Полночный рассвет

свою голову. Вейнара явно раздумывает, съесть меня прямо сейчас или приготовить со специями.
У картины с башнями замечаю высоченного мантикорянина со спокойным, даже чуть отрешенным лицом. Выступающие скулы, тонкий нос, необычный разрез глаз—почти ровное нижнее веко и выпуклое верхнее. Волосы мантикорянского окраса—пурпурные у корней с переходом в фиолетовый на концах—стянуты в маленький несерьезный пучок, открывая высокий лоб.
––На кого смотришь?––спрашивает Тан, непонятно откуда явившийся.––На того, длинного? Да я такого заморыша одним взглядом уроню.
Он презрительно хмыкает. Действительно, мантикорянин именно того телосложения, которое Тан называет «худущий—одни глаза». То есть невыносимо изящен. Очень стройный, но широкий в плечах. Распахнутый воротник темно-синей куртки со стилизованным золотым солнцем открывает длинную шею, очень беззащитную—без уллмарских шипов. Черные брюки с десятком карманов заправлены в ботинки на мягкой подошве, которые почему-то называют «воровскими». Я застываю перед ним так, как перед самыми лучшими картинами.  Почти бесшумно он подходит ко мне.
––Приветствую вас, леди. Рад видеть на этом мероприятии.
––Взаимно!––мяукаю я, глядя снизу вверх. Этельреда, судя по сохранившимся снимкам, была огромного роста, но мне до этого далеко.––Вы не находите, творения Нирасха просто великолепны. Вы бывали на выставках раньше…. Хм… Как к вам обращаться?
––Эмерик,––изящно кланяется мантикорянин.––Де Бранд, между прочим. Мы встречались раньше?
––Разве что на выставках. Я иногда там бываю.
––Интересуетесь искусством?
––Почти. Я художник. Может, видели мои творения. Юкина.––и издевательским тоном добавляю:––Тэй, между прочим.
Пальцем в воздухе рисую переплетенные «Ю» и «Т». Эмерик удивленно изгибает тонкую бровь, потом в его глазах расцветает самое настоящее просветление.
––Видел в Серебряном зале. Жаль, что их убрали. И коты замечательные, и  воительница в белом великолепна…  
Какая прелесть! Неужели меня кто-то помнит? Кто-то успел увидеть картины, прежде чем их сняли с выставки. Почему-то для меня важно, что именно этот мантикорянин их увидел.
––Этельреда Тарамоку, я ей очень восхищаюсь.
––Догадаться было нетрудно. Я тоже увлекаюсь легендами. Но из всех персонажей   мне больше нравится Рэнцэ Миваку.
––И чем же он тебе нравится?—я прикладываюсь к соку.––Убийца же! Чуть Этельреду не…успокоил. Продался мафре за алмазы!
Эмерик едва заметно вздрагивает. Впрочем, если бы при мне кто-то бросался словами… А что далеко ходить, драться бы начала.
––Но он же отступил от зла и доказал свою верность Уллмари! Знаешь, сколько мафре пало от его рук? А с Этельредой… Он всю жизнь любил Имперскую Леди, но проиграл борьбу за ее сердце…
Вот уж от кого не ожидала! Понятное дело—Июмир… С тех пор, как Этельреда спасла ему жизнь, они почти не расставались.  
Но чтобы у злодея Миваку были какие-то нежные чувства?
«Рэнцэ из древнего рода Миваку, был самым коварным среди тех, в ком струилась кровь уллмари. Настолько, что даже Июмир, шпионмастер, знал о нем мало. И был Рэнцэ самым ловким убийцей-наемником, способным сразить с одного выстрела. И служившим мафре. Они пообещали в награду пять крупных алмазов за Июмира, девять—за Этельреду, двадцать—за императора или императрицу. Тогда Рэнцэ пробрался в тронный зал во время аудиенции, намереваясь убить каждого из них. Но Этельреда, услышав шорох, выстрелила не глядя из жезла-лучемета, оплавив колонну над головой убийцы. После чего его, связанного шлейфом Этельреды, привели к императору. Миваку  уверовал в бесстрашие народа уллмари, и принес клятву верности. С тех пор он сокрушил многих мафре и предателей»
Сиамури Арсианара «Легенда об Имперской Леди»

Это один из самых любимых отрывков, и я пересказываю его слово в слово. Но изящество староуллмарского слога не очень впечатляет мантикорянина.
––О героях империи в целом, и о Рэнцэ было множество легенд. По одной из них, Рэнцэ был увешан оружием, и мог сокрушить любого, кто приблизился, а мог метнуть гранату с отравляющим газом и убить всех, кто находился в зале. Но увидев Этель вблизи, Рэнцэ склонился перед ней, так его сразила красота Защитницы. Он любил Этель до последнего вздоха, но… Правильно, куда ему перехитрить Мэнзвийского Плута?
 Я пытаюсь спрятать издевательскую улыбочку.  Не столько, думаю, красота сразила, сколько осознание, что попался. Сразу нашел способ перебежать на сторону Уллмари, хотя он бы и обратно рванул, представься такая возможность…
––Что еще от плута ждать…––сочувственно вздыхаю я.––Впрочем, сердцу не прикажешь. Даже сердцу Защитницы.
Эмерик улыбается. Замечаю, что губы у него хоть и тонкие, но красивых очертаний. И цвет интересный—бледно-голубой.
––А ты чем живешь?––спрашиваю я.––Помимо искусства, разумеется.
––Торговлей. Если нужно скоростную капсулу, это к нам. «Бесконечный путь», слышали о таком?
Кто же не слышал? Почти на любой планете Звездной Конфедерации можно увидеть здание с крылатой звездой на фасаде. Иногда я захожу в него просто посмотреть—нравятся мне изящные капсулы, иногда в них можно увидеть идею для картины.  На одном из творений я переделала капсулы на рыб и поместила город в водную толщу.
––Еще бы! Крылатую звезду на любой капсуле видно, когда от нее увертываешься, перебегая улицу.
  Отчаянно заливаюсь краской. В смысле оранжевым. Хотя опрокинуть на себя ведро любимой зеленой краски было бы художественно и оригинально.
––Даже так? А не лучше ли пользоваться телепортами?
––Перегружаются,––жалуюсь я.––И сталкиваюсь иногда возле них со странными личностями, даже что-то кошкоподобное видела…
Только я открываю рот с целью рассказать Эмерику о неизвестном существе, появивишемся из воздуха, как он, досадливо морщась, тыкает пальцем в кнопку переговорного устройства на ухе.
––Бранд на связи!––рявкает он так, что любителей искусства, собравшихся на открытие выставки, относит шагов на пять. Я не двигаюсь с места, привыкла и к более громким крикам.
Эмерик выслушивает, чуть наклонив голову. Металлические шпильки, стягивающие его узел, переливаются холодными бликами.
––Ну что ты пристал, как пьяный уллмарик к изваянию императрицы…––тяжело вздыхает мантикорянин, заведя глаза под потолок. Отключает связь и обращается уже ко мне:––Леди Тэй, вынужден вас покинуть.
––Счастлива буду видеть снова!––отвечаю я, почти не соврав. Смотря в каких обстоятельствах…
Я провожаю Эмерика до двери, после чего он, изысканно поклонившись, уходит по струящейся дороге, уже пропитанной закатом, а я смотрю ему вслед. Довольно широкие плечи, прямая худая спина, длинные ноги…Невыносимо изящен, с него любую эпическую личность пиши—не ошибешься.



--Ну как?
--Помечай зеленым, реакция идет. Давай следующий.
Это я и Раяцу проверяем новые реагенты для очистки воды, смотрим, как они действуют на отравляющие вещества и помечаем световыми ручками в специальной таблице. Помимо емкостей с реагентами на столе стоит коробка с ампулами универсального антидота.
И тут происходит нечто—вламывается тело непонятной расовой принадлежности. Ростом и шипами похож на уллмарика, но насыщенно-зеленый цвет физиономии вызвал бы зависть у любого рептилоида. Раяцу морщится—от существа пахнет, как от винной бочки. Оно хватает ампулу антидота  и одним глотком выпивает  содержимое, неловко приземляясь на стул.
Через полчаса, окончательно сорвав рабочий настрой, существо превращается обратно в уллмарика из соседнего отдела, сует голову под вытяжку, надеясь избавиться от устойчивого аромата,  и уходит с миром.
--Это что было?--спрашиваю я.
--А ты не знала, что противоядие—способ мгновенно протрезветь? Действует как метаболический насос. Его с этой целью и таскают...
--Лучше бы делом занимались... ну там мир спасали...



Теперь понятно, почему даже после интересной работы я дикими прыжками несусь домой. Погода хорошая, можно и не пользоваться телепортом. Подумаешь, дождь хлещет как одержимый. Это всего лишь вода… Между прочим, омовения в храмах Всехранителя совершают только «небесной» водой. И не зря, для возвращения душевного равновесия нет ничего полезнее. А то уже всякая ерунда в голову лезет. Эмерик…тоже мне, свалился со своей Мантикоры на мою бедную голову. Ни об одном уллмарике я не думала так, как о высоченном белокожем мантикорянине. Надо же, легенду об Имперской Леди знает…
Может, и не сваливался, а я его придумала таким, каким хотела видеть. С богатым и больным воображением это сделать нетрудно.
––Эй ты, тетка!
Я не обращаю внимания, в силу возраста теткой пока себя не считаю. Как приду домой, надо посмотреть в набросках, может, я просто выдумала и нарисовала Эмерика.  
––Да-да, в мокром шарфе, я к тебе обращаюсь.
А вот это уже серьезно. Кроме меня, никого в шарфе не видно. Беру сумочку наизготовку—она довольно тяжелая, а другую руку сжимаю в кулак, уллмарские шипы могут нанести серьезные раны.
Дорогу мне преграждает серебристая с зеленым капсула, аляповато украшенная оскаленными мордами неизвестных существ. Кажется, хозяин капсулы трагически лишился художественного вкуса.  Из кабины свешивается толстый, коротко стриженый рагнарец бандитского вида,  в парчовой рубашке, которая тут же промокает насквозь. Где-то я уже его видела…
––И что вам понадобилось от приличной художницы?––вопрошаю я с видом бойца, которому нечего терять.
––Тетя… Тэй? Или как там тебя?––вежливо и даже ласково изрекает головорез,––Ты бы извинилась перед нашим главным, Эльстар Рёксва который. Тебе ничего не стоит, а он счастлив будет, и малюй себе с миром.
––А если не извинюсь?
––Жалко мне тебя, молодая, красивая,––сочувственно вздыхает рагнарец.––Голову тебе проламывать не хочется…
––Ладно, приму к сведению,––мрачнею я.
Все настроение испортили, уроды безголовые. От злости плюю вслед безвкусной капсуле, бодро снявшейся с места.  И вовсе я не думаю извиняться, не хватало еще, чтобы приличная леди ползала перед бандитом.
Прежде чем зайти домой, выжимаю то, что еще реально выжать, то есть шарфик, остальное сразу же развешиваю сушиться, облачаясь в драную, но удобную блузу. И  не надо меня воспитывать на тему «Дома надо выглядеть прилично, а ну как кто нагрянет? И вообще, порядок надо навести». Во-первых, мне так удобнее, ничто не отвлекает от искусства, а во-вторых, кто в здравом уме может нагрянуть? Не Эмерик же, он меня всего один раз видел и, наверное, даже не запомнил. Кто я для него. Обычная уллмарка, оранжевый недомерок, который смотрит снизу вверх. Неплохая художница, но всего лишь одна из многих.
Едва я, почти не глядя, намечаю на большом листе изломанную линию горизонта, отвесные скалы и город неизвестной архитектуры, как дверь вздрагивает. Только этого не хватало, неужели Рёксва послал своих головорезов? Против таких шипов на руках мало. Сбегав на кухню за увесистой сковородкой, на которой обычно жарю пышки, я подхожу к двери.

––А, заходите, леди Ирдрин.  Счастлива видеть. Что привело вас в эту печальную обитель?
Становится мучительно стыдно и за хаос в доме, и за прорванную блузу, и за увесистую сковороду в руках.