История китайского летчика. Часть 2

основания! – ответил Джао Да.
Он не стал менять летной куртки и белого пилотского шарфа на цивильный костюм, хоть в них и было жарковато. Фрида видела его именно в этой одежде, так ей будет проще узнать своего летчика.
Мексиканский дворец изящных искусств, он же оперный театр, он же художественный музей, своими монументальными формами и сверкающим куполом более всего напоминал какой-то старинный византийский или римский храм. Однако более всего он был известен, как один из самых дорогих долгостроев в Мехико. На постройку было вбухано столько средств, что, наверное, хватило бы покрыть его немаленький купол настоящим золотом… Если бы золоту у разных распорядителей строительства не нашлось бы более уютное вложение.
Стоя в толпе у входа, скорбной и шумной одновременно – такое сочетание Джао Да доводилось видеть только у латинских народов! – летчик убедился, насколько всенародной была любовь к этой замечательной женщине, смело сочетавшей в своих картинах высокое искусство с простонародной манерой письма и сказочными образами, доступными пониманию даже неграмотного крестьянина-индейца. Траурные платья от кутюр богатых дам и богемных красавиц мешались в толпе с цветастыми свободными нарядами простолюдинок, точь в точь такими, какие носила сама Фрида. Господин в безупречном черном костюме с тростью и оборванец в стоптанных сандалиях и старом сомбреро со слезами на глазах беседовали об утрате, как братья. Никто не был удивлен увидеть среди оплакивавших звезду Мексики коренастого человека в одежде пилота с азиатскими чертами лица. Более того, в некоторых взглядах читалось узнавание: Джао Да понял, что сохранение сердечных тайн не входило в привычки знаменитой художницы…
Фрида была накрыта на своем смертном ложе коммунистическим красным знаменем. Ее неподвижное лицо стало еще выразительнее, чем при жизни. Заострившиеся черты подчеркивали упрямую гордость индейских скул и бескомпромиссную складку сомкнувшихся навеки полных губ, а поблекшая смуглость оттеняла прекрасный изгиб густых дугообразных бровей. Сейчас, когда бессмертная душа художницы, наверное, выясняла соответствие потустороннего мира принципам диалектического материализма, в этом лице было даже больше Фриды, чем при жизни. Джао Да на мгновение остановился, лишь на несколько секунд, чтобы не задержать лившийся мимо гроба поток искренне или деланно скорбевших людей.
Неподалеку, в кучке важных гостей, он сразу узнал Диего да Ривера, которого много слышал в то утро, но сегодня видел впервые. Очень тучный немолодой сеньор с крупными чертами лица и несколько заплывшими глазами стоял, сложив пухлые руки на объемистом чреве. Своим видом он выражал надлежащую печаль и важность одновременно. Великий художник сдержанно наклонял массивную голосу, принимая соболезнования от подходивших к нему лиц, и хорошо отрепетированным жестом каждую минуту прикладывал с слезящимся глазам платок кумачового советского цвета. Их взгляды встретились. Джао Да увидел по глазам главного мужчины в жизни Фриды, что узнан: еще бы, сколько могло быть среди публики летчиков, да еще и китайцев? Диего Ривера слегка покривил сочные губы и великодушно кивнул мимолетному сопернику одними глазами – похоже, его тоже полностью устраивала роль, которую сыграл Джао Да в этом высокохудожественном любовном треугольнике…
Спустя несколько лет, когда мятущаяся душа Фриды Кало, покинувшая ее измученное тело, обрела гармонию с Вселенной, а прах упокоился в старинной вазе индейской работы в спальне «Бирюзового дома» в Кайокане, Джао Да случайно увидел репродукцию картины художницы, называвшейся «Катастрофа самолета».  Первый план занимали прорисованные со всей физиологической точностью изувеченные тела жертв, выброшенных из кабины разбившегося авиалайнера. Потерпевший аварию самолет полыхал на заднем плане удивительно красивыми желтыми, красными, оранжевыми языками пламени. У погибшей женщины, лежавшей ближе всего к зрителю, на нетронутом ранами прекрасном лице выделялись широкие черные брови. Возле разбитого самолета виднелась одинокая фигура единственного выжившего, одетого в форму пилота.

Глава 9.
       Кубинский кавардак.

- Сеньор Чарли Чино? Я хотел бы поговорить с вами! – очень высокий человек лет тридцати с приятным овальным лицом и аккуратными темными усиками слегка приподнял шляпу. Приветственный жест был вежливым и исполненным достоинства. Он сам отыскал Джао Да в небольшом китайском ресторанчике в Мехико, куда летчик любил захаживать на чашку чая, когда бывал по делам в мексиканской столице.
Чай был здесь не многим лучше, чем когда-то в курсантской столовке Центральной  авиашколы Цзяньцяо – Ханчжоу, прочая кулинария имела единственное достоинство в том, что именовалась «китайской», но именно это рождало ностальгию по пилотской юности. К тому же хозяин заведения знал «деловых людей». Выживание крошечного авиационного предприятия Джао Да в безжалостном и очень старомодном Новом Свете всецело зависело от наличия заказов. На третий год пребывания под сенью крыл потертого ацтекского орла Мексики Джао Да успел привыкнуть к своему новому имени и обращению «сеньор», облетать на верном Кертиссе Р-40 «Томогавк» все страны Карибского бассейна и добрую половину Латинской Америки (чаще без полетных документов), прекратить задавать вопросы о законности «заказов» и снова надолго проститься с мечтой о кругосветном перелете. Год назад Джао Да исполнилось сорок (для пилота – отнюдь не молодость!), возраст его самолета в пересчете на человеческую меру был не меньше. В том мире, куда превратности кармы забросили китайского летчика, все решал упоительный хруст банкнот. Им измерялось положение человека в обществе, «публичность» (тоже очень важный фактор) и даже протяженность путей, которые он мог себе позволить. Джао Да пока далеко не накопил на кругосветку, даже если принять план расходов по минимуму - только оплату горючего, использования аэродромов и неизбежные «бонусы» при пересечении государственных границ. К тому же приходилось существовать, что называется, «на птичьих правах». Еще одно меткое русское выражение, но, оказывается, не так уж приятно летчику сравняться в правах с птицей! Подобное существование было возможно только в географическом и философском пространстве, именовавшемся: «Латинская Америка», где отношение к официальным документам и актам было легкомысленным. Стоило пересечь границы этого пространства, и о себе настойчиво напоминали охранители «величайшей демократии» от «антиамериканской деятельности», поклонники Председателя Мао да и попросту авиационные власти. У всех них были к Джао Да давние претензии, и всем им он очень не нравился.
- Вы позволите, сеньор Чино? – высокий незнакомец указал на свободный стул напротив Джао Да. Не дожидаясь приглашения уселся на него, по-американски закинув ногу на ногу.
Джао Да смерил чересчур настойчивого собеседника взглядом. Тот принадлежал к типичной породе светлокожих креолов – прямых потомков испанских колонизаторов, не смешавшихся за поколения в Новом Свете с чернокожими неграми или оливковыми индейцами. Само по себе это могло говорить о его высоком положении, летчику еще не доводилось встречать креола-бедняка. Одет он был просто, но со вкусом: в элегантный светлый льняной костюм. Однако наилучшим образом незнакомца характеризовал его серьезный и самоуверенный взгляд, который Джао Да не раз приходилось встречать у здешних «деловых людей» самого разного рода. Но в данном случае на дне спокойных глаз молодого человека как бы пылал тщательно скрытый, но неистребимый огонь. Сразу было не понять, разрушение, вдохновение, то и другое вместе, либо что-то иное поддерживало это пламя души.
В считанные мгновения богатый опыт общения с различными категориями «местных заказчиков» подсказал Джао Да: в этом человеке слишком много огня для смелой, но алчной природы криминальных боссов, хитрой двуличной повадки «слуг закона» или прямолинейной жестокости военных. Перед летчиком сидел человек, обуреваемый демонами некой идеи, политической, личностной или, возможно, даже религиозной. У таких всегда достаточно опасных предложений для воздушных перевозок Джао Да и недостаточно денег.
- Я вижу, вы знаете мое имя и благополучно устроились за моим столиком без приглашения, - поцедил Джао Да не особенно приветливо. – Не мешало бы и вам представиться.
- Охотно! – ничуть не смутившись, молодой человек энергично протянул летчику руку. – Будем знакомы! Мое имя – Фидель Алехандро Кастро Рус .  Можете называть меня только по имени. Просто Фидель!
Китайский летчик немало слышал об этом опасном вольнодумце с туристического Карибского островка. Об этом кубинце ходили самые противоречивые слухи. Одни называли его «сумасшедшим», другие – «авантюристом», а третьи – «героем». Джао Да никогда не занимался политикой, однако был вынужден изучать ее климат на континенте в качестве среды своей деловой активности. В мексиканской столице собрались политэмигранты со всей Латинской Америки. Джао Да был знаком и с пуэрториканским борцом против засилья США Хуаном Хуарбэ, и с гватемальским революционером-марксистом Хосе Фортуни (вопреки своей фамилии, законченным неудачником), и с перуанскими апристами, и с борцами за свободу, и с душителями свободы. Все они живо обсуждали отчаянного парня с Кубы и то, что за свою кровавую акцию 26 июля 1953 года в казармах Монкада тот отделался всего 22 месяцами не очень строгого заключения . Популярность очередного из бесконечной череды региональных революционеров представлялась чрезмерной и слишком рекламной.
- Я тоже знаю вас, - заметил Джао Да несколько раздраженно. – Вы тот тип с Кубы, который с кучкой несчастных желторотых заговорщиков имел достаточно наглости и глупости напасть на главные военные силы «сержанта Батисты»  …
- Преувеличиваете, - легко махнул рукой Фидель. – Когда я с моими храбрыми компаньерос атаковал казармы Монкада, там были расквартированы только 1-й полк "Антонио Масео" и эскадрон конной полиции, к тому же большинство солдат загуляли на карнавале в Сантьяго. Мы имели все шансы на успех. Только по трагической случайности наше выступление завершилось…
- Гибелью десятков молодых парней, как ваших сторонников, так и солдат ! – оборвал красноречивого кубинца Джао Да. – Извините, сеньор Кастро, но я не желаю продолжать беседу с человеком, который оставил за собой целое кладбище и спокойно наслаждается скандальной известностью в Мехико.
В ответ Фидель белозубо улыбнулся. Несмотря на разговор, принимавший для кубинца неприятный оборот, улыбка у него осталась дружелюбной. Не торопясь с ответом, он достал из футляра сигару «Портагис» (сорт не дешевый, отметил про себя Джао Да, деньги у кубинца есть) и со вкусом закурил.
- Вы не совсем верно информированы обо мне, - заметил он. – Единственное наслаждение, которое я себе оставил – эта сигара. В остальном мое настоящее и будущее целиком посвящено свободе Кубы. И я намерен перевернуть ее до основания! Я убежден, что только тогда можно сделать счастливым всех ее обитателей !
-