История китайского летчика. Часть 2

измерялась взаимоприемлемыми суммами в песо с изображением гербового орла… В Мексике сей гордый символ державы отличался от его американского соседа однотонной окраской и тем, что не сжимал в лапах пучка молний, а скромно сидел на кактусе и терзал змею.
Отдав должное безобидным пристрастиям служителей мексиканского орла и заполнив баки «Крылатого кота» сомнительным горючим здешней перегонки, сеньор Чарли Чино, каковым значился по паспорту Джао Да, проложил воздушный курс в большой Мехико. О Фриде Кало приходили самые неутешительные известия. Художница, которую многие сравнивали с душой Мексики, сильно страдала от старых ран и тяжело переживала очередные жизненные невзгоды. Очевидно, запас жизненных сил, отведенный этой несгибаемой женщине, все же подошел к концу – у всего в этом мире есть предел. Джао Да знал: полет помогает расширять пределы, отведенные человеческой жизнью. Возможно, небо станет для чернобровой женщины с цветами в волосах спасительнее славы, признания и популярности.  Потому летчик так торопил события.
Мексиканская столица потрясала невероятными размерами даже повидавших мегаполисы американцев, как некогда ее предшественник ацтекский Теночтитлан поразил воображение провинциальных испанских бандитов-конкистадоров. «Этот мексиканский городок местами можно принять за Нью-Йорк», - скрепя сердце, говорили янки; в их устах это действительно звучало высшим признанием. Но для Джао Да главным преимуществом мексиканской столицы являлись не высотная роскошь делового Мехико-Сити и не вычурная, словно заварной крем на торте, красота колониальных испанских дворцов и соборов, а удобная сеть аэродромов в агломерации города. Помимо одного из новейших аэропортов в Латинской Америки, построенного в 1952 году двух-полосного «Бенито Хуареса», который располагался всего в восьми с четвертью километрах от городского центра, имелось несколько частных, полугосударственных и еще непонятно каких взлетно-посадочных полос. Многие из них принимали легкомоторную авиацию явочным порядком: «прилетел и видишь место – приземляйся!»
На удивление, прославленная Фрида Кало проявила такое же демократичное отношение к воздушному гостю. Ее небольшой одноэтажный дом с плоской крышей и доходившими до земли окнами, по здешнему обыкновению являвшимися также дверями, окруженный дюжиной пальм, ничем не напоминал бы жилище жрицы изобразительного искусства, если бы не необычный цвет стен. Окрашенный в ярко-бирюзовый тон, с темно-красной отделкой, дом выделялся на фоне похожих друг на друга зданий в Кайокане (так именовался район, где жила художница, в переводе – неромантично, «место койотов») примерно так же, как его хозяйка среди обычных людей.
- Проходите, сеньор, - просто сказала девушка в форме медицинской сестры (художница действительно очень больна, раз медики дежурят в доме, понял летчик). – Фрида принимает любых гостей, но может попросить вас не задерживаться.
***
Хозяйка, самая известная из дочерей Мексики, оказалась невысокой смуглой женщиной, на очень живом и свежем, несмотря на недуг, лице которой первыми привлекали внимание не знаменитые атласные брови, а очень внимательные темные глаза. Они смотрели твердо и пристально. Этот взгляд можно было бы назвать мужским, если бы в нем не читалось столько скрытых эмоций. В губах Фриды, чувственных и полных (или они припухли от того, что художница кусала их от боли?), не потухала сигарета. Ее движения были энергичными, порывистыми, и крупные затейливые серьги покачивались им в такт. А вот знакомых по портретам цветов на голове Фриды, к немалому разочарованию Джао Да, не оказалось – ее блестящие черные волосы были гладко зачесаны на две стороны и заплетены в косу, как носят женщины-индианки. Индейским, крестьянским был и наряд художницы, очень просторный и очень яркий, в сложных геометрических узорах и фантастических цветах. Джао Да отметил про себя, что сеньора Кало уже не молода, на вид лет 45 , но особый пламень души, который горит под этой матовой кожей и питает отважную борьбу с недугом, не дает ее знойной красоте увядать.
Джао Да представился своим китайским и мексиканским именем и коротко, по-военному, поклонился. Он с первого взгляда понял, что эта женщина из высших сфер богемы предпочитает простоту в общении и не признает лицемерной «галантности». Прославленная мексиканка встретила летчика полулежа на широченной кровати в колониальном стиле, над которой посверкивала никелем сложная конструкция, отдаленно напоминающая спортивный снаряд. С его помощью художница поднимала свое изувеченное тело. Домотканое покрывало, вышитое индейскими узорами, которым Фрида была укрыта до пояса, смутно обрисовывало ампутацию правой ноги ниже колена. Перехватив взгляд Джао Да, невольно упавший на это увечье, женщина улыбнулась печально, но без жалости к себе, и негромко сказала:
- Я не пытаюсь скрывать этого изъяна плоти, хотя знаю: он отталкивает некоторых мужчин. Несколько месяцев назад доктора отняли мне ногу, чем положили предел целому веку моих страданий и, возможно, сохранили в целости рассудок – он уже мутился от постоянной боли. Теперь я готова немного задержаться здесь … По крайне мере чтобы услышать, что привело вас ко мне!
- Я повидал достаточно ран на войне, - сдержанно ответил Джао Да; их беседа велась по-английски. – Это никак не может оттолкнуть меня от человека, который переносит их так доблестно, как вы. Я здесь не только, чтобы воздать должное вашему таланту, но чтобы сделать вам одно крайне непристойное предложение, сеньора Фрида… Или вы предпочитаете, чтоб я обращался: товарищ Фрида?
- Сойдет и сеньора. Я не обижаюсь, мой коммунизм больше для эпатажа! – по-мужски прямо ответила Фрида, но ее взгляд оживился любопытством и стал совершенно и безмерно женственным. Джао Да давно не помнил, чтобы на него так смотрела женщина. Словно щупальца некого волшебного существа протянулись из темных глаз красавицы и обвили его, нежно, но крепко – не вырваться… Что ж, образ очень в духе картин несравненной Фриды Кало!
- Так что же за непристойное предложение, сеньор Чино, или вам угодно: товарищ Джао? – нетерпеливо спросила Фрида. – Обожаю разные непристойности!
- Я хочу подарить вам полет на аэроплане, о котором вы мечтали в детстве, вместо соломенных крыльев! – торжественно провозгласил Джао Да. – К вашим услугам мой двухместный Кертисс Р-40, который ждет вас на одном из летных полей поблизости.
Джао Да выдержал уместную паузу и добавил:
- Разумеется, если сеньор Диего Ривера  даст согласие.
- Оставьте, - Фрида отмахнулась от этого имени почти с ненавистью. – Сеньор Ривера слишком занят очередным адюльтером, чтобы его смутили такие мелочи, как мои развлечения. Я все равно не взяла бы его в полет, он такой толстый, с ним мы точно потерпели бы катастрофу… Мне довольно одной катастрофы длиной в жизнь, связанной с этим именем! Как и другой катастрофы, сделавшей меня такой…
Тут из бесстрашных глаз Фриды вдруг заструились обильные слезы, которые она, не стесняясь, утирала широким рукавом своего одеяния. Джао Да почувствовал неловкость, что напоминанием о безумной любви-ненависти заставил плакать эту женщину, вдоволь изведавшую страданий тела и души. Но слезы у Фриды высохли так же внезапно, как и полились. Она требовательно посмотрела на Джао Да и сказала тоном повелительницы:
- Так мы летим или нет? Я прикажу подать авто до аэродрома.
Странная натура, подумал Джао Да, выслушивая, как Фрида в пух и прах разносила сиделку, а затем и высунувшегося из соседней комнаты молодого человека в белом халате (Джао Да уже достаточно понимал испанский, чтобы оценить поток отборных ругательств из этих нежных уст), пытавшихся возразить против полета. В знаменитой художнице столько же артистизма, сколько и искренности, столько же простоты, сколько и привычки управлять людьми. Наверное, таковы гении из мира высокого искусства. Джао Да пока приходилось встречать немногих людей из этих сфер, и все они были как-то связаны с авиацией – и Антуан де Сент-Экзюпери, и Глен Миллер… Что ж, сегодня Фрида Кало тоже сможет с гордостью сказать: «Я познала чувство полета!»
Фриду Кало в Мексике по-настоящему уважали и берегли, как хрупкое национальное сокровище. В этом Джао Да убедился, когда для «транспортировки сеньоры на аэродром» был подан удобный лимузин из университетской клиники со специальным лежачим местом для почетной пассажирки. Усатый водитель и молодой врач порывались подать знаменитости носилки, но Фрида остановила их жестом:
- Не надо! Я надеюсь, сеньор летчик доставит мне удовольствие покататься у него на руках прежде, чем на крыльях.
Джао Да не нужно было второго приглашения. Он подхватил Фриду на руки и понес к автомобилю, его не смутила бы более тяжелая и менее приятная ноша. Тело женщины было молодым и на удивление упругим, как у спортсменки. Летчик понял, что только постоянными упражнениями мускулов она придавала ему подвижность при тяжких увечьях и физической боли, преследовавших ее всю жизнь. Может быть, восхищение этой великой душой не позволило сразу почувствовать тот зов плоти, искусством которого Фрида владела не хуже, чем кистью.
- Я связался по телефону с сеньором профессором, лечащим врачом, - почтительно сказал молодой врач, когда они усаживали, вернее, укладывали Фриду в автомобиль. – Он сказал, что новые эмоции могут оказать положительный терапевтический эффект, и короткий полет не противопоказан. Если, разумеется, пилот будет очень осторожен.
- Я буду вести самолет мягко, как если бы вез драгоценный сосуд с гениальностью! – пообещал Джао Да.
  - Ну уж нет! – решительно возмутилась Фрида. – Я хочу попробовать все виражи! И обязательно эту… мертвую петлю!!
***
- Вау!!! – совсем по-американски воскликнула художница, когда шасси самолета Джао Да оторвались от полосы. – Я лечу!!! Зачем мне ноги, если у меня есть крылья, чтобы летать!
Она разразилась длинной тирадой счастливых и восторженных ругательств по-испански, настолько крепких, что они вряд ли вошли бы в официальную биографию мексиканской художницы или китайского летчика даже в переводе на третий язык. Джао Да слышал в шлемофоне участившееся дыхание женщины, казалось, испытывавшей от полета физиологическое наслаждение. Летчица из Фриды вышла бы превосходная. Не хуже Амелии Эрхарт или тех отважных русских девчонок, летавших в ночных бомбардировочных полках на Второй мировой войне! Если бы не трагедия в юности…
Кажется, Джао Да сказал это вслух, потому что Фрида ответила:
- Самая смешная вещь в мире – это трагедия! – интонация у нее была легкомысленная, восторг полета целиком владел ею. – Сейчас я хочу не рыдать, а смеяться и петь!
Перед полетом ему удалось уговорить Фриду надеть второй шлемофон и подключиться к переговорному устройству, чтобы они могли разговаривать в полете. Но от летной куртки она категорически отказалась («Я вышла из периода увлечения мужской одеждой!») и, чтобы не замерзнуть на высоте, завернувшись в шерстяное индейское пончо.
Джао Да хорошо помнил переданные лечащим врачом наставления. Наверное, никогда он не вел свой истребитель с большей