— Пусть треплется! Андрео, а добавить еще лошадей тридцать в твою повозку можно? — пошутил один из слушателей.
— Можно добавить мощи, но придется в движок лезть и деньги тратить, а я и так недавно на комплект новых дисков с резиной почти два килобакса отдал. Плюс еще один зеленый наверх за накачку шин. Представляете, за воздух отвалил один доллар.
— А сколько за один этот твой килобакс можно зерна купить?
— Спроси что полегче. Я этого зерна в глаза не видел.
— А что ж ты жрешь?
— Хлеб. Отстань.
— Шумахер, а какого цвета твоя карета?
— Красного.
— Пурпурная, как у императора? — удивилось сразу несколько человек. — А у вас можно не августейшим особам ездить на пурпурной карете?
— Можно, у нас августейшие имеют кареты черного цвета.
— Андрео, хватит с дураками спорить, расскажи про свои любовные подвиги.
— Была у меня, значит, барышня одна. Волосы у нее длиннющие, в две косы заплетены. Толстые косы такие, по пояс. А у меня всю жизнь мечта была — сесть на повозку, взять вожжи в руки, стегать этими вожжами пару лошадей и нестись по полю по весь опор.
— Постой, — прервал его один каторжанин, — так ты ж триста лошадей запрягаешь, только говорил, а сейчас, выходит, двое мечтаешь запрячь. Как так?
— А он не триста лошадей запрягает, а триста ослов.
— Послушай, — возмутился Андрей, — триста лошадей — это такая мощность моей кареты, а ты если не понимаешь, то застрелись и не мучайся.
— Опять не понимаю, как человек может застрелить сам себя из лука. Это уже не смешно. Не обижайся, Шумахер, про девок рассказывай, не отвлекайся.
— Больше не перебивайте. Раздеваю свою подругу, ставлю на четвереньки, пристраиваюсь сзади, беру две косы в руки, как вожжи, и хлещу ими ей по спине. Она стонет, как резвая кобыла, а я крепко за две косы держу, не отпускаю ее и хлещу по спине, хлещу по спине. Сами понимаете, у меня такое долото, не каждая выдержит.
— Тебя послушать, так и любая из трехсот ослиц, что ты в повозку запрягаешь, тебя не выдержит. Только разъясни, а зачем к женщине сзади пристраиваться, ей же боги другое дали отверстие?
— Так вы что в одной позе на спине всю жизнь? Ребята, читайте Камасутру, — удивился Андрей.
— Так, как рассказываешь ты, у нас в термах становятся только пиндорцы. Может, и ты такой тоже?
— А что они делают?
— Мужик мужика в зад имеют.
— Э, кто там грамотный такой? Сейчас железный лом в жопу запиндорю — всю дюжина доставать будет! — заревел Андрей.
— Чего ты к Шумахеру пристал? Андрео, расскажи, как там у вас с бабами управляются еще. Может, вернусь, когда домой, так на жене попробую.
— На клык дают еще, — просветил Андрей. — Было дело, прихожу к одной подруге в гости, а у нее нет родителей дома. Я к ней подкатываю насчет секса, а она мне объявляет, что у нее критические дни.
— Какие?
— Не знаю, как по-мастрийски, назову условно, что запретные.
— А кто у вас их запрещает?
— Естество женское раз в месяц, — сказал Андрей и поподробнее разъяснил.
— Нет у наших баб такого естества, я двадцать лет со своей женой прожил. Хватит заливать, Шумахер.
— Точно, не слышал ни разу, — подтвердил еще один.
— А как же у вас залет определить можно?
— Чей залет?
— Беременность, — уточнил Андрей.
— Пузо выросло — вот и определили.
— Повезло женщинам вашего мира, а мне нет. Я, как вольным стану, думал сделаться тампонно-прокладочным олигархом в Мастрии. Теперь не разбогатеешь.
Андрей данным открытием был поражен. Тут природа проявила благосклонность к представительницам прекрасного пола. Он решил сменить тему.
— Я ж не только по бабам специалист, но и накатить могу за вечер два батла водки. По-вашему не знаю как. Назову сорокоградусную огненной водой. Кто больше выпьет?
— Огненную воду черпают на востоке из земли. Сарацины называют ее нефтью. Она горит, но ее они не пьют, она — отрава, —ответил Лиос Ксимена.
— А прозрачную, как слеза, но крепкую хмельную воду в Мастрии не готовят?
— Нет, нет, — послышалось со всех сторон.
— Значит, способ перегонки не изобрели еще, — пробормотал Андрей и прибавил: — Хорошо, возьмем в качестве единицы измерения вино. Так зовут у нас хмельной напиток из перебродившего сока винограда, который отстоялся где-то год. Можно и меньше, но это шестинедельное Божоле из Бургундии к нам не поступает.
— Не знаю, как у тебя, Шумахер, а у нас через полмесяца виноградный сок превращается в уксус. У нас нет, как ты там сказал, вина.
— Еще сюрприз! А что ж вы бухаете, керы бы вас забрали? Бог пьянства Дионисиос обитает на Алайе Фесалийской? Тогда в Мастрии должны пить. Чем же вы лыч заливаете?
— Из пшеницы, фруктов или ягод делают бырло. У северных барбариан оно зовется брагой. Дней через десять как поставят, бырло в самый раз для пития, а потом переходит в уксус, который, как и огненная нефть, отрава. Нет, уксус, конечно, добавляют в пищу, но выпей его кварту и увидишь Танатоса.
— Только от этого бырла после возлияния вонь начинается.
Компания так пердеть начинает, что уши вянут в питейных заведениях, оттого часто пьют эль. Он готовиться из ячменя, меньше хмеля содержит, чем бырло, но от него дурной воздух из задницы не выходит, — добавил другой каторжанин.
— Пацаны, — произнес по-русски Андрей, улыбнулся и на мастрийском добавил: — тогда не все потеряно. Не получилось у меня стать олигархом по затычкам, так стану водочным королем, ну на крайняк организую установку систем вентиляции в кабаках от переработки бырла.
— Странный ты, Шумахер, в одних делах ты очень умный, а в других, как неразумное дитя. Не поймешь, когда ты шутишь, а когда серьезен. Вот, к примеру, ты подсказал кузнецам делать ломы наподобие трубы, пустые изнутри. И отверстия в мраморе ими делать намного проще и быстрее, чем обычным ломом. Спасибо, ты сделал работу менее опасной и трудной. Но скажи мне:
разве если опахалом махать в таверне будут, то от этого вонять меньше станет?
— Нет, надо вдувать свежий воздух снизу, а дурной станет выходить через верх. Дурной воздух легче и уйдет через отверстие в крыше, — замотал головой Андрей.
— Голова! — произнес один из варваров с длинной спутанной бородой.
А другой очень старый и больной раб, сидевший рядом с Андреем, которого стражники потом добили спустя десять дней, тихо сказал: «Ты обладаешь знаниями, и не твоя судьба быть сброшенным со скалы по болезни. Ты не гражданин, и муниципалитет тебя на свободу не отпустит. Бежать тебе надо, бежать подальше от этих проклятых мест, где человек умирает, как скот». «Убегу, только получше все разузнаю. Пока рано. Рвать когти нужно наверняка и туда, где станешь свободным, — подумал Андрей про себя, а вслух ответил, хотя в это сам не верил. — Я даже не знаю точной дороги домой. Земляков тут я не встречал. Был один друг со мной, но погиб. Но я не простой парень. Меня найдут нужные люди, и, увидите, я отсюда уеду на золотой карете в триста лошадей». Одни восприняли слова Андрея всерьез, другие решили, что он снова дурачится, а один невольник отпустил шутку: «Сегодня двоих таких умников вывезли только не на карете, а на телеге к реке. Сейчас они раков кормят».
XXI
На протяжении последних четырех месяцев Мигуэль терял контроль над своей левой рукой. Болезнь прогрессировала, сейчас он уже не мог удерживать ею тяжелые предметы, производить быстрые движения и терял чувствительность в пальцах.
Наверняка, это состояние являлось последствием перенесенной травмы головы. Самое печальное, что к Грегори функции управления не переходили. Поначалу они надеялись, что с рукой дело обстоит, как с глазом, и вскоре все наладится, но увы. Вскоре данные изменения подметила Марчелла. Она понимала, что при таких темпах онемения конечности спустя год рука станет, как веревка.
— Мигуэль, — нейтральным тоном со средней громкостью начала она, — что делать дальше будешь, а?
— В термы сегодня пойду ближе к вечеру.
— Ты мне зубы не заговаривай. Я про твой глаз да про руку речь веду, — продолжила жена.
— А что у меня с глазом? Все в порядке, — ответил Мигуэль.
— Цыц, — перебил его Грегори, — не проболтайся.
— Глаз у тебя уже один, как у циклопа.
— Ну зачем ты мне об этом каждый раз напоминаешь?
— А рука скоро отсохнет, — добавила Марчелла.
— Спасибо, а я все рассчитываю на выздоровление.
— Надо не на выздоровление надеяться, а на пособие муниципалитета.
— Марчелла, ты же знаешь, его так просто не дают, только если получил серьезную травму на службе.
— Так получи, пока тебя не выгнали с работы, как старого пса, да рука пока еще держать меч может, — посоветовала жена.
— И что ты предлагаешь? — поинтересовался Мигуэль.
— Я знаю, что ты на ум слаб всегда был, и не соображаешь сам, тогда слушай мыслящего человека. Поговори с Густаво, организуйте с ним заварушку, получишь рану на службе, и он похлопочет в муниципалитете о твоем пожизненном пособии.
— О какой ране ты говоришь?
— О какой? О какой? — перекривила жена мужа. — Ну не о той же ране, что ты в голову получил.
— А, а я думал, что ты про вскрытие черепа говоришь, о травме головы, — высказал предположение Мигуэль.
— Елупень, ты травму головы еще в детстве получил, да так и не поправился до сих пор. А Фернандо при вскрытии твоей башки, видно, рыбьей шелухи тебе насыпал вместо мозга.
— С чего ты взяла?
— Мигуэль-долбень, — начала заводиться Марчелла и повысила голос выше уровня, чем у обычной среднестатистической мастрийской жены, но намного ниже, чем у нее во время спора, — с тебя соседи все уже смеются.
— С чего им смеяться?
— Скажи, а зачем нормальному человеку по утрам бегать по улице?
— Ну, — замялся Мигуэль, — это зарядка здоровьем, чтобы не болеть и быть в…— Спортивной форме, — подсказал Грегори.
— Да, в атлетической форме, — закончил фразу Мигуэль.
— Что ты, полуумок, лепечешь? — возразила жена.
— Вот видишь, — мысленно обратился Мигуэль к своей второй сущности, — я ж тебе сказывал, что не поймут люди этих твоих атлетических пробежек. Ну какому, скажи, жителю Ориса в здравом уме придет в голову бегать просто так от безделья вдоль реки? У нас любой более-менее состоятельный гражданин желает, чтоб его на носилках носили, а я сам бегаю.
— О, Гигия, излечи этого больного, — обратилась Марчелла, глядя на мужа, но тот смотрел в пустоту. — Послушай, олух, я к тебе обращаюсь, разговаривай со мной, а не бакланов в небе считай.
— Так я желал похудеть еще, подтянутым быть, — уже вслух произнес стражник.
— О-о-о, — подняла Марчелла глаза к небу, — с каких это пор худого человека считают здоровым? Если мастриец худой, то он либо из голытьбы и рабов, либо болен. Впрочем, тебя можно отнести и к первым, и ко вторым. А вчера встретила знакомую, та сказывала, что пару раз видали тебя сидящим в таверне. Ты там общался сам с собой. Мигуэль, выбивай себе пособие.
— Как выбивать? Покалечить самого себя?
— Ты, милок, уже и так калека. Пусть Густаво подговорит приговоренного к смерти, тот, якобы, совершит побег, а во время бегства окажет тебе сопротивление и покалечит слегка.
— Марчелла, ты сама-то давно обращалась к Менфре за мудростью? Зачем мне себя калечить? Зачем калеке это денежное содержание?
— Не только калеке, но и семье его, болван! Да и покалечат тебе только нерабочую руку, которая и
