ушей, — покачал головой Вергилий.
— Тогда будем идти всю ночь без остановки в том же составе, что и сейчас. На отдых станем в полдень завтрашнего дня в удобном для вас месте. Окопаемся перед ненастьем, как мастрийский легион в барбарианских землях на ночную стоянку, и переждем пыльную бурю, — согласившись с доводами бывалого воина, произнесла Камилла.
— Слушаюсь, господин начальник центурии! — Вергилий Пронти засмеялся, словно с маленького ребенка, который уверовал, что командует легионом и ведет всех в бой.
***
Вокруг бассейна с соленой водой буйно росли галофиты — одни из немногих растений, способных произрастать на почвах с большим содержанием соли. Люди сидели на земле, покрытой белыми кристаллами.
— Все, сегодня начнется буря, — констатировал Хаттан.
— Все готовы? — спросил Саша.
Алеманы дружно закивали головами. У Жуля засветились глаза.
— А я напоследок запорю постового сарацина, — зло улыбнулся он.
— Чем ты запорешь, пальцем? — скривился Саша.
— Вот этим, — Жуль извлек из-под одежды остро заточенный сухой кол величиной с нож.
— В натуре, зарежу падлу сарацинскую, — проговорил Роберт и показал точно такой же.
— Хватит! — Саша обратился к Лотарю как к старшему над алеманами. — Мы договаривались, что уходим тихо. Ветер заметает наши следы, и мы пробираемся в Дор. Зачем нам, убивая людей Саипа, ставить под угрозу успех нашего мероприятия?
— Часто убийство есть необходимость, а не развлечение, — ответил Лотарь.
— Поясни, как это соотносится с нашим побегом? — попросил Саша.
— Ты в какое время убегать собрался? — задал свой вопрос Лотарь.
— Как стемнеет, ночью, — хмыкнул Саша.
— А если буря такая начнется, что от пыли и песка днем на расстоянии десяти шагов человека и даже сарацина видно не будет, а? — спросил Жуль.
— Да, да, не смотри так, Александр. Мы уже прикидывали разные варианты сегодня ночью, — ответил за всех алеманов Роберт.
— Хаттан, — обратился к финикийцу Саша, — такое бывает?
Тот потрогал себя за бороду рукой, почесал щеку, посмотрел на небо. О чем-то задумался.
— Редко, — коротко ответил Хаттан.
— Вот, а мы такое еще совместно не обсуждали, — Лотарь поднял указательный палец вверх.
— Тогда? — спросил Саша.
— Алеман прав, — произнес Хаттан. — В таком случае нечего ждать ночи. Будем выбираться, как нахлынет волна пыли днем.
При таком раскладе нам достаточно доползти незамеченными до границы лагеря. Пройти немного и зарыться в песок. За нами никто в такую погоду не погонится. А как ветер чуток уляжется и станет видно хотя бы на сто шагов, то плотно закрыть лица материей и пробираться вперед. Хорошее дело. На дворе еще день стоит, а мы уже к Дору шагаем. Пусть медленно, но идем. А бей до окончания бури погоню все одно не выпустит за нами.
— Потом наступит ночь. Продолжаем идти. Нам уже все равно — метет, не метет. Пробираемся. В темень, опять же, ловить нас не станут. А поутру видно будет, — закончил за финикийца Лотарь.
— Лучше, чтобы и утром еще плохо от пыли видно было. Тогда наверняка уйдем, — добавил Жуль.
— Это если в пустыне ориентацию не потеряем. А то можем сутки по кругу идти и на лагерь Саипа обратно выйти, — возразил Хаттан.
— А что, такое бывает не только в лесу, но и в пустыне? — спросил Роберт.
— Видно, да. Но днем при хорошей погоде тут не заплутаешь.
Поднимешься на сопку или бархан и видишь свой след, — сказал финикиец.
— Я из всего вышесказанного не понял одного. А к чему когото убивать? — развел руками Саша.
— Эх, Александр! Любого сарацина, если есть возможность, при случае убить — в радость. А уж если днем в пыльную бурю при побеге он один или пусть вдвоем на твоем пути встанут, то чего ж их не зарезать, как жирного и вонючего барсука, — сверкнул глазами Жуль.
— Эх, лошадей бы захватить или верблюдов, — вздохнул Роберт.
— Нет, это рискованно, — отсек Лотарь. — Перед бурей сарацины всех животных соберут в одно место, снимут сбрую, уложат на землю, накроют. Приставят к ним соглядатая на случай, если те испугаются. Без уздечки далеко не ускачешь, особенно Александр и Хаттан. Будем красть лошадей — он ржать начнут. Потом, их укрывать труднее от песка, чем самому спрятаться в начале бури. Есть сложности. Коли мы бы их запряженных нашли да при хорошей погоде, то другое дело.
— Может, и не придет большая пыль, — предположил Роберт. — Соляные бассейны Саип не отдавал команду закрывать.
А он разбирается в капризах погоды.
— Тут столько этих бассейнов. Всю соль от песка не спрячешь, а основное мы выбрали. Да, и слышал я, с этих мест сарацины вскоре намерены сниматься. Бей свое стадо людей и скота переводит на новое. От так, — сказал финикиец.
— Тогда держимся недалеко друг от друга до появления облака на горизонте, — сказал Саша.
— Понял, — ответил Лотарь. — Мы воду и сушеную рыбу на дорогу уже припрятали в своей палатке.
— Расходимся, чтобы не вызвать подозрений, — посоветовал Хаттан.
XXXIII
Семья Матини сидела в нервном ожидании. Говорили ни о чем.
В глаза друг другу не смотрели. Халиа даже не ложилась спать, а к отцу и сыну некое подобие тревожной дремы пришло только под утро. «Грегори, внимание! — раздался голос Ялина. — Смотри, сейчас увидишь, они приняли по тебе решение».
На визоре появилось некачественное изображение, будто снимали с соседнего стола. Видны были только спины, но голоса можно было различать. Все напряглись. Потом прозвучала короткая фраза: «Кто за арест?» Внешбезы голосовали. Все подняли вверх конечности. Небольшая пауза, и вердикт: «Единогласно!» Экран погас. В комнате, где находился Грегори, повисла тишина.
Слышно было только жужжание открыточелюстного двукрылого насекомого.
«Грегори, быстро собирайся, — вывел его из оцепенения Ялин. — Бери самое необходимое: денежные единицы, запасной комплект верхней одежды для конспирации, документы, хотя не знаю, пригодятся ли они тебе. Не забудь пропуск и отправляйся в институт. Они сейчас совещаются о времени и способе твоего ареста. По приходе в кабинет незамедлительно начинай уничтожать данные о последних разработках на оптических, целлюлозных и иных носителях. Я свяжусь с тобой на работе по оптиковолоконной машине, не пропусти. И веди себя естественно. Не волнуйся, и не таких вытаскивали».
Грегори начал переодеваться из домашней одежды в костюм.
От волнения он никак не мог застегнуть пуговицы на рубашке. Мать пришла на помощь и сделала это за него. Отец завязал Грегори галстук. При этом передние конечности у него дрожали, и узел получился неровный. Как-то все выходило суматошно:
вещи валились из конечностей или их не оказывалось на привычном месте. Затем из динамика неработающего визора послышался спокойный голос Ялина: «Можешь сильно не торопиться.
На совещании решили брать тебя в конце рабочего времени, как буржуинского шпиона. Задержание будут снимать на визоркамеру. Потом покажут зрителям сюжет о разоблачении десимского агента, врага камапского общества. Ну и прочую чушь, как это происходит во всех мирах, когда нужно оправдать арест инакомыслящего. Время есть, но не расслабляйся. Все, Халиа и Эспи, прощайте. Я вам потом намекну, когда все благополучно закончится. Только намекну, и не более того. А с тобой, Грегори, мы переговорим сегодня еще не раз».
Грегори стоял с рабочим портфелем, в котором вместо документов находилась одежда. Он посмотрел на Эспи. Отец крепился, но глаза были полны слез. Он как-то осунулся и постарел сразу оборотов на десять. Сын и отец обняли друг друга. Грегори повернулся к матери. Та разрыдалась и бросилась сыну на шею.
Начала его целовать. Плакала, обнимала. Потом бессильно упала на колени, схватила Грегори за нижние конечности и стала причитать, что никуда его не отпустит. Грегори гладил ее волосы и повторял: «Мама, мама не плачь. Я вернусь». Эспи сказал: «Иди, сынок, а то соседи услышат. Я горжусь тобой! Не у всех есть такой сын». И Грегори пошел. Пошел, не оборачиваясь.
Грегори шагал по родному с детства и одновременно теперь уже чужому для него городу. Вроде как ничего не изменилось:
те же здания стоят на тех же местах, такие же эласты со своими проблемами, привычками, жизненным укладом перемещаются вокруг него. Вот навстречу ему шагает угрюмый мужчина со своей женой. Они молчат. Наверное, поссорились. А сейчас его обгоняет полная и веселая женщина. На шее у нее висит веревка.
Нет, она не собирается повеситься. Наоборот, она довольна новым приобретением. Она отстояла в очереди и купила восемь рулонов не простой, а мягкой качественной туалетной бумаги. Так, случайно зашла в магазин, а там «выбросили» целлюлозу для удаления остатков кала. Купила дефицит, а сумку из дому не взяла.
Пришлось попросить у продавца веревку, нанизать на нее товар и в таком виде возвращаться. Впереди, позвякивая двумя бутылками со слабым раствором метилкарбинола, смешанного с сиропом, со смены возвращается многостаночник.
Все, абсолютно все такое же, как вчера и десять суток назад, но чужое, не близкое для Грегори. Что-то изменилось сегодня после сюжета с голосованием на заседании внешбезов. «Быть может, это я поменялся? — задал себе вопрос Грегори. — Поменялся я и более не вписываюсь в рамки этого общества. И более не желаю жить по законам этого общества. И общество стало мне чуждо. Нет, чуждой мне стала система, а не проживающие в ней эласты. Мне чужда система власти, которой управляют фольцинги. Может, он и не такой мерзавец, как преподнес его Ялин, но я случайно заглянул в его нутро, оно оказалось черным. И образ Фольцинга и его команды для меня сложился окончательно.
Я не допущу, чтобы такие эласты имели возможность использовать мои изобретения в своих целях. Раз на меня вышли существа более высокого уровня развития, то я уже не простой ученый с планеты Салем. Теперь я гражданин космоса и Вселенной.
Я в ответе за ту информацию, которую передаю другим. Я не позволю, чтобы фольцинги рылись своими грязными передними конечностями в моих новых открытиях. Да, Ялин умело дозировал данные для меня. Ничего фактически не рассказав мне, он зацепил меня багром и теперь тащит туда, куда пожелает. Я превратился в марионетку в его руках. Угу, Грегори, ты не гражданин Вселенной, а лабораторный хомяк в чьих-то исследованиях или шестерка в колоде. Нет, не шестерка — двойка в карточной игре «Хай-лоу». Ялин разбирается в психологии гуманоидов. Сыграл на моих чувствах и принципах. Умело, ой как умело подвел меня к конфликту с департаментом внешней безопасности, загнал в тупик и не оставил выбора. А что теперь делать? Остается надеятся на его порядочность. Где гарантия, что он меня вырвет из лап Фольцинга? Думаю, он не заинтересован, чтобы из меня выкачали так необходимую ему самому информацию. Ладно, обратного пути нет. Каждый эласт сам вправе определять свой жизненный путь. Я выбрал такой. Сам выбрал. У меня была масса альтернатив. Что ж, доделаю то, что наметил, а там посмотрим».
Грегори ускорил шаг, вспомнив, что времени у него осталось не так уж и много. Необходимо попасть в кабинет и лабораторию, закончить необходимые дела и в толпе сотрудников, идущих на обед, навсегда покинуть стены исследовательского института. Он волновался. А вдруг на вахте
