согласия, мол, увидел, и направился к одному из командиров центурии. Последний в свою очередь подозвал десяток вояк рангом пониже к себе, поговорил с ними и передал их в распоряжение Торренция Флавия. Сенатор показал им, где находится преступник, и начал руководить его задержанием. Легионеры расположились полукругом вокруг Мигуэля. Замкнуть кольцо им мешала чрезмерная плотность зевак, стоящих в непосредственной близости от тела усопшего.
Намерений своих они для окружающих не выдавали, передвигались медленно, не спуская глаз с бывшего стражника. Только Грегори и Мигуэль уже поняли, к чему идет дело, и решили продвигаться к Сатурнинским воротам. Чем дальше их тело будет отстоять от погребального костра, тем труднее будет Торренцию Флавию координировать операцию по поимке вымогателя пятидесяти эскудо и его пособника, особо опасного кера. Мигуэль с Грегори начали бойко пробираться в обратном направлении.
В их адрес еще с большей силой летела площадная брань. Но на такие мелочи, когда стоит вопрос денег, свободы, а возможно и жизни, беглецы внимания не обращали. Полукруг окружавших легионеров медленно превращался в эллипс, поскольку двигаться параллельно беглецам могли только воины, находившиеся с левого и правого флангов, там была меньше плотность зрителей. А те ловцы, что располагались в тылу убегающих, не могли быстро перемещаться в толпе.
— На что ты рассчитываешь? — с тревогой спросил Грегори.
— Толпа тянется где гуще, где реже до самих ворот. Как только станут разбрасывать медные монеты, она придет в движение.
Надо прорваться в город через ворота, а там в узких улочках ремесленников скроемся.
— А разбрасывают в одном месте? — поинтересовался Грегори, пробираясь вперед.
— Нет, производящие подаяние стоят в разных местах.
— Они имеют знаки отличия?
— Никаких, так специально делают, — уточнил Мигуэль.
— А серебро кидают?
— В редчайших случаях, и то смешивают песеты с драхмами.
— А золото? — спросил Грегори.
— Было немного при сожжении отца нынешнего императора.
Но резня за эскудо началась среди простолюдинов, в ход ножи и кинжалы пошли. Так что через несколько дней еще кости Керберу понесло с десяток человек.
— Смотри, мы прилично оторвались от преследователей.
Только два легионера с правой стороны осталось. Но толпа в этом месте не плотная. Они могут попытаться нас задержать. Не думаю, что ты с таким брюшком далеко от них убежишь, — заметил Грегори.
— Начнем с того, что во весь этот разношерстный сброд легионер со своим щитом и гладиусом не полезет. Можно случаем и потерять их или помогут. Щит-то денег стоит. Одно дело пробираться с голыми руками, а другое волочить за собой такой большой предмет. Думаю, в таком облачении они также не бегуны на большие расстояния. Когда же припрет, то у меня меч тоже с собой, и я могу им оказать сопротивление.
— Против боевого тренированного легионера в кольчуге больно и не попрешь в раздетом виде, — выразил сомнение ученый.
— А на каком основании они меня вообще задерживать должны? Эти воины не муниципальная гвардия, и предписания на мой арест у них нет.
— Когда словят, папирус соответствующий Густаво нарисует.
— Готов? — с дрожью в голосе произнес Мигуэль. — Только двое сбоку от нас и до ворот шагов сто.
Но Грегори ответить не успел. Худой продавец курительных смесей оказался перед ними, заглянул в лицо и заговорил, прищурив один глаз: «Наконец вспомнил, кто ты такой. Меня кличут Антонио, лекарь Антонио. Я тебя год назад полечил на пять серебра, но твоя жена мне не заплатила ни медяка, она не порядочная. Ко всему прочему потребовала с меня два золотых наверх, якобы за ущерб твоему здоровью. Я по глупости с ней договорился на один золотой за мою лекарскую корзину, которую она отобрала, и за ее молчание, что я тебя до смерти довел. Она так и сказала: «Молчание — золото». Но ты, забыл твое имя, живой. Верни мне один золотой и пять серебра, и я буду молчать, не скажу, что вы с женой мошенники. Теперь с моей стороны — молчание, с твоей — золото. Тут масса народа, и все узнают, какие негодяи в вашей семье живут». При этом он схватил Мигуэля за тунику и стал тормошить, приговаривая: «Отдай мою деньгу!» Окружающие начали оборачиваться и глазеть на двух мужчин.
— Что ты хочешь от меня, шарлатан? Благодаря тебе я чуть Диту душу не отдал! Убери руки, удод вонючий, — правая рука с силой оторвала руку травника от своей одежды так, что треснула ткань туники.
— Нет, сначала эскудо и пять песет, а потом я отстану. За услуги необходимо платить.
— Послушай, — хрипловатым голосом обратился к нему Грегори, — я — кер, сейчас наведу на тебя порчу, и ты издохнешь в мучениях, покрывшись язвами.
— Ой, человече, иди злыми духами детей пугай, а я сам кого хочешь подлечить на эту тему могу, — тихо прошептал Антонио, а громко добавил: — Люди добрые, я ж чужого не хочу, пусть мне долг вернет.
Страшилка на этот раз не прокатила. Хуже другое: пока травник не пускал вперед Мигуэля, полукруг из десятка легионеров снова стал сжиматься. Более того, показался сам сенатор, который стал громко отдавать команды на задержание. Расстояние до места кремации было приличным, и он не стеснялся нарушить церемонию погребения своим поведением. Жители Ориса и пригородов, стоявшие рядом с Мигуэлем, развернулись в его сторону и становились участниками еще одного представления, только не такого грандиозного, как похороны. Они задавали вопросы, выясняли кто прав, кто виноват. Грегори попросил Мигуэля помолчать, а сам обратился к собравшимся.
— Граждане, — хотя вокруг расположились и неграждане, —мне достопочтенная Камилла Дукс дала вот этот мешочек с двумястами золотыми. Она просила раздать их бедным людям, дабы душа ее супруга Луция нашла успокоение в другом мире благодаря ее добрым делам.
— Какие двести? Пятьдесят. Ты ж сам говорил деньги не светить! — возмутился мысленно Мигуэль.
— Не бойся, все одно скоро у тебя их легионеры отберут вместе с жизнью. Уже почти окружили. А у Дита в царстве золото, может, и не нужно, там другая валюта. Помоги своей рукой мешочек приоткрыть, деньги показать, а потом закроем. Не спорь, — скомандовал Грегори.
— Как скажешь.
— Смотрите, — ученый высыпал на ладонь горсть золотых монет и продемонстрировал на всю округу. — А этот человек — разбойник, желает отобрать монеты бедного люда.
Толпа зашевелилась, загудела, уплотнилась вокруг Грегори так, что легионеры не могли продвигаться дальше. Кто-то выступил с претензиями в адрес Антонио, кто-то попросил удостовериться, что монеты золотые. Грегори передал три золотых людям.
Их попробовали на зуб, убедились в том, что не фальшивые, но обратно не вернули. Слышались реплики.
— Попробовал, чистое золото?
— Не врет, оно, родимое!
— Двести монет, сейчас раскидают двести золотых от вдовы Дукс, — слух разносился, как ветром в поле, в поле Сатурнинском.
— Хвала домену Дукс! Погребение богаче, чем старого императора!
— Раздавай, не жди.
— Нет, достопочтенные господа и матроны, давайте подойдем поближе к воротам. Там грунт потверже и не один золотой не утеряется в песке, — предложил Грегори.
— Верно, мил человек!
— Отдайте мне хоть один из золотых, он принадлежит мне по праву, — умолял травник, уцепившись, как рак, в тунику бывшего охранника тюрьмы.
Огромный блин людской массы, жаждущей зрелищ и халявы, медленно плыл с Мигуэлем в центре к городской стене. Торренций Флавий учуял что-то неладное. Спектакль пошел не по его сценарию, и он крикнул одному из бойцов: «Зови все центурию, быстро!» Легионер убежал со скоростью, обратно пропорциональной количеству человек на квадратный локоть. Остальным солдатам сенатор приказал врезаться в толпу и выковырять из нее преступника. Он еще что-то кричал про закон, про порядок, про сознательность и ответственность, обращаясь ко всем присутствующим. Но в глазах у всех горел только один огонь — желтого цвета. Никто не обращал внимания на малых детей и стариков, сминаемых толпой. Здесь и сейчас, не пахавши земли, не забрасывая сети в море, не крутя гончарный круг, можно было вмиг заработать целый золотой. Кто-то на него мог безбедно жить всей семьей несколько месяцев, кто-то мог купить нужный инструмент для работы, а кто-то мог напоить и накормить всех соседей на улице до отвала пуза и стать человеком года в своей местности. У кого какие запросы. У всех разные, но цель одна — поднять из земли хотя бы один из двухсот золотых.
Тем временем легионеры начали с силой пробивать себе дорогу к центру, где находились вожделенные золотые. Грегори становилось тяжело дышать, так сдавили, а ногами тело вообще земли не касалось, его несло в потоке. Если сейчас упадешь, то смерть, затопчут. А рядом висел и вопил Антонио. Легионеры сжимали кольцо. Толпа, подвластная только законам этой самой толпы, свернула в сторону от ворот и стала двигаться параллельно городской стене. Чья-то рука попыталась вырвать кошель, и ученый дал команду своему другу: «Мигуэль, помоги пересыпать медные. Запомни, медные монеты в обе руки. Золотые запрячь поглубже».
Подготовка была завершена. Но деньги начинали раскидывать с первыми языками погребального костра, а он пока не горел. Воины, расталкивая простолюдинов, приближались. Сенатор выкрикивал, что делать. Народ неистовствовал, требовал раздачи, толкал прорывавшихся солдат, один из которых со всего размаху ударил мечом плашмя по голове слишком буйного мужчину, вставшего на его пути. Тот упал. Тогда Грегори решил, что пора, и швырнул первую порцию медяков на съедение прожорливой глотке толпы в сторону воина, ударившего человека. При этом он крикнул, указав на последнего: «Они хотят прекратить раздачу и забрать все деньги себе!» Начался нормальный процесс перераспределения дармовых ресурсов. Мужчина, которого легионер ударил гладиусом по голове, поднялся с земли, голова у него была разбита, кровь заливала лицо. В руке он сжимал кинжал и кричал:
«Значит, золотишка моего захотел, дикобраз!» При этом он с силой вонзил оружие в шею воина. Помочь последнему уже был никто не в состоянии.
Грегори метнул вторую горсточку к ногам еще одного преследователя. Живая масса бросилась к земле в поиске заветного металла. Легионер с пренебрежением пнул пожилого, со шрамом ремесленника ногой в грудь. В обычной обстановке человек со шрамом еще и извинился бы, ощущая постоянную вину перед власть имущими и их легионами, но здесь он выбил меч у зажатого телами со всех сторон солдата, приподнял кольчугу и всадил гладиус по самую рукоять, вспомнив былые военные походы. Доставать его он не стал. Как ни странно, пораженный воин тоже.
Грегори истратил весь боекомплект медных драхм. Люди, валяясь в пыли, не придавали особого значения цвету монет, считая их золотыми, и норовили побыстрее их упрятать, дабы другие не отобрали. Другие раздатчики денег, увидев такое, решили, что пора сеять серебряные и медные семена злобы, а людишки их сами польют своим потом и кровью.
Бились мужчины, дрались и женщины, две из которых недалеко от Грегори рвали друг другу волосы, а малые дети вопили рядом. «Пора и мне», — произнес Мигуэль и с силой врезал по зубам Антонио. Тот с
