из ванной комнаты ему пришлось в спешке выбираться, вытираясь на ходу, так как теперь уже Оганио требовал к себе внимания.
С ним-то хоть все оказалось проще. Ребенок опять захотел есть. Джефри его накормил. А когда посмотрел на часы, то они показывали пять ночи. До восхода двух солнц, а они всегда вставали и заходили с небольшим временным лагом относительно друг друга, оставалось около семи часов. Если учесть, что на сон хомо с Тренда тратили около шестнадцати часов (ложились отдыхать примерно в сорок пять часов, а просыпались в одиннадцать), то на сон у Джефри оставалось не более шести. Надо учитывать, что ему еще необходимо было стерилизовать детскую посуду, постирать пеленки и сделать еще кучу всяких дел, которыми обрастают мамаши в связи с рождением у них ребенка. «Да, туговато мне придется. Со сном будут проблемы. Хотя, на работу мне теперь ходить не надо, так что выспаться можно будет и днем», –успокаивал себя Джефри. И правильно делал. Другого позитива на горизонте не наблюдалось, потому как этой ночью его разорванный в клочья сон составил в общей сложности не более двух часов.
*
Семья Нгуви жила более чем скромно, как, впрочем, и подавляющее большинство жителей Волатильности и примыкающих ней хуторов. Внутреннее убранство их дома не имело излишеств. В углу комнаты, отведенной под кухню, гостиную и прихожую одновременно располагалась печь, сочлененная с плитой. Агрегат для приготовления пищи и нагрева воздуха был изготовлен из огнеупорного кирпича, помазан глиной и работал на дровах, торфе или каменном угле.
Еще в кухне находилась железная кровать, сетка у которой была настолько растянута, что спавший в ней хомо располагался, как в гамаке. Стол стоял у окна, а буфет у стены.
Дом включал в себя еще две небольшие спальные комнаты.
Стены в них были побелены мелом, отчего при соприкосновении с ними на одежде оставались следы белого цвета.
Меньшая по размерам спальня предназначалась для Таммы, а другая была отведена для сна родителей. В последней на тумбочке жил черно-белый телевизор. В данный момент ему жилось невесело. Он болел, а если точнее, то находился в коматозном состоянии. Правильнее выразиться: телевизор хворал всегда. Это значит, что он никогда не показывал четкую картинку. Его лучше было охарактеризовать не «чернобелый», а «серый», так как из-за плохого качества сигнала картинка, за редким исключением, была ужасной. Сегодня было исключение – он сломался и не показывал вообще.
Хуже того, даже не говорил. Только не подумайте, что на Тренде телевизор – это живое существо, кинескоп у которого растет из пуза, а вместо хвоста – сетевой шнур со штепселем.
Нет. Телевизор – это телевизионный приемник и электронное устройство отображения картинки и звука.
Из-за невозможности смотреть трансляцию мигунампирного матча Баб Нгуви находился в плохом настроении. Он было сунулся к соседям Кахесабам на просмотр мигунампира, но мать Махири, явно соврав, сказала, что ее мужа нет дома. Баб понял, что его обманывают и не хотят пускать в дом. Неспроста ему об этом хозяйка сообщила еще тогда, когда он и в калитку двора не вошел.
– Привет, Ерани, а Руве дома? – спросил Баб у матери Махири, ковыряющейся среди зелени в огороде.
– Нету его, – пристально посмотрев на соседа, ответила женщина.
– А где? – спросил отец Таммы.
– А тебе чего? Выпить не с кем?
– Мигунампир пришел посмотреть, – пояснил Нгуви.
– Мигу-у-унампир? – произнесла Ерани и, выдержав паузу, продолжила. – А дома чего ж не смотришь? Электричество экономишь?
– Телевизор сломался, а тут мигунампир.
– Нет Руви дома.
– И куда это он подался на ночь глядя? – спросил Баб.
– Не знаю. Он мне не докладывал. Может, к куме Виби пошел. Ты же лучше знаешь, – произнесла женщина, но ее собеседник так и не понял, что значат ее слова.
– К Виби? – переспросил Баб.
– Ага. К ней, наверно. С ней интереснее смотреть, чем с тобой, – со злобой ответила соседка, дав понять, что разговор окончен.
Вот так ни с чем, кроме испорченного настроения, и вернулся Баб к себе в дом. К другим соседям идти не хотелось, да и матч уже подходил к концу. «Чего это она завелась? – не понимал такого поведения Ерани Нгуви-старший. – Чего с нее возьмешь? Слабоумная кобылица, как и все женские создания. Еще одна моя такая по двору где-то ползает».
Тамма сидел у себя в комнате и делал уроки, или делал вид, что делает уроки. Он открыл учебник математики, только почему-то вместо цифр в тетради рисовал на листике бумаги то ли хомо с крыльями, то ли летучую мышь с головой гуманоида. Баб открыл дверь и посмотрел на сына. Тот сразу взял учебник в обе руки и целеустремленно начал всматриваться в раскрытую книгу.
– Чего делаем? Уроки? – сам спросил и сам ответил Баб.
– Ага, – невнятно проворчал Тамма.
– Ну, делай-делай. Может, ученым станешь? – Баб то ли пошутил, то ли подбодрил сына.
– Стараюсь. Ищу знания.
– Вижу, что пока ты только нашел ржавую рухлядь, сброшенную с неба на парашюте.
– А ты парашют где оставил? – спросил Тамма.
– В кузове оставил. Загнал машину на двор и оставил. Надеюсь, никакая сволочь не утащит до утра.
– Пап, а парашют, что мы нашли, он хороший? – сын захотел, чтобы отец его похвалил за находку.
– В хозяйстве сгодится. У хорошего хозяина, – к каковым он сам себя причислял, – все пойдет в дело.
– Это хорошо.
– Ты уроки делай, хорошо?
– У меня, папа, что-то задача не решается. Может, поможешь?
– Давай, – лениво произнес Баб.
Тамма позвал отца к столу и рассказал условие задачи.
Отец долго смотрел, высказывал какие-то предложения и предположения, а потом расписался в своей математической беспомощности.
– Не знаю, сынок. Не по мне эта наука. Вот ежели бы колесо снять с грузовика, то это мое, а тут… Ты, это, у матери спроси еще, – посоветовал Баб.
– Папа, ты ж говоришь, что она тупая. Уж если ты со своим умом не можешь решить, то она и подавно.
В это время в хату вошла Амбани. Тамма позвал ее, прося помощи в решении задачи. Мать сняла грязные резиновые сапоги и прошла в комнату к ребенку.
– Что такое? – поинтересовалась она.
– Задача сложная, решить школьник не может, – ответил Баб, пропуская к столу жену.
– Давай посмотрю, – ответила она, вытирая грязные руки о свой рабочий халат. – Фу, с этим хозяйством… сколько ни делай, а всего никогда не переделаешь.
– Надо лучше работать, – посоветовал муж жене.
– Особенно языком. Так все умеют. А еще по дорожке грязь разносить с улицы, – Амбани указала рукой на обувь мужа.
– Ладно-ладно. Разошлась, – недовольно произнес Баб и пошел к выходу.
– Что не понятно? – спросила у сына мать.
Тамма ткнул пальцем в учебник, указывая на задание.
Амбани прочитала несколько раз, а потом удивилась.
– А что тут непонятного?
– Все непонятно, – сказал Тамма.
– Так это ж тема еще с прошлой недели. Правила надо учить, тогда и понятно станет. Это ж проще простого. Если столько яблок увезли, а столько было, – она карандашом водила по строкам. – То в остатке сколько?
– Не знаю, – сын в непонимании пожал плечами.
– Это и ослу понятно: тридцать пять яблок. Сынок, не стыдно – с такой легкой задачей не справился? – с укором Амбани глянула на ученика.
– Никакая она не легкая. Даже папа не смог решить.
– Папа только за столом хорошо решает с ложкой в руке, –пошутила Амбани.
Однако Баб воспринял этот укол нешуточно. Он возмутился, начал спорить, а потом и вовсе свел разговор к тому, что Тамме к завтрашнему дню нечего делать уроки, потому что в школу он не пойдет.
– С чего это он не пойдет? – не поняла мать.
– Зерно будем грузить. Машину подгоню я. Быстро надо успеть. Договорился я сдать пшеницу в Маржинале, – пояснил отец.
– Да что мы, вдвоем не справимся? Пусть дитя идет в школу, – не согласилась с прогулами сына Амбани.
– Я сказал, что втроем грузить будем – значит, втроем.
Поняли?
– Хорошо, – радостно произнес Тамма.
– Пусть так, – пошла на уступки мать, – но это не значит, что уроки делать не надо.
Далее родители спорили, и даже забыли, о чем начали, упрекая друг друга в лености и разных пороках. Все закончилось тем, что Баб ударил свою жену рукой по лицу. Та упала.
Тамма вскрикнул и поднялся с табурета.
– Чего вылупился? – крикнул на него отец. – А ну, марш в сарай за дровами. Пусть мать ужин готовит, а то шибко умной стала.
Тамма накинул на ноги обувь и выбежал во двор. Уже стемнело. Дул слабый, но прохладный ветерок. Мальчик поежился. Посмотрел на небо. Отыскал на нем Бэквордацию.
Сжал правую руку в кулак и помолился своей богине, прося у нее, чтобы отец и мать не ругались между собой. Затем направился в сарай. Наложил на изгиб левой руки поленьев, взял их в охапку и понес в дом. Шагая по двору, он вспомнил о коробочке, найденной им сегодня внутри стиральной машины. Ее он наспех спрятал возле сарая в зарослях крапивы.
«Надо перепрятать, а то она красивая, и если кто найдет, то обязательно себе присвоит», – решил Тамма. Вспомнив об одной находке, ему пришли мысли и о другой. «Надо кожана покормить, а то голодный сидит», – мальчику стало жалко то существо, которое он поместил на балку в хлеву.
Тамма бросил дрова у плиты и направился повторно во двор, на ходу прихватив со стола горбушку хлеба. Ни матери, ни отца в этот момент на кухне не было. Войдя в хлев, мальчик щелкнул выключателем, и замызганная лампочка загорелась под потолком, аккурат возле квадратного отверстия, ведущего на чердак строения. Поросята через частокол ограждения высунули свои розовые пятачки, решив, что пришли их кормить. Корова повернула голову и замычала.
«Тише вы», – обратился он к животным, боясь, что их услышат родители. Он взобрался по лестнице и полез на четвереньках по сену, сваленному для кормежки скота в месяц холода баруди. Свет, излучаемый лампочкой, предназначался только для освещения нижнего этажа хлева. На чердак попадала лишь малая доля фотонов. Тем не менее, когда глаза Таммы привыкли к полумраку, он отыскал нужную балку, извлек из кармана хлеб и положил его. Как ни всматривался он в темноту, но отыскать летучую мышь он не смог.
«Не знаю, едят ли кожаны хлеб? Говорят, они мошек ловят, но другого, кроме этой горбушки, у меня ничего сейчас нет. Проголодается, так и хлеб съест, – размышлял Тамма. – Отец говорит, что если жрать захочешь, то чтобы не сдохнуть, и лебеду с дерьмом журавлиным хавать станешь».
Мальчик еще раз осмотрелся вокруг, но летучей мыши не обнаружил. Он хотел было ее позвать, но как приманивают звуком этих существ, Тамма не знал. Их в хозяйстве никто не держал. А имени своему питомцу он пока не дал.
Мальчик отключил электричество, закрыл дверь хлева на задвижку, и направился к своей коробочке. Искать вещь при свете Опциона и Фьючерса – совсем не то, что разыскивать ее в свете Бэквордации. Тамма шарил руками по зарослям крапивы, на ощупь отыскивая необходимый ему предмет. Но в руки ему постоянно попадали то молоток, то отвертка, то клещи, лежавшие под стеной сарая. «И чего папа их хранит под открытым небом? Вот у Кахесабов, так весь инструмент лежит на полках в сарае, а у нас разбросан по земле. Лежал бы в сарае, так жестянку свою я бы быстрее отыскал. Но папа говорит, что ничего с инструментом не случится, если под
