
– Серебряная – да, – кричит Бурак, – в нашем случае картечь. Ваня!
– Что?
– Поступай как я! – Бурак стреляет дуплетом в центр стаи.
Быстро заряжаю ружьё и, не целясь, также дуплетом бью по птицам. То тут, то там в воздухе повисают тёмные клубки дыма. Мы выпустили по химерам четыре спаренных залпа. Птицы меняют тактику. Взмывают в небо и собираются в странную подвижную геометрическую фигуру, меняющую форму. Любоваться мурмурацией некогда, хотя, признаюсь, зрелище захватывающее. Я пропустил момент, но Андрей Станиславович свистнул, предупредив об очередной опасности. Стая разделилась на несколько небольших групп. Химеры начали атаку с четырёх сторон, резко изменив угол полёта, понеслись на нас.
– Вот теперь, Ваня, держись, - говорит мне Бурак, мы сошлись на середине двора. Грунт мелко дрожал, будто вдали великан развлекался, бухая в землю огромными ножищами.
– За что держаться?
– Шутишь? Молодец! – хвалит Бурак, – значит, не всё потеряно.
Почти как в американском вестерне, в котором герои отражают нападение грабителей, мы становимся спиной к спине.
– Готов?
– А то, – запальчиво выкрикиваю в ответ, щелкаю рычагом затвора, целую приклад и упираю его в плечо.
– Давненько их не было, – сплюнув, говорит Андрей Станиславович. – Думал, забыли сюда дорогу.
– Кто забыл? – спрашиваю машинально, не вникая в сказанное, следя за медленным полётом птиц, плавными взмахами крыльев.
– Стимфалийские птицы.
[justify][font="Times New