Передозняк

- и обернувшись добавляет, кивает на меня, - хоть рож ваших наркоманских видеть не будет, - и начинает угорать диким хохотом.
Ништяк, действительно все продумал, пожалуй может быть и сам потом Лягушку сдаст, чтобы за ее хату самому бабки получать. А может и нет - кто его хитрожопого знает!
Стук в дверь. Лохматый враз посерьезнев, жестом показывает мне, чтобы я сидел тихо, а сам быстро, но не суетясь понапрасну и не делая лишних движений, без шума складывает все причиндалы в пакет, к которому привязана тонкая веревочка. Он вывешивает пакет за окно, а конец веревочки сует мне в руку и говорит шепотом на ухо: "Если мусора, отпускай веревку " и идет открывать дверь: "Кто?" кричит он. Из-за двери раздается громкий шепот - "Это я Димок, Лёха". Лохматый поворачивается ко мне, поднимает указательный палец и качает головой.
- Вы ошиблись, тут такие не живут, - кричит он через дверь.
- Да это я, Лёха, из ночного клуба, ты чё Димок, - раздается из-за двери. Лохматый смотрит на меня и успокаивающе кивает головой, показывая жестами что все нормально. Я, на всякий случай, все-таки не вытаскиваю пакет.
Лохматый открывает дверь и в квартиру входят два каких-то кренделя.
- Ты чё, Димок, - говорит один из них, по моде прикинутый чувяк, с крашенными в белый цвет короткими волосами и несколькими кольцами в ухе, - своих не узнаешь?
- Свои все дома, - отвечает ему Лохматый весело, - здорово пацаны, зачем пожаловали?
- За радостью, - отвечает ему другой чувак, высокий и широкоплечий, с красивым лицом какого-то киногероя, - по чем она тут у вас?
- Для вас пацаны даром, - радушно кричит Лохматый.
Я достаю пакет с причиндалами, слегка удивляясь Лохматовской щедрости - опять видно какой-то умысел хитрожопый.
- Да чё даром, - говорит спокойно широкоплечий, - мы и заплатить можем - не бедные.
- Да вы чё, пацаны, обижаете, - Лохматый искренне, во всяком случае так кажется, оскорбляется, - я же не барыга какой-нибудь, западло это.
- Ну ладно, ладно, - быстренько проговаривает крашенный, - спасибо, Димок, мы твои должники.
"Это уж будьте уверенны", думаю я, Лохматый не из тех, кто долги забывает. Они раздеваются и проходят на кухню.
- Это Вовочка Негодяй, - кричит Лохматый и заметив гримасу на моем лице, поправляется, - Вовчик, для друзей он Вовчик.
Крашенный подскакивает ко мне, сует свою руку и называется "Лёха". Широкоплечий неторопливо подходит, внимательно на меня смотрит и говорит степенно "Герман".
Лохматый как фокусник, неизвестно откуда, достает три чека и начинает смазывать их на нож.
- А ты, Вовчик, не травишься что ли? - спрашивает меня Герман.
- Травлюсь, - и с интересом смотрю на Лохматого.
У того на долю секунды на лице появилось недовольное выражение, которое тут же сменилось широкой улыбкой.
- Ну мы вобщем-то только что вмазались, - говорит он, - но если хочешь, Вовчик, догонись.
Я про себя ухмыляюсь, вспоминая русскую народную поговорку: "На хитрый *** с винтом, всегда найдется жопа с лабиринтом". Лохматый попался на собственную хитрозделаность - мелочь, но приятно. И хоть я не собирался больше сегодня вмазываться, против халявы устоять не могу.
- Можно, пожалуй, - говорю я чуть равнодушно, внутренне угорая над Лохматым. Тот с кислой мордой достает еще один чек и докидывает его в кружку. Начинается процесс варки. Мы сидим и курим, наблюдая за Лохматым - он звезда этого шоу.
- Вобщем, Димок, - говорит Герман после некоторой паузы, - поговорил я с братом, он берет тебя, можешь завтра вечером приходить. Паспорт только возьми и трудовую, если есть.
Лохматый поворачивается и с радостной мордой порывается что-то сказать, но Герман добавляет строго:
- Только предупреждаю сразу, мой брат - человек резкий, чуть что не так, сразу бьет в бубен. Так что смотри, будь осторожен.
- Да ты чё, Гера, я шифроваться буду как Штирлиц, никто и не догонит, что я ширяюсь.
- И еще учти, если у тебя там в гардеробе пропадет что-то, ты будешь отвечать. А насчет бабок все ништяк будет, зарплата хоть и маленькая, но зато чаевых поднимать будешь - мало не покажется.
- Все путево будет, не сомневайся, Гера, я тебя не подставлю, - кричит Лохматый радостно и добавляет, обращаясь ко мне:
- Меня Герыч к своему брату в ночник гардеробщиком устраивает, ништяк работка - непыльная.
- Классно, - говорю я, - а я тоже Димок на работу устроился, в фирму одну, ночным сторожем - тоже неплохая работенка.
- Ништяк, - говорит он и добавляет, - давай, Вовчик, демид раскатывай, а вы пацаны выбирайте себе телеги, вон на шкафу в черепе.
Я начинаю катать демид, а Лёха лезет за черепом.
- А вот интересно, кто это был, - говорит он, выбирая себе телегу.
- Дедушка мой, - говорит Лохматый очень серьезно и повернувшись к нам начинает угорать, увидев вытянувшееся от удивления лицо Лёхи.
Наконец все готово, Лохматый вытягивает готовый раствор по телегам и спрашивает:
- Ну чё, пацаны, кого первого вмазать?
- Меня не надо, я сам, - говорит Лёха и идет ширяться в туалет.
- Мне в кисть, - Герман сует Лохматому свою руку. Я жду своей очереди.
Лохматый, откинув свои космы, наклоняется над Германом и вмазывает его: "Балдей, Гера". Тот откидывается на спинку стула и у него отвисает челюсть, глаза закрываются. Лохматый начинает чухать его телегу и обернувшись, спрашивает: "Живой, Герыч?" "Ммм... да", - мычит тот. Лохматый кричит: " Эй, Лёха, ты как там?" "Зер гуд", - раздается из-за двери туалета.
- Щас, Вовчик, потерпи, сначала я вмажусь, я быстро, - говорит мне Лохматый. И действительно, он как-то на удивление удачно, с первого раза, попадает себе в вену и прогоняет раствор.
Несколько минут он сидит на полу с закрытыми глазами, пережимая пальцами пробоину. А затем встает, явно на полуавтомате, берет кружку и начинает варить смывки. Про меня он будто забыл.
- Димок, - кричу я ему, - ты вмажь меня-то, потом смывки сваришь!
Он трет рукой свое лицо и говорит мне: "Щас, щас, Вовчик, потерпи секунду". Все понятно, чувака переклинило, его теперь не дождешься, придется самому вмазываться. Я смотрю на Германа, тот потихоньку сползает со стула, из его открытого рта текут слюни. "Гера", - кричу я ему - ноль внимания. "Гера!", - никакой реакции. Я начинаю тормошить его, он не реагирует, залепляю ему две пощечины - нет контакта. Минут пять наверное я хлещу его со всей дури по физиономии, пока он наконец с трудом, медленно, не открывает глаза. Слава богу, очухался! Убедившись, что он будет жить, я начал было уже примериваться куда бы жмякнуться, но тут из туалета раздается грохот упавшего тела, я бегом туда, рывком открываю дверь и вижу мрачную картину: Лёха валяется на полу, лицо его темно-синего, почти черного цвета. Все понятно - заглотил язык.
Я бегу на кухню и кричу: - Димок, Димок, Лёха язык заглотил, сюда бегом, поможешь откачивать, - тот ноль внимания. Стоит спиной ко мне с кружкой и как ни в чем не бывало варит смывки, отбивая себе по ляжке свободной рукой какой-то ритм.
- Димок, чё глухой что ли, быстрей сюда!
- Щас, щас, - даже не повернувшись говорит он. Бесполезно - тяжелый случай. Делать нечего, придется одному откачивать. Я резво возвращаюсь в туалет, прислоняю Лёху к стене и пытаюсь разжать его зубы - не прокатывает. Тогда я начинаю со всей дури дуть ему в рот, его щеки раздуваются, вот-вот лопнут, а воздух не проходит. Картина трагичная и в тоже время комичная - чувак с ярко-белыми волосами и темно-фиолетовой мордой, с раздутыми до безобразия щеками.
Забыв все на свете - как и что надо делать в таких случаях, я в сердцах бью Лёхе открытой ладонью по морде и кричу Лохматому:
- Димок, Лёха загибается, бегом сюда! - Никакого движения. Выбегаю на кухню и хватаю Лохматого за руку, "Димок...". "Пошел в жопу", - кричит он раздраженно и вырывает свою руку. Я секунду смотрю в его бессмысленные глаза и оставляю в покое, хватаю со стола ложку и мчусь в туалет.
С трудом, но все-таки я вставляю Лёхе ложку между зубов и пользуясь ей как рычагом, чуть-чуть, еле-еле, разжимаю его зубы и подковыриваю язык, начинаю ритмично давить на грудину и дуть что есть мочи ему в рот. В бошке я уже обдумываю куда бы деть труп и еще мне обидно, что не дали спокойно вмазаться. Но вдруг, когда я уже было совсем отчаялся, он делает судорожный вдох и мало-помалу начинает дышать, рожа его прямо на глазах приобретает нормальный цвет. Слава богу завелся! Для верности, и не без удовольствия, я отвешиваю ему пару пощечин, он болезненно морщится и открывает глаза. Взгляд бессмысленный, кричит: "Чё... чё..., что случилось?"
- Случилось страшное, - говорю я ему весело, - ты опять живой.
Видя, что все нормально, я иду на кухню. Лохматый уже доварил, сидит на стуле и засыпает демид в самовар. Морда по-прежнему бессмысленная. Вот ведь уникум - взял, да и сварил смывки на автопилоте! Здоровые рефлексы у чувака! А еще мне приходит мысль, что если б я сразу вмазался, то в хате сейчас бы было два трупа. Может быть и нет, но скорее всего я вел бы себя как Лохматый - забил бы на все хрен!
На кухню покачиваясь заходит Лёха, с дурацким выражением на морде.
"Иногда они возвращаются", - думаю я. Он с жадностью смотрит на мою руку, в которой телега с раствором, трет руками свою морду и спрашивает меня: - А где мой раствор?
- Твой раствор у тебя по вене плавает, - говорю я ему.
- Как это? Я че, уже вмазался? - спрашивает он меня недоверчиво.
- Мало того, ты уже и отъехать успел, ели откачал тебя.
- Да ладно, ты гонишь, я никогда не отъезжаю, - кричит он убежденно.
- Ну тогда с почином, - поздравляю я его. Но он меня уже не слушает, пристально смотрит на Лохматого, который вытягивает готовый раствор в телегу.
- А что это? - спрашивает он меня, указывая пальцем на Лохматого.
- Смывки.
- Раскумаримся, Димок? - кричит он Лохматому.
- Да чем тут раскумариваться то, - вполне осмысленно говорит тот, поднимая голову, - тут и на одного мало.
Дальше я уже не слушаю, взглянув на Германа, который уже тоже понемногу приходит в себя, я выхожу из кухни - должен же я в конце концов вмазаться! Я захожу в комнату и сажусь на диван, вытягиваю из своих штанов ремень и перетягиваю им руку. В комнату входит Лёха и кричит мне: "Чего мучаешься, Вовчик, давай вмажу". Я секунду колеблюсь, а затем отдаю ему телегу. Он берет ее и садится передо мной на корточки, лихо, без всяких сомнений, втыкает мне иглу в вену и начинает гнать раствор. Прямо на глазах, у меня на руке вздувается шишка, боль неимоверная. Задул гад! Я кричу ему: "Дуешь, ты чё, офигел что ли!" - И вижу, что глаза у него закрыты. Он открывает глаза и смотрит на меня удивленно, будто не при делах. Я отбираю у него телегу со словами: "Иди ты нафиг, Лёха, сам вмажусь". Обиженный, он  молча встает и плетется обратно на кухню. Вот чувырла! На моей правой руке огромная шишка, наверное с куб загнал под кожу!
Кое-как, с грехом пополам, я, наконец, вмазываюсь. То ли я перенервничал, то ли еще чего, но кроет не очень сильно, да что там говорить - откровенно слабо! Но состояние в принципе нормальное - жить можно. Посидев еще пару минут, я иду на кухню.
Там уже кипит чайник и все сидят живые и здоровые, почти вполне пришедшие в себя. Я беру йод, наматываю на спичку вату, закуриваю сигарету и сажусь на пол, прислонившись спиной к холодильнику. Начинаю рисовать йодом сеточку на своей шишке, расползающейся по