Мать твою! Что я дочке-то скажу...
Сикора сглотнул слюну и как-то жалобно прошептал:
– Они же у вас еще совсем молодые люди...
Генерал посмотрел на Лаврентия в недоумении и переспросил:
– Не понял? Ты о чем?
Сикора пожал плечами и как то искренне громко и отчаянно сказал:
– Зачем они вам? Они же молодые люди? Они только поженились, только что университет закончили? У них вся жизнь впереди? Зачем вы их в список то? Они сами решат, что им нужно... когда повзрослеют...
Генерал побледнел, он в злости выбросил дымящуюся сигару в дальний угол кабинета. Она пролетела над головой Сикоры, как подбитый вражеским аэропланом дирижабль. Толстый шеф заурчал и как медведь вылезает из своей берлоги после спячки, так и генерал медленно поднялся из своего кресла
– Да ты что? Сикора? Я за свою дочь! Я, хоть что сделаю! Ты, что говоришь сукин сын?!
Лаврентий Васильевич медленно поднялся со стула тоже. И глядя в глаза начальнику, невольно улыбнулся – искренне и невинно.
– Понимаете товарищ генерал. Я думаю, что не стоит вашу дочь сейчас в списки включать. Нужно быть более мудрым. Вот, что она сейчас? Дурочка еще молодая. Ни опыта жизненного, ни мудрости бабьей. А вот пройдет лет сорок и к вашим, сейчас годам, она созреет. Вы же тогда будете, как и сейчас таким же по возрасту, что теряете? А к тому времени, может уже и для всех доступен препарат будет? А?! Для всех будет доступна возможность? А?! А пока ваша дочь пусть проживет нормальную человеческую жизнь, без всяких там экспериментов и инъекций. Без этих вот страстей по вечности! Дайте вы ей жизнью просто насладиться. А там, там все решите, когда время придет. Вернее сама она решит. Это лучше будет. А то вот сейчас за нее решение примете, а она потом вас корить будет...
Генерал загудел, как испорченный самовар и, налившись кровью, став цветом как пережженный кирпич, как-то дико и страшно закашлял. Он сотрясал стены силой своих больных и прокуренных легких, наверное, больше похожие на дряблые старые мешки от волынок.
Лаврентий немного испугался. Он представил, что вот сейчас, у генерала лопнут от напряжения вены, и эта ста пятидесяти килограммовая туша рухнет тут на пол, дергаясь от кровоизлияния в мозг. Но генерал схватил со стола графин с водой и залил внутренний пожар.
Он немного намочил свой галстук и, стряхнув с него капли, зло чмокнул:
– Мать твою. Ты Сикора болван! Но, как я вижу - хитрый болван! Ты какой-то, как угорь скользкий, вроде дурак, а вроде, как и хитрый идиот. Не поймешь! Сукин ты сын!
Генерал, даже изобразил на своем бугристом от жира лице, что-то наподобие улыбки и, сверкнув желтыми прокуренными зубами, вновь рухнул в кресло, которое словно от боли и унижения от его толстой задницы, не то, громко скрипнуло, не то, застонало.
– Да, Лаврентий, умеешь ты вовремя убедить, подкинуть, так сказать, козырного валета. Да, школа у тебя еще та... сейчас таких мало. Верно, ты как это вот мне сейчас пробубнил... и все - же. Все же мое решение есть мое решение! На этом наша система стоит, и стоять будет. А если решение будет отменять полковник или майор, то система в одно прекрасное мгновение рухнет. Вот и все.
– Да, но если решение не верно... – набрался наглости Сикора.
– А вот это уже не твое собачье дело! Ты винтик этой системы, вот и крутись головкой вверх. И все! А в решения не лезь!
Сикора вздохнул и виновато улыбнулся:
– Понял, так точно! Просто у меня...
– Ну, что еще? – недовольно проскрипел генерал.
– Просто у меня для вас докладная есть и шифровка в центр. Я, конечно, мог бы ее в виду особой важности и без вас отправить, но в виду уважения... вот вам показываю...
Сикора протянул генералу заранее подготовленную бумагу. Белый лист перекочевал в толстые начальничьи руки.
Генерал, молча, достал из нагрудного кармана очки и водрузив их на нос. Стал, усердно морща лоб, читать документ.
Сикора, молча ждал. Он невольно крутил головой разглядывая обстановку генеральского кабинета. Большие глубокие кресла в углу. Огромный мягкий кожаный диван у стены. Какая-то странная картина с людьми в форме стоящими у стола с картой. Кто были эти герои, Сикора не знал, но понимал, генерал почему-то дорожит именно этой картиной. Шкаф со стеклянными створками и книги внутри дополняли нелепость убранства этого огромного и немного не уютного кабинета. Сикора вздохнул и покосился на потолок. Странная бронзовая люстра с белыми плафонами.
«Интересно сколько тут стоит жучков? И где вообще, тут, в этом сраном сарае стоят жучки? А они стоят. И эта свинья точно знает, где они стоят, и у него наверняка есть какое-то средство подавление прослушки, если он так уверенно, говорит мне, кое-какие откровения, он либо дурак, что доверяет мне. Либо цепляет меня на наживку. Вот сучий боров!» - неласково подумал о начальнике Лаврентий.
– У-у-у, ну и мудак ты Лаврик! Я тебя суку в бараний рог согну! Стервец! Что за моей спиной делал?! Ты же скотина про этот метод этого засранца Щуппа давно знал, знал и молчал! Е... – далее генерал разродился отборной гнусной бранью.
Его мат, был каким-то, как казалось Сикоре, необузданным и пошлым. Он не был назидательным или осуждающим ругательством, а был лишь брезгливым шлепком самому генералу, по его репутации, потому как заставлял собеседника тупо презирать человека, так позволявшего самому себе выражаться.
– Вы, прежде чем так меня оскорблять, выслушайте, – обиженно заметил Лаврентий.
– Я тебе оскорблю... блю... твою мать! Ты, что ж, меня под монастырь подводишь?! – гудел генерал.
– Да какой там монастырь! Вы вообще должны спасибо мне сказать, что я эту информацию придержал! Уплыла бы она тогда в Москву. А она уплыла бы, я не сомневаюсь, потому, как вы бы ее сами туда запулили! Так вот уплыла бы она в Москву и все! Щуппа бы мы с вами давно не увидели! Он бы уже там был и не известно. Стал бы он свой метод продолжать разрабатывать. А так, так вот она информация эта, кстати, и мы ее подаем в нужное время, потому, как, теперь у Щуппа есть точные первые результаты и теперь мы его можем в Москву сами и отправить.
Генерал запыхтел. Он, молча, смотрел на Сикору. Тот кивнул головой и грустно улыбнулся.
– У меня есть кое-какое соображение, которое вам понравиться...
***
Это был наверное самый приятный момент последнего времени.
Забытый и такой ублажающий вкус.
Лучинский закрыл глаза от удовольствия.
Он слышал, как натужно скрипят его челюсти и как зубы врезаются в сочное мясо. Кирилл, как ему, по крайней мере, казалось, слушал свой организм, как настройщик слушает фортепьяно. Лучинский понял, что он давно не мог так вот управлять своим телом, а вернее, так вот наслаждать его. Ему так хотелось, есть... жевать пищу. И не просто пищу, а вкусную пищу. Кирилл заурчал как голодный кот после мартовской случки.
«И все-таки человек животное! Никакой он не разумный. Его разум лишь в том, что он сам осознает, что он животное! Животное - с инстинктами и слабостями обычного зверя. Вот, например чревоугодие... вот оно, вот оно что делает со мной! Я готов набивать брюхо, я готов наслаждать свои кишки этой жирной пищей, безудержно! Как мало мне надо! Как мало!» - невпопад вдруг подумал он, в очередной раз, впившись зубами в кусок мяса.
Она ждала.
Она, молча, смотрела за его трапезой.
Она была довольна, так, по крайней мере, ему казалось. Кирилл, вдруг захотел, что бы ей тоже стало приятно.
Он кивнул головой и, прожевав, громко сказал:
– Слушайте, вы же можете когда вы хотите, или как там, вернее, тут у вас? – Кирилл с аппетитом жевал большой кусок мяса и довольный даже слегка похрюкивал от острой и жгучей пиши.
Он, то и дело макал хлеб в пиалу с густым темно-красным соусом и тоже толкал эти куски в рот. Когда ему удавалось переживать дозу, он с упоением и жадностью хватал большой бокал с темным пивом и глотал эту пахучую, пахнувшую, почему-то кедровыми орехами, жидкость.
Женщина похожая на гречанку, с удовлетворением и какой-то завистью, смотрела на то, как пациент поедает огромный запас продуктов.
Тут были и овощи и зелень. Среди тарелок и чашек из фарфора стояла и бутылка. В ней была бесцветная жидкость. На бутылке отсутствовала этикетка.
Кирилл, в очередной раз глотнув пива, громко икнул и, вытерев жирные губы верхней стороной кисти, воскликнул:
– Как я подозреваю это водка? – кивнул он на бутылку.
– Нет, это чача. Настоящая грузинская, первой выгонки...
– Чача?! Хм, это надо попробовать! – Кирилл налил себе в большой стакан содержимого бутылки.
Он поднес посудину ко рту, и хотел было выпить, но ухмыльнулся и, покосившись на женщину, приказным тоном сказал:
– Светлана! Вы, тоже со мной выпейте!
Женщина смутилась.
Она пожала плечами и робко возразила:
– Вообще-то я не пью... Мне нельзя.
Кирилл подозрительно посмотрел на «гречанку».
– Не... так не пойдет! Я настаиваю! Пейте!
– Нет... я на работе... – отмахнулась Светлана.
– Пейте! А-то скандал тут закачу и пожалуюсь на вас! И вообще не буду с вами сотрудничать! Пейте!
– Зачем вам? Это очень крепко для меня! Я не пью чачу! – капризно, но вяло протестовала Турнова.
Она оценивающе посмотрела на Лучинского. Тот кивнул головой и покосился на бутылку.
Он встал с кровати и угрожающе нагнулся над столом:
– Вы что, меня за лоха держите? – прикрикнул Кирилл.
– За кого?
– Ну, не важно... – осекся Лучинский. – Это вы считаете, что я такой вот простачок?! Нет! Пейте! Вы покажете, что это пойло не отравленное! Пейте! Может вы подмешали чего! – Кирилл толкнул воздух стаканом в сторону Светланы.
Турнова зло покосилась на Кирилла.
– Пейте! – настаивал тот. – Я буду уверен, что вы тут не намешали мне ничего! А-то знаю я вас!
Турнова неуверенным движением взяла стакан, и тяжело вздохнув, припала к нему губами. Она пила спокойно и медленно, как будто это была обычная вода. Когда стакан был пуст, женщина достала из кармана своего халата носовой платок и, промокнув, алые от помады губы, невинно улыбнулась.
– Вот! Вот теперь верю! Верю! – Кирилл довольный уселся вновь на кровать и подмигнул женщине.
Та ухмыльнулась.
Лучинский махнул рукой:
– Вот так бы давно! А теперь ешьте! Ешьте!
– Нет! – категорично отрезала Турнова. – Это уже не смешно! Есть, я точно не буду! Тем более мясо! Нет! - женщина встала со стула и, одернув халат, сурово покосилась на Кирилла.
Тот понял, что на этот раз ему не убедить красотку, пожал плечами:
– Ну и как хотите! Хотя я сам в принципе наелся! – Лучинский потянулся за бокалом с пивом. – Вот так обед! Семьдесят лет или сколько там я не жрал нормальной пищи! – Кирилл хлопнул себя по животу. – Теперь можно и поспать.
– Нет, прежде чем спать, вы померите одежду, что я вам принесла! – приказным тоном сказала Турнова.
В ее голосе прозвучал металл.
Кирилл ухмыльнулся и развел руками:
– Одежда? Хм? Зачем? Я вон, привык к вашей пижаме... – пробурчал Лучинский.
– Вот, оденьте это! – Светлана кинула на колени Кирилла большой полиэтиленовый пакет с одеждой. – Мы же договаривались! Вы делаете то, что я вас попрошу! Вам предстоит скоро дорога очень важная поездка... – загадочно промурлыкала Светлана.
Кирилл, встал и, покосившись на Турнову, зло бросил:
– Может, вы выйдете, а то, я не хочу переодеваться при вас...
– Хм, вы забыли, что я вас видела голым уже не один месяц... – хохотнула Турнова.
– То, спящим, спящим не так
