Галактика в лицах

подобающее тебе место по силе и возможностям...
...И я почти забыла, что нахожусь здесь не по своей воле, что никогда не вернусь обратно к людям. Может, всё это просто сон, и я, как обычно, проснусь?..
Грусть нахлынула горячей волной, отчего вокруг внезапно потемнело: возникло низкое серое небо, под ногами появилась тёмная земля, рядом — тоскливый, без листвы, лес. Ширрау тревожно заглянул в глаза.
— Тебе плохо? Или ты любишь такую погоду?
— Нет, не люблю, — я отвернулась.
Он присел на корягу, — окутанная едва заметной дымкой фигура на фоне почти реальных ветвей казалась нематериальной. Моросил мелкий дождик, я видела, как капли падают на руки, но не ощущала их прикосновения.
— Знаешь, ты оказалась права. Твоя любовь действительно заменила мне море страха и ненависти.
— Любовь?!
— Что ты пугаешься? Вы, люди, так затрепали это слово, что уже забыли его изначальное значение. Я многое узнал, когда стал отчасти человеком. Любовь — это много чувств в одном: доверие, жалость, понимание, уважение, море нежности. Для этого чувства неважно, жив ли его предмет вообще. Иное дело страсть. Здесь главное — тело, и с ним не поспоришь. Но это — только до утоления. Потом вихрь желаний исчезает, и если не было остального, следует расставание. И люди говорят: любовь ушла, хотя её и не было. А человек, ослеплённый зовом тела, может возвести в ранг кумира существо, не достойное ни понимания, ни уважения. Но нам с тобой это не грозит.
Я молчала. Сейчас он был таким, как в том сне, когда мы летали, — чарующе красивым, невероятным существом, и как будто никогда и не возникала угроза от него Земле... Доверие. И тишина, какой никогда не бывает наяву.
Мы вдруг очутились невысоко над землёй, со всех сторон нас обступили небоскрёбы, заслоняя небо, вокруг сновали гравикары. Ширрау несколько мгновений затравленно озирался, — и вдруг, схватившись за грудь, стал падать на спину. Я в ужасе потащила его за руку вверх, к чистому небу, а здания всё не кончались и не кончались... Глаза ширрау были закрыты, — кажется, он потерял сознание. Что же я делаю, ведь здесь всё просто!..
И вмиг город рассеялся, — тишина, только волны плещутся о пляж. Я осторожно спустилась на горячий песок. Стоило подумать о воде — и вот она уже в ладонях, посверкивает сотней солнечных бликов, и остаётся только плеснуть её моему спутнику в смертельно бледное лицо...
Ширрау внезапно охнул и, согнувшись, сжал голову руками, лицо исказилось болью.
— Что случилось? — тихо спросила я.
— Они всё же нашли способ убить меня.
— Нет! Это невозможно!
— Я тоже так думал.
— Но почему, почему! Отпусти меня, и я остановлю их!
— Ты уже опоздала.
По его телу словно пробежала судорога, — и оно вдруг стало прозрачным. Ширрау неестественно выпрямился и улыбнулся.
— Вот и всё. Кстати, так гораздо лучше.
— Но что теперь будет?
— Не знаю. Ты, конечно, проснёшься. А я...
Он посмотрел куда-то в сторону.
— Я так долго и мучительно думал: что же будет, когда придёт смерть? Хотел жить как можно дольше, — любым путём. Обычно мы, проходя через Вход, просто гаснем.
— Но где он, Вход?
— Там, где появляется в пространстве сна душа умершего.
— То есть — здесь?
Он не ответил. Внезапно вокруг потемнело, темноту резко и страшно пронизали бледные лунные лучи, а воздух наполнился звуками, музыкой, — казалось, сама жизнь провожает так душу, не в силах расстаться с ней, но не в силах и удержать. Жутко хотелось расплакаться, но не получалось. Впереди, нарушая границы реальности, проявились неясные очертания высокого портала. Оттуда на меня дохнуло холодом запрета.
Ширрау стоял неподвижно, а разливавшийся окрест лунный свет вдруг стал тонкими линиями лучей стекаться к нему, и фигура ширрау начала светиться, — сначала тихо, затем всё ярче, ярче... Миг — и ослепительная вспышка заставила меня в ужасе зажмуриться и пригнуться. В мире воцарилось безмолвие.
— Чего же ты боишься? — полнозвучно и радостно прозвучал голос ширрау. — Открой глаза!
Я, ничего не понимая, медленно распрямилась и осторожно разомкнула ресницы.
Печальная полночь исчезла, как будто её никогда не было. Пропал и земной пейзаж, — а вокруг мерцал калейдоскоп чистых, ярких, завораживающих красок, к большей части которых ум никак не мог подобрать названий. Захваченная этой дивной игрой, я не сразу обнаружила ширрау.
Он парил в этом могучем многоцветье, как будто только здесь и мог чувствовать себя дома, сходство с Фениксом бесследно исчезло. Несколько мгновений мне сияли его переполненные счастьем глаза, — и ширрау растворился в сверкающих вихрях.
А в следующее мгновение всё вокруг стало распадаться: опять возникли деревья, замелькав, словно в сумасшедшем хороводе, луна появилась справа, слева, потом исчезла. Затем меня больно ударили по щеке.
— Очнись! — заорал кто-то, как показалось, в ухо. — Очнись немедленно! Ты слышишь меня, не притворяйся! Быстро приходи в себя! Долго я буду тебя ждать? У меня куча дел!
Я отчаянно заморгала: в глаза бил нестерпимо яркий свет.
— Вот-вот, о чём я и говорю! Не смей жмуриться, ты уже здесь!
Сильные руки властно стащили меня с чего-то горизонтального и заставили встать на ноги.
— Нет уж, никаких лекарств! Хватит с неё!
На голову обрушилось целое море ледяной воды. Я захлебнулась, закашлялась, попыталась отмахнуться от неведомых поливальщиков — и поняла, что проснулась. Вода кончилась.
Прямо передо мной маячили две смутно знакомые физиономии. Покамест было очень трудно сообразить, кто эти люди, и откуда я их знаю.
— Ну вот, — удовлетворённо кивнул один из них, постарше. — Теперь ты более-менее похожа на живого человека.
— Это комплимент? — слабо спросила я.
— Нет, это реальность. Пойдём, тебе нужно поесть. Шутка ли, две недели проспать! Сначала позавтракай, а потом уже я тебя благодарить буду. И расскажу, что здесь было.
Стивен О'Коннор, президент Земли, с опозданием сообразила я. А рядом — Евгений Феникс, растерянный и не слишком счастливый. А потом разом навалилось всё — память о пребывании в тюрьме, о появлении ширрау, о договоре с ним... Кажется, я взахлёб рассказывала Стивену о всех своих злоключениях последнего времени, — он казался таким надёжным и всепонимающим. Собственно, так оно и было.
Наконец я съела завтрак и закончила плакать. О'Коннор похлопал меня по плечу.
— Ну что ж, с возвращением. Твои планы?
— А что говорит Евгений?
— Он хотел бы провести тебя через кучу тестов.
Стивен взглянул куда-то в сторону.
— Признаться, мне жаль, что ширрау пришлось убить: он не виноват в том, что так странно и страшно изменилась его жизнь. Но его вампирские наклонности!
— Это действительно было опасно?
— Очень. Не переживай, ты всё равно ничего не могла изменить. Вина за его смерть лежит только на мне.
— Я понимаю.
Он вздохнул.
— Феникс просил оставить его в живых, но было ясно, что это слишком рискованно. И мы стали искать, куда ширрау спрятал своё тело, прежде чем заснуть. Нашли...
Я посмотрела на них обоих — и наконец-то сообразила, почему они, в отличие от меня, считают, что на их совести убийство.
— Слушайте, по-моему, вы зря так огорчаетесь из-за ширрау.
— Да?
Феникс заинтересованно поднял голову.
— Мне так кажется, что все мы, — вот так, не зная, что делаем, суетясь и путаясь, всё же вернули свободу этому существу.
— Как? — поразился Евгений. — Хотя постойте... Это многоцветье...
— А это тут причём? — не понял О'Коннор.
— Ну, понимаете... Нематериальный мир — вещь практически неизученная. Многие учёные склонны включать в него разные виды энергии, излучения, — словом, то, что нельзя назвать материальным.
— И что же? — О'Коннор напряжённо ждал ответа.
— Я полагаю, что эти цвета, которые Кэт не знала, как назвать, — на самом деле различные излучения, которые нельзя увидеть, будучи материальным.
— Господин Феникс, нельзя ли попонятнее? — мягко спросил Стивен. — С вашей терминологией как-то не всегда можно разобраться с налёту.
— Кажется, я видела, как он вернулся в нематериальный мир, — разъяснила я. — Так, Евгений?
— Так. По крайней мере, хочется в это верить.
В отличие от Феникса, Стивен О'Коннор поверил в это сразу и на глазах повеселел.
— Ну что ж, Кэт, я рад, что все мы выбрались из этой заварушки не слишком потрёпанными. Обещай, что после окончания программы исследований ты найдёшь себе какую-нибудь спокойную работу. Ты ведь неплохой пилот, так?
Я улыбнулась в ответ на его заботу.
— Говорят, что так. Обещаю.


Я помню

Я помню маленькую деревню людей с перепончатыми лапами на берегу моря. Звёзды были мохнаты и ярки и сплетались в созвездия, похожие на подводные цветы. Нас призвали туда, ибо в прибрежных скалах появилось Нечто и стало сводить с ума рыбаков. И только мы — я и он — могли понять и усмирить это, я верила в его мощь, и мне было легко и радостно.
Я помню, как пошла за картой, как по дороге меня коснулся пьянящий горьковатый аромат несбыточной мечты. Возвращаясь к нему, я увидела, как шестиглазая выпотрошенная рыба встала из чана, встряхнулась, опустилась на пол и, выросши в человеческий рост, ушла. Он смотрел на меня с недоумением и тревогой, и, когда рыба исчезла, я рассказала ему о ней. Он ласково и осторожно расспросил меня, узнал, где я проходила, и пошёл туда. Я помню, как, дрожа от страха, шла за ним и потом, привалившись к стене, слушала разговор с поваром: тот извинялся за пригоревший корень морского дьявола, запах которого может вызывать галлюцинации у людей со звёзд. Повара мы, конечно, простили и взяли с собой его кулинарный шедевр с этим корнем.
Я помню, как мы сели в катер, как полетели вспять взрезанные зелёные волны, гневаясь, что их потревожили. Помню, как далёкие скалы надвинулись, обступили катер, безмолвно спрашивая, зачем мы здесь. И мы не посмели долго нарушать их покой гулом мотора, вытащили катер на хрустящий белый сверкающий песок и пошли к пещере.
Я помню, как мы вошли внутрь, в отверстую пасть каменного зверя, и как навстречу бросилось что-то большое и скользкое и горячо дохнуло на пришельцев. Я помню, как он упал, и как моё сердце сжалось от боли.
Я помню, как вытаскивала его наружу, как мысли путались от страха за его жизнь, и осталась только одна мысль: Господи, нет, пожалуйста... Я помню, как дрожащими руками доставала прибор для диагностики, тупо смотрела на появившийся на экране диагноз 'отравление' и не могла понять, почему — не оба. Помню, как словно шаровая молния взорвалась в мозгу, отчего я на миг перестала дышать: корень морского дьявола! Помню, как судорожно вытаскивала из блюда скользкие белые кусочки, как они, выскальзывая, падали на белый песок, как я поджигала их и молилась, чтобы запах сработал противоядием.
Я помню, какое счастье испытала, когда снова включила прибор, и тот показал, что введён антидот, и через восемнадцать минут он очнётся. Помню, как просчитала каждую секунду этих минут, как равнодушно сияло солнце и мерно накатывали на берег волны. Помню, как круглый игольчатый зверь выполз из моря и потыкался в его обувь, надеясь, что она съедобна, но, разочарованный, уполз обратно прежде, чем я успела прогнать его.
Я помню, как он пришёл в себя, как снова засветились глаза цвета весеннего неба. Помню, как испугалась: ведь вместе с ним я дышала тем