Лотарем, сменил тему разговора.
— Шлюха — это не он, а она, это женщина, которая продает себя для утех за деньги, — объяснил Саша.
— А зачем за деньги? — не понимал Роберт.
— Ну, когда у тебя подруги нет, а хочется, тогда обращаешься к шлюхам, — растолковывал Саша.
— И деньги платишь за это? — изобразил на лице непонимание Жуль.
— А чего она под тебя должна ложиться бесплатно? — спросил Саша. — Это работа у нее такая — обслуживать мужчин за деньги.
— Приятная работа, — удивился Лотарь, — получаешь удовольствие и деньги одновременно. В наших племенах нет такого ремесла.
— А как же вы напряжение меж ног у себя снимаете? — спросил Хаттан и подмигнул Саше. — Ежели сами себе, то остерегайтесь — вы натрете кровяные мозоли на ладонях. Потом не сможете меч в руках держать и заниматься основным своим ремеслом — грабить и убивать.
— Это ты, Хаттан, трешь себе шкуру о шкурку — огонь добываешь, так у нас говорят, потому что старый и девку догнать не можешь. А я погонюсь за той, что мне понравилась, догоню и выпорю ее за селом подальше от людей, — ответил Жуль.
— У вас можно насиловать, и ничего за это не будет? — поинтересовался Саша.
— Будет, — усмехнулся Жуль, — тебе и ей удовольствие.
— А если девушка не хочет тебя, а я на ее месте, глядя на такое косматое чудовище, как ты, в жизни бы не захотел, то что? — спросил Хаттан.
— Тогда пусть не убегает, ее и ловить никто не станет, — разъяснил Жуль.
— Дикие люди и дикарские нравы, — всплеснул руками Хаттан. — И они претендуют на то, чтобы жить по эту сторону Белона.
— Лотарь, а со скольки лет у вас можно девок трогать? — спросил Саша.
— Сложный вопрос, — Лотарь почесал затылок.
— Молодой человек, Александр, — Хаттан решил ответить за алемана, — разве не понятно — как бегать научились, да та часть тела, которой они вместо головы думают, подниматься стала.
— Зачем, старик, наш народ обижаешь? У нас обычаи такие.
Я тоже удивляюсь, почему у вас на востоке посвящение мальчика в мужчины происходит не женщиной, а ослицей. Зачем мне ослица, ежели бабы вокруг ходят? — вспылил Жуль.
— Не путайте обычаи финикийцев и варварские нравы сарацин, живущих в одной местности. Я с ослицами никогда никаких дел не имел по женской линии. И с такими, как вы, умственными ослами, не знающими аморейского народа, — Хаттан указал на трех алеманов, изобразив обиду, — тоже.
— Так с какого возраста у вас девок трогать можно? — Саша решил разрядить накалившуюся обстановку.
— Как груди отросли, так и можно, — загыгыкал Роберт.
— Правда? — поразился Саша.
— Шлюхом буду — можно.
— Роберт, не шлюхам, а шлюхой, — поправил его Саша.
— Но я-то — мужик, значит, не могу быть шлюхой, — усомнился Роберт. — Как это понимать?
— Это образное выражение, как шершавый бугор, разумеешь? — объяснял Саша.
— Это шутка такая, да? — дошло до Роберта. — Мужик не может быть шлюхом, поэтому смешно, да?
— Конечно! — обрадовался Саша. — В этом и весь юмор, что ты, будучи мужиком, не можешь стать шлюхой.
— Очень даже может, — излагал свое виденье на это выражение Хаттан. — Если попадет в термы к пиндорцам и будет так долго думать и тормозить, то последователи Пиндора быстро ему отполируют зад до блеска.
— Вот это? — Роберт изобразил круг из указательного и большого пальца.
— Да, Роберт, — Саша сдерживал улыбку, — когда идешь в термы в Орисе, то нужно ставить деревянную заглушку, а то за тобой там погонятся пиндорцы и сделают мужчиной. У Хаттана всегда есть такая для похода в бани.
— Век воли не видать, — втянулся в игру финикиец. — Хотя, да простят меня боги за такие гнусные слова, что глаголют мои уста. Только с этими алеманами я говорю такие вещи, что добропорядочный гражданин и в мыслях произносить не в праве.
Хаттан отошел в сторону, закрыл глаза, стал на колени и начал вымаливать прощение у своих богов. Разговор продолжился без него.
Саша вернулся к теме беспорядочного совокупления алеманов с раннего возраста. Его интересовало отношение алеманского общества к потере девственности и к браку. Он рассказал алеманам о дефлорации, как барьеру для начала половой жизни в земном социуме.
— Интересно ты излагаешь про нравы ругийского народа, —сказал Лотарь. — Но у наших баб нет этих плев, про которые ты нам рассказываешь, оттого никто не узнает, когда девка первый раз, если сама не расскажет или парень, что об нее терся.
— Вообще ни у кого? — изумился Саша.
— Наверно, наше племя по-другому устроено, чем твое, — сделал вывод Лотарь. — Ничего удивительного. У нас белые лица, а у мастрийцев, финикийцев и сарацин потемнее. Мы и республиканцы выше ростом других народов. Я не удивляюсь, что ваши женщины снабжены этими плевами. Значит, так нужно вашим богам.
— Бежать отсюда надо. Будешь на воле (век ее видеть), — Саша подмигнул Роберту, — будут и девки. И не важно, как они устроены. А здесь подохнем в чужих краях.
— А чего ж ты раньше не бежал? — недоверчиво спросил Лотарь.
— Языка не знал. Поведения местного населения. В пустыне я далеко был — оттуда никак не сбежать. Оттуда шесть дней ходу по пескам. Без воды, пищи и верблюда не уйти далеко — по следам отыщут. А главное — не знал, куда направиться в побеге.
— Подготовил заранее еду и воду, украл ночью верблюда и вперед. Пока утром обнаружат, что тебя нет, ты уже миль пятьдесят пройдешь, — рассуждал Лотарь.
— А как верблюда угнать, если стражники всю ночь караулят?
— Убить стражника — дубиной огреть по голове и шею сломать, коли ножа нет. А если есть, то горло перерезать, — посоветовал Роберт.
— Убить человека? Вот так просто взять и убить? Не в драке, не в пылу битвы, а преднамеренно, не в состоянии аффекта? Я так не смогу, — Саша замотал головой.
— Отчего?
— Статья серьезная светит. А если еще и группой лиц в отношении охранника, находящегося при исполнении, — Саша обвел всех вокруг пальцем, — и по предварительному сговору, то вышка или пятнашка, не меньше.
Сашу попросили разъяснить сказанное. Он спроецировал уголовно-процессуальный кодекс своей страны на мастрийско-сарацинскую действительность.
— Э, — засмеялся Жуль, — тебе пожизненно уже и так дали.
А за побег, с убийством или без, наказание одно — прибьют живым еще костылями к пальме. И разве ж ты человека убивать станешь, то ж сарацин — собака, шакал. Чего его жалеть?
— А сейчас решил, куда ноги тебя понесут, если сбежишь отсюда? — перебил Жуля Лотарь, обращаясь к Саше.
— В республику уйду, а там видно будет, — ответил Саша.
— Можно туда, а можно и в Манских болотах схорониться, — неопределенно сказал Лотарь.
И Саша понял, его в побег алеманы с собой возьмут, скорее всего, если побегут. А иначе их к этому необходимо подтолкнуть.
XXV
Кошель с золотыми эскудо на поясе Мигуэля приятно оттягивал ремень. С другой стороны висел более увесистый с медяками, а Густаво взамен достался пергамент с подписью теперь уже бывшего стражника. Мигуэль восхищался Грегори. Густаво завтра подаст бумагу в муниципалитет, а по истечении девяти дней, если Мигуэль не сделает апелляцию, то его уволят. Решили из дому ничего ценного не забирать, за исключением самого необходимого, а самим снять жилье в Орисе и пока там жить. Мало ли чего взбредет в голову Густаво. Деньги-то он отдал не малые.
Авось, назавтра вернуть надумает. А пока они медленно брели по улицам и переулкам столицы империи. Два уже не молодых человека переполнялись чувствами, словно юнцы, получившие путевку в жизнь. Какой-то очень большой пласт жизненной земли был перевернут безвозвратно. Пройдена та черта, за которую уже обратно не ступишь. Будто еще утром они стояли у развилки дорог, не определившись с направлением движения, а сейчас бурлящий поток времени и пространства нес их одно тело и две души в неизвестном направлении. Будущее было туманно, но оно почему-то не пугало ни одного, ни другого. Будущее было неопределенным, но гири проблемного прошлого, свалившиеся с ног, позволили не просто бежать, а нестись по ветру в своих мечтах.
Подобные чувства испытывал молодой выпускник университетского корпуса Грегори Эспи Матини, когда ему выдали на передние конечности документ о направлении к месту первой работы. Тогда казалось, что вся жизнь открыта навечно, что звезда, светившая в эти сутки ярко, никогда не будет закрыта тучами.
Птицы вечно будут щебетать в изумрудном небе Салема, а все девушки были так хороши, что хотелось и хотелось влюбляться.
Именно полюбить, полностью окунувшись в это чувство. Нет, хотелось не совокупления, а прости пройтись по потрескавшимся плитам мостовой, держа свою девчонку правой конечностью за ее левую, естественно переднюю. А она грациозно на невысоких каблучках перебирает нижними по бордюру из базальта, смеется и старается, удержав равновесие, не упасть.
Левый глаз общего тела учащенно замигал, и одинокая слеза потекла по щеке. Левая рука, а не конечность, подчиненная Грегори, медленно смахнула ее на песок узкой улочки Ориса. От центра города отошли далеко, и дороги здесь были не мощеными.
Мигуэль, испытывая те же чувства, перебирал в памяти события двадцатипятилетней давности, когда отправился с легионом в свой первый поход. Он мечтал вернуться тогда с войны с деньгами и славой. Он грезил, что вернувшись покорителем других народов, станет, сидя в тавернах, а не затхлых попинах, рассказывать о громких победах и подвигах. Сверстники станут с завистью поглядывать на молодого героя, а сверстницы, а лучше помоложе, будут мечтать провести время с таким сильным и состоятельным кавалером.
В чувство обоих привела кадушка помоев, вылитая хозяйкой из дома прямо под ноги. Женщина и не думала извиняться, а, обозвав растяпой, закрыла дверь, бубня себе что-то под нос. Мигуэль сказал Грегори, что они вышли на глухую окраину столицы. Местность для бывшего стражника была неизвестна, хотя примерное их нахождение он знал. Хуже, что и он для этой местности являлся чужаком, поэтому тут легко местные жители из лачуг могли отобрать честно отобранное золото.
Не зная, как поведет себя начальник тюрьмы, повозку и лошадь они оставили за городскими стенами. Теперь необходимо было вернуться к ней, доехать до пригорода столицы, где располагался дом Мигуэля, и воротиться назад уже без повозки. К чему такая приметная вещь, раз собираешься жить на полулегальном положении? Да и коня пришлось бы в этом случае кормить и стойло ему найти. А пока они еще сами не нашли себе угла для ночлега. Но это не есть проблема, в Орисе сдается масса жилья внаем от роскошных вилл до пятиэтажных глиняных домов на десять семей с крысами и клопами. За такое жилье оплата малая, но опасно для жизни. Изготовленные из дерева и конского навоза, они часто складывались от ветра и дождя, погребая под обломками все живое, включая крыс и клопов. В этом случае клопы выживали все и перебирались в соседнее помещение сосать кровь и разносить заразу. Крыс оставалось только половина целыми и невредимыми, и они направлялись вслед за клопами. А двуногие создания шли на свидание с Дитом или оставались калеками, что лишало их возможности трудиться и только отсрочивало эту встречу на небольшой срок.
Если сегодня у одних кривая жизненного пути совершала крутой
