пробивается. И тишина кру гом, только и слышно, как напольные часы тикают. Ну, мы и пошли по квартире, а она немаленькая. И кругом ковры, картины, хрусталь, аппаратура разная, золотые статуэтки, вазы на полу…
Кабинет хозяина нашли сходу. Половину его занимал огромный письменный стол из резного дуба, стоящий у зашторенного окна. В его ящиках можно было много баксов сложить… Подступились мы к столу, стали замки курочить, вдруг Карась спрашивает:
- Ты ничего не слышал?
-Нет, - отвечаю.
Он - за дверь.
- Сейчас посмотрю!
Я дело делаю, внезапно Карась как завопит, потом крик захлебнулся. Вслед рычание раздалось и чавканье, как в ужастике.
У меня внутри так всё и обрвалось. Первая мысль была - собака! Но о ней старик ни словом не обмолвился. Я сдуру ломанулся из кабинета, а в коридоре навтречу мне два огромных лохматых существа с горящими глазами и жёлтыми клыками. Прыгают на задних лапах, когти ко мне тянут и негромко воют-рычат. Третий над лежащим Карасём склонился и терзает его за горло, кровь во все стороны так и хлещет. Я чуть сознание не потерял от их зловонного дыхания,
всё поплыло перед глазами.
Не помню, как заскочил обратно в кабинет и запрыгнул на стол. Сорвал шторину, распахнул форточку и рыбкой нырнул наружу, где сирень в стёкла ветками упёрлась. Тут-то они меня и схватили за ноги, стали затаскивать обратно. Я лежу животом на фрамуге и сопротивляюсь, за ветки вцепился, рвусь в полисадник. Хотел закричать, да тут в ногах такая боль возникла, что у меня язык отнялся. Чувсвую, грызут меня, сволочи, почём зря! Не приведи Господь кому испытать такое.
Не помню, как мне удалось вывалиться из форточки. Шмякнулся на траву, вскочил на ноги, а стоять не могу. Глянул вниз, а ступней нет, одни белые кости торчат и кровища льётся. Как сознание только не потерял? Уже ничего не соображая пополз я на локтях через кусты, перевалился через ограду и оказался позади трамвайной остановки. Выполз я из-за неё, как раз под ноги какой-то старушенции угодил. Та крик и подняла: “ Батюшки, трамвай мальцу ноги пере ехал!”
Набежал народ, вызвали неотложку. Я сознание потерял, но до конца слышал охи и ахи людей, все в один голос бубнили, что я под трамвай попал. Так в больничной карте и записали. Менты поискали-поикали этот трамвай и броси ли. Следователь меня после операции опрашивал. Я ему ничего не сказал, боялся срок за кражи огрести, ведь о них пришлось бы тоже расколоться. “Признался”, что был пьян и ничего не помню! На том менты и отстали…
Я потом, правда, попытался рассказать лечащему хирургу как всё было на самом деле, но он слушать не стал, повертел пальцем у виска и посоветовал мол чать, а то в психушку загремлю. Но спиртиком вечером угостил…
Вот и всё! Хотя нет… С месяц тому назад крутился я как-то в том районе. Видел и давешнего старика издалека, и то, как он впаривал очередному мелкому про свою работу, а потом показывал ту открытую форточку… Да-да! Именно! Дед - хитрован и наводчик, поставщик живого товара. Старый пердун работает на этих тварей, без сомнения, а они ему платят…
Что мелкий? Не успел я его предупредить, куда мне калеке за ним угнаться… Сиганул малой в квартиру, больше я его не видел. Хотя и проторчал там до самого вечера. А когда стемнело, вышли из подъезда два солидных мужика и красивая баба. В соседнем дворе у них тачки импортные стояли, они сели в них и разъехались по сторонам. Может, они тут и ни при чём, но только сдаётся мне, что всё-таки эта троица и есть …оборотни! Больше я в тот район ни шагу!
История 18. Деревенская колдунья.
Александр П. 49 лет.
В середине восьмидесятых это случилось… Отдыхали мы как-то летом с женой и малыми детьми в деревне в Курганской области у родителей жены. Рядом хата-развалюшка стояла, в ней жила одинокая старуха. На деревне о ней все судачили, что она - колдунья. Я её за весь отпуск только пару раз и видел - бабка на людях редко показывалась, всё в хате сидела, по двору лишний раз не шастала.
За неделю до нашего отъезда повёз тесть жену с детьми на лошади на станцию. Там, у знакомой кассирши, мы всегда билет до Москвы заранее заказывали на нужное число. И тёща ушла телят перевязывать. Я в доме один остался. Сначала в хлеву гнилые доски на полу заменил, потом прилёг в сенях отдохнуть. Не помню, как и заснул.
Проснулся как от толчка. Открываю глаза, а надо мной старуха-соседка склонилась и пристально так смотрит в лицо. Она зашла с изголовья дива на, согнулась в поясе, руки растопырила, словно коршун крылья над цыплёнком и сверлит меня злым взглядом. А я, веришь-нет, и пошевелиться не в состоянии. И такя жуть напала, что холодный пот прошиб. Хотел закричать - язык отнялся. Сердце скачет как бешенное, хочу отвернуться, глаза закрыть, но куда там!
Её горящие глаза напротив моих сантиметрах в десяти, не более. Вижу, бородавчатый подбородок трясётся, синюшные губы шевелятся, между ними кривые жёлтые зубы мелькают, дыхание зловонное в нос шибает, космы седые и сальные из-под тёмного платка выбиваются и, самое главное, чувствую я, как она взглядом будто что-то вытягивает изнутри меня.
Что-то моё сокровенное, важное, жизненное! И это что-то сопротивляется, но понемногу поддаётся, тянется в её страшные глаза, оставляя внутри ужасаю щую пустоту…
Паника меня охватила, ужас смертный! Понял я, что она …ДУШУ из меня тянет! А я и поделать ничего не могу. Стал я через силу метаться, мычать как немой, шеей закрутил слегка. Она злится, слюной брызжет, шипит, но дело своё делает. А меня тоска смертная всё больше и больше охватывает…
Не знаю, чем бы всё закончилось, только в распахнутую дверь заскочил в сени белый петух, да как заорёт, закукарекает. Колдунья передёрнулась вся и в дверь. Словно сдуло её со двора. Я лежу и понемногу прихожу в себя. Тут и тёща вернулась. Увидела моё состояние и пристала с распросами, не заболел ли часом? Я сдуру и выложил ей свою историю. Потом не единожды каялся, да прошлого не вернёшь…
Тёща осерчала на выходку старухи, взяла из-за божнички высохший пучок какой-то травки, крестик в кулаке зажала и побежала к соседке ругаться. Та в ха ту забилась и носа на улицу не кажет. Тёща встала у ограды и давай кричать на всю улицу. Ух, как она её поливала на все лады! Так разошлась, что не остано вить. Угрожала даже, что подговорит-подпоит самогоном деревенских мужиков и те её живьём в хате спалят, если она не прекратит безобразничать.
Эти угрозы, возможно, и сгубили её впоследствии…
Находились бы в доме тесть или жена, они бы не пустили тёщу к колдунье. А сам я без сил в тот миг валялся. Вот в результате этого скандала, как потом единодуш но решили все родственники, и приключилась трагедия.
Что конкретно? А вот что…
Вернулись мы в Москву. Прошёл месяц. В начале августа приходит телеграмма от тестя: тёща погибла! Мы собрались и поехали на похороны. Уже на месте узнали, что тёщу по пьяной лавочке зарезал сосед. Шла она по улице с листьями смородины - собиралась огурцы закрывать, а он на заваленке сидел. Ну и отпус тил в её адрес какую-то шуточку. А тёща острая на язычок была, ответила в том же духе. Так он разъярился, заскочил в дом, выхватил у жены из рук нож и на улицу. Догнал и ударил в спину, прямо в сердце попал. Убил наповал. Потом снова сел на заваленку и закурил, как ни в чём ни бывало.
Приехала милиция. За что убил, спрашивают. А он не понимает, удив ляется. Никого не убивал, говорит, только борова заколол, мол, вон он, на дороге лежит, и на труп тёщи показывает. То ли придуряется, то ли шифер треснул окончательно. Но мы так думаем, что его колдунья на это дело колдовством подтолкнула.
А через полгода, зимой, и тесть в санях замёрз. Выпивши был, подъехал с работы к дому и заснул на морозе. Когда деревенские спохватились, мол, чего это Илюха из саней не вылазит, сидьмя-сидит, а он уже заледенел весь. Такая вот печальная история…
Кстати, колдунья после похорон тестя из деревни пропала. Никто не знает, куда она подалась…
История 19. Поп Антон.
Сергей Х. 55 лет.
…Со мной много чего необычного в жизни приключалось. Но я хочу рассказать об одном странном человеке, образ которого врезался мне в память на всю жизнь. На деревне все его знали как попа-расстригу по имени Антон. Не знаю, был ли он на самом деле священнослужителем, отлучённым от церкви, нет ли, но только носил Антон на груди большой серебряный крест и ходил постоян но в монашеской рясе, чёрных штанах и … босиком. Причём зимой и летом, в жару и мороз, в грязь и слякоть. В последнее время, правда, в сильную стужу начал он одевать резиновые сапоги на босу ногу. Но этакое случалось редко.
Сам высокого роста, волосы длинные, до плеч, как у битлов, на голове шляпа. Лицо худое, смуглое, бородатое. Во рту зубы здоровые белизной свркают. Глаза строгие, пронзительные, улыбается редко, говорит ровно, приглушённым приятным тенором.
Вроде бы и не страшный, наоборот, симпатичный мужик лет сорока, но мы, деревенские пацаны, его как огня боялись. Было в его облике что-то …требовательное, что ли, дисциплинирующее… Нас, озорников, его суровость и отпугивала. Только, бывало, возникнет в начале улицы знакомая чёрная фигу ра, мы бросаем все игры и с улицы врассыпную: кто на чердак, кто в шалаш на огороде, кто на реку. Страшно нам было с ним встречаться.
Ещё мы боялись на деревне ветеринара Степана Григорьевича, которой в своей бричке разъезжал по дворам и кастрировал поросят. Как те визжали при этом, страсть! Вот разбалуемся мы, а старшие и стращают ветеринаром, мол, не прекратите озорничать, приедет Степан Гри горьевич и кокышки вам отрежет, как поросятам. Тоже было страшно, но Антона всё же боялись сильнее…
В середине шестидесятых зачастил Антон в наш дом. Всё к отцу моему приглядывался. Много позже узнал я, что искал он преемника, хотел дело своё в надёжные руки передать. Как узнают деревенские бабки, что у нас в хате Антон остановился, так валом и валят. Сидят с ним за столом, чаёвничают, разные разго воры на религиозные темы перешамкивают. А мы, пацаны, залезем на печку и наблюдаем за ними из-за занавесок. Интересно!
Из таких вот посиделок я к своему изумлению и узнал, что у Антона нет своего дома, а живёт он совершенно один в норе-пещере, вырытой им много лет назад на береговом откосе километрах в пяти от Хреновой, в безлюдной мест ности среди посадок и полей. Если кто захочет к нему придти без приглашения, так ту пещеру и не найдёт. Даже если пойдёт берегом реки, всё равно не увидит…
Ещё меня как громом поразило признание Антона, что он уже много лет как отрёкся от земной пищи и стал солнцеедом! Что это такое я тогда не знал, да и сейчас слабо представляю. Но после слов Антона стал смотреть на него как на существо с другой планеты. Хотя, признаться, за компанию со старушками, он по глоточку выпивал кружку колодезной воды с размешанным в ней мёдом.
В такие моменты Антон любил подшутить над бабками, подонимать их. Помню, как то раз он говорит одной бабке :
- Марфа, знаешь ли, что скоро отойдёшь ко Господу?
- Догадываюсь, батюшка.
- Так вот, я тебя отпевать не стану! / в те времена в нашей округе не было ни одной действующей церкви./
Бабка в слёзы.
- Как же так, батюшка, за что?
- Ты по вечерам бесовству предаёшься, телевизор смотришь. А он от лукавого!
- Дык
