Дом. Книга 1. "Деривативы, Контанго, 189"

большого ума не надо. Бесплатно таким, как я, надо давать торговать продуктом со своего хлева и огорода.
Вот тогда это будет справедливость, и цены дешевле станут на мясо. Как думаете?
– Послушайте, мы отвлеклись от темы. Я понимаю, что у вас наболело, но я законы не пишу. Я только слежу за их соблюдением. Если вы хотите поменять законодательство, то обращайтесь к парламентариям. Они заседают и законы меняют, как хотят, – Киджиджи устал от рассуждений собеседника и хотел вернуться к исполнению своих обязанностей.
– Это вы правильно заметили, что принимают, как хотят.
И действуют они в интересах не крестьян, а перекупщиков и бездельников из города.
– Господин Нгуви, тогда становитесь президентом и действуйте в интересах аграриев, – посоветовал констебль.
– Эх, кто ж меня, простого хомо, туда допустит. Там уже все поделено, – возмущался Баб.
– Все, хватит. Давайте по существу. Давайте лучше поговорим про летучих мышей и про тех, кто проник в пределы вашей территории, а то, кроме вас, у меня еще полно работы.
– Да не слушайте вы эту Амбани с ее кожанами, – махнул рукой Баб.
– Нет, будем слушать ее. Вас я наслушался вдоволь, – безапелляционно заявил Мвандиши. – Скажите, хозяйка, а как в темноте вы различили, что эти хомо ходят по двору с неким прибором?
– Было светло, – пояснила мать Таммы.
– Ночью? – удивился констебль.
– Да. Они подвесили в воздухе светящийся шар, и тот освещал весь двор, – рассказывала Амбани.
– А вам не кажется несколько странным, что воры вместо того, чтобы скрытно красть у вас скот, стали афишировать свои действия, освещая прожектором или мощным фонарем все вокруг?
– Не знаю. Я об этом не думала, но я вас не обманываю.
– А ты вообще когда-нибудь думала? – опять встрял в разговор муж. – Да обнаглели они вконец и током стреляли. Я ж показывал место в косяке двери, куда они попали. Кстати, господин констебль, а что это за оружие такое? Как я понимаю, этим током они и телят и свиней глушат.
– Они проявляли изначально агрессию в отношении вас или членов вашей семьи? – продолжил опрос хозяйки Киджиджи, не обращая внимания на реплики Баба.
– Нет. Они топтались по двору, а потом направились в сторону хлева, – ответила Амбани.
– То есть, ваш супруг первым произвел выстрел в их сторону?
– Не совсем. Он попытался выстрелить, но ружье отказало.
– Что значит – не проявляли агрессию? – не выдержал Баб. – Приперлись ко мне во двор без спроса, стреляли током, а сами не проявляли!
– Но я опрашивал Кахесабов. И Ерани, и Руве подтвердили, что многократно слышали выстрелы, – констебль извлек из папки лист с показаниями соседей Нгуви и постучал по бумаге пальцем.
– Это потом, после того, как я попал в них топором, я много раз приложился по ним из ружья, – растолковал Баб.
– Так вы в них попали из ружья?
– Ко-о-онечно, – не без гордости произнес хозяин хутора. –Палил в гадов, пока ружье опять не отказало.
– А дальше? – захотел узнать продолжение Мвандиши.
– А потом этот шар, что висел над нами и освещал, спустился вниз, потух, а они залезли в него и улетели, – пожал плечами Баб.
– Куда улетели? – не понял констебль.
– Вон туда, – хозяин хутора показал в сторону ворот, ведущих во двор, – залезли в этот шар и улетели вверх.
– Так и было, – подтвердила сказанное мужем жена. –Шар с грабителями приподнялся и перелетел через забор.
– А вам не было интересно, куда он делся? – не верил рассказам очевидцев Киджиджи. – И еще один момент: вы заявляете, что попали в них несколько раз, но при этом не попытались их задержать, а сидели в доме.
– Я пытался, но не мог отойти далеко от крыльца. Я как на невидимую стену наталкивался. Она не пускала меня к ним подойти. А так бы я их не только с ружья, но и топором по горбу, – погрозил кулаком Баб.
– А почему, когда Руве Кахесаба прибежал к вам на хутор, услышав выстрелы, то увидел вас бегущим вдоль забора с топором и ружьем? – констебль пристально посмотрел на Баба.
– А тогда уже стена эта исчезла, – пояснил отец семейства.
– Скажите, Амбани, а когда ваш муж вчера курил, вы при этом в комнате присутствовали? – неожиданно задал вопрос Мвандиши.
И Амбани, и ее муж округлили глаза. Женщина вжала голову в плечи, а Баб открыл рот и развел руки, растопырив темные от въевшегося в кожу черного отработанного моторного масла пальцы.
– На что вы намекаете? – наконец выразил свое возмущение Баб.
– На то, о чем вслух говорит вся Волатильность, – констебль честно посмотрел в глаза собеседнику.
– Мало ль чего говорят, – смутился Баб. – Не было вчера такого.
– А? – Киджиджи перевел взгляд на Амбани.
– Не курил. Только выпил, – тихо произнесла она, а потом добавила. – Немного совсем. Не больше «поллитровки».
– Совсем малость, – Мвандиши наклонил голову вправо.
– Я бы от такой дозы на утро не поднялся, а он еще ночью гоняет всех вокруг хутора с ножом и стволом.
– С топором, – уточнил Баб. – Так вы ж еще молодой и городской. Поживите у нас в селе лет сто, тоже две бутылки за норму станет.
– А мать бил? – констебль просверлил взглядом Тамму.
– Ну… Я не видел.., – замялся мальчик.
– Ты мне ложные показания давать собрался? – кивнув головой на Тамму, произнес Киджиджи. – Или эта кровь на крыльце и синяк под глазом от дядечек из светящегося шара? Бил отец мать?
Тамма не знал, что сказать. Он боялся реакции отца на свой ответ. Причем эта реакция могла выразиться в чем угодно и на какое угодно высказывание. Мальчик не знал, как правильнее ответить. Баб попытался ему подсказать, но быстро заткнулся, когда констебль рявкнул: «Господин Нгуви, еще одно ваше слово, и эту ночь вы проведете в камере, а не будете ловить зеленых хомо по своему двору. Итак, я жду ответ, Тамма».
– Бил, – чуть слышно пошептал мальчик, затем смелее добавил. – Один раз.
– Вот, сучек, я с тебя шкуру сегодня спущу, – пригрозил отец сыну.
– Я записал угрозу в качестве ваших показаний. Так что если кто-то на ребенке увидит побои, то исправительные работы на ближайшие три года вам покажутся курортом. Вы поняли? – Мвандиши погрозил пальцем Бабу и сделал ручкой запись в листе бумаги, лежавшем на столе.
– Да, понял. Понял. Подумаешь. Бабу уму-разуму один раз с правой поучил. А кто ее учить должен? – оправдывал свои действия глава семьи. – Я ж – отец. Я всех должен учить и в кулаке держать, а то порядка не будет. В семье, как и в стране, должен быть хозяин, а то все распустятся, и бардак будет.
– Пока я вижу, что руки распускаете вы. То есть по закону вы распустились и подлежите наказанию. Пьете, курите траву, избиваете своих домочадцев. В общем, собирайтесь.
У вас тут статья и за драку, и за применение огнестрельного оружия без лицензии, и нахождение в пьяном и наркотическом состоянии. Короче, вам двадцать минут, пока я закончу оформление документов. Собирайте все самое необходимое, поедем в Спот. Пусть там с вами разбираются. А мне порядком надоело. Нажрался, как пеликан дохлой рыбы, и дебоширишь. Мало того, что стрельбу устроил, так еще мне тут сказки рассказываешь, что с неба к тебе гости прилетают.
Если выпить бутылку самогона и обкуриться косяком, то и черти с рогами по двору хоровод водить будут, – в очень резкой форме высказался констебль.
– Как забираете, господин начальник? – не верил Баб.
– Очень просто. Забираю. Пока без наручников, а там видно будет.
– А что с ним будет? – сделав горемычное лицо, произнесла Амбани.
– Не знаю. Как суд решит. Не волнуйтесь. За такое больше десяти лет не получит, – успокоил женщину Киджиджи. –Хозяйка, вы на меня не смотрите, а собирайте мужа в дальнюю дорогу.
– В какую дорогу? – всплеснула руками Амбани.
– В дорогу, ведущую в казенный дом с нарами и без отопления, – очень серьезно говорил констебль, пытаясь на будущее припугнуть дебошира.
– Миленький, – взвыла женщина, упав перед представителем власти на колени. – Пощади и его, и нас. Как же мы без него? Он – кормилец наш. Десять лет. И за что? За то, что случайно под глаз мне ударил. Да, бог-создатель с ним, с этим синяком.
– Ничего страшного. Может, еще и меньше дадут или отпустят за хорошее поведение после отсидки половины срока вашего кормильца, а коль точнее, то поильца и курильца.
– Сынок, – обратилась женщина к своему ребенку, – проси за отца у господина Киджиджи Мвандиши.
Далее в течение двадцати минут, отведенных ранее констеблем на сборы, ушли на перечисление Амбани достоинств своего мужа и клятвенных обещаний, что он исправится.
Она обняла ноги полицейского и упрашивала его не давать делу хода. В конце концов, Киджиджи сделал вид, что в последний раз поверил в становление на истинный путь этого эльфа и переписал протоколы опроса таким образом, будто воры ломились в хлев семьи Нгуви, а хозяин дал им отпор.
На бумаге все выходило просто, прямолинейно и прозаично. Без разной там мистики и галлюцинаций. Ружье он конфисковал и попросил подтвердить «опись имущества в хлеву и сарае», которое могли похитить грабители, но не смогли этого сделать. В конце еще был такой маленький пунктик, что претензий к сотруднику полиции ни у кого из троих Нгуви не имеется.
– Ладно, простим, но чтобы больше такого не повторилось, – погрозил Бабу Мвандиши. – Значит, перечитывайте ваши показания, записанные мною с ваших слов, и подписывайте бумаги.
– Почитайте лучше вы, мы вам доверяем, – с преданным выражением лица произнесла Амбани.
– Я – так я, – пожал плечами констебль и прочитал им показания, данные очевидцами и одновременно потерпевшими членами семьи Нгуви.
Они в знак благодарности, подтверждая написанное, кивали головами. Киджиджи уже начал читать опись, перечисляя домашнюю птицу и скот, не уведенную ворами из хлева.
Потом назвал примерный объем нарубленных дров, хранившихся в сарае, и подошел к пункту «зерно». В этом месте констебль оторвался от бумажки и спросил:
– А откуда, если не секрет, у вас столько пшеницы? Или что там у вас хранится?
У Баба забегали глаза, и он сбивчиво дал пояснения.
– Пшеница. Знаете, кормовая пшеница, – ответил он.
– Кормовая или другая – я в агросекторе не силен. Я – констебль, следящий за порядком, и немного сыщик, – сказал полицейский, намекая, что раскрыл вранье Баба. – А откуда она у вас, если вы еще не косили свою?
– Как не косили и не молотили? – занервничал Баб.
– Как-как? Вон, за оградой на поле вашем растет зерновая культура. Вы еще не убирали, – Мвандиши кивнул на стену дома, за которой на огороде росла пшеница.
– Так то ж у нас прошлогодняя еще осталась, – пояснил Баб, а его жена и сын молчали, будто в рот киселя набравши.
– Хорошо, – сделал вид Киджиджи, что удовлетворен таким ответом. – Ваша – так ваша. Ко мне заявлений о пропаже зерна ни от кого не поступало. Будет сигнал – я приду по этому поводу еще раз.
«Не переживай, сыщик, или как ты себя там величаешь, до конца дня его уже в сарае не будет. Ты бы и этого не увидел, если б не эти ублюдки ночные. Мне покупатель в Консалте за него должен был уже к этому моменту денежки отвалить. Но ничего, сдам после обеда, только до машины своей доберусь и за руль сяду. Сделаю пару ходок с зерном для Мкилимы, а потом и мое отвезу», – размышлял Баб, но вслух коротко произнес:
– Как вам угодно будет, господин