он. Заарестовали его намедни, увезли в милицию, а вернули едва живого, рёбра у него поломаны, доктор сказал…
Бородач сдёрнул с больного одеяло. Увидев, что больной одет в чистую нательную рубаху и кальсоны, засомневался:
— Что-то больно чистый он, после избиения-то.
— Дык, переодела я его. От мужа исподнее осталось. Обмыла немного. Весь бок у него отбитый.
Сиделка осторожно задрала рубаху, показывая широкую повязку на левой половине груди, местами бурую от засохшей крови.
— А документы есть на постояльца?
— Дык, всё забрали в милицию. Хорошо самого вернули, едва живого бросили.
— Ладно, чёрт с ним.
Бородач вгляделся в лицо Коломытова.
— Всё равно, похож, не жилец… твой жилец.
Жерихов Иван Михайлович, комиссар труда, бывший литейщик, спал крепко по той причине, что прошлым вечером праздновал день рождения кума, ну и засиделся у него до вторых петухов. Опять же, самогоночки под солёное сало и квашеную капусту было выпито изрядно, без малого полчетверти. Под любимую кумом нелестную относительно умственной работы Жерихова поговорку: «Ум хорошо, а кум с четвертью самогонки — лучше!». Ну и проспал комиссар все наступления—отступления.
До обеда Жерихов с тяжёлой головой ходил по городу в поисках однопартийцев. Похмельный вид его и невзрачность одеяния были настолько нетипичны для служащих советской власти, что белые не признали в нём комиссара.
Кто-то из знакомых, встреченных Жериховым на улице, посоветовал Ивану Михайловичу, во избежание случайного расстрела на улице без суда и следствия, самоарестоваться. Выспросив, где держат арестованных, Иван Михайлович пришёл в амбар, где сидели арестованные по подозрению красные, и самозаключился.
= 9 =
Когда в занятом «восстанцами» Балакове узнали, что к городу движется отряд Шкарбанова, повстанческий крестьянский отряд села Красный Яр решил эвакуироваться. С головорезами Шкарбанова, мол, связываться себе дороже. Обоз с награбленным отправили домой вдоль Волги.
То место, где отряд Шкарбанова подошёл к Волге, обоз повстанцев прошёл получасом раньше. Опасаясь, что Шкарбанов лишит их добычи, «восстанцы» из города послали верхового, чтобы вернуть свой обоз. Верховым поехал старик Епифан Логов.
Логов доехал до передового разъезда Шкарбанова, принял одетых в гражданское красных за своих:
— Эй, ребята, вертай назад! — крикнул подслеповатый Логов.
Размахивая руками, он подъехал к разъезду вплотную.
— Поезжай, ребята, назад, а то прямым путём к Шкарбанову угодите. У меня предписание спешного свойства от штаба.
Логов снял шапку и достал пакет. Красноармейцы приняли пакет.
— Пакет командиру послан. Мы не командиры.
Красноармейцы привели гонца в отряд, подали пакет Шкарбанову.
Шкарбанов молча разорвал пакет, повертел его всяко, но по причине малограмотности написанное от руки разобрать не смог.
— Адъютант где? — потребовал он.
— Дык, отлучился адъютант.
— Да что ж это за дисциплина, мать вашу… Адъютант отлучился! Куда он может отлучиться во время марша?!
— Дык, до ветру отлучился. Облегчится и придёт!
Логов, подслеповато прищуриваясь, приглядывался к Шкарбанову.
— Товарищ Шкарбанов, — наконец, сказал он, — либо я обмишулился? А ведь я думал, что попал к своим.
— А ты разве белый? — с деланным удивлением спросил Шкарбанов.
— Я-то? Нет, сельский, — простодушно ответил старик и сник. — Что ж, товарищ Шкарбанов, ты меня теперь расстреляешь, али как?
— Нет, дядя Епифан, не расстреляю. Выпорю только хорошенько, чтоб белым не служил. Снимай портки, ложись!
Старик молчал, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну так что, дядя Епифан, ещё раз восстанешь супротив Совета? — справился Шкарбанов.
— Нет, Семён, детям закажу. Ей—богу, правда, — радостно проговорил Логов, почувствовав, что ему наступила амнистия.
— Ну, рассказывай, много комиссаров в городе повесили или расстреляли?
— Мы — ни одного. Ей богу, ни одного, вот те крест! Про других не скажу. Арестованные были, да. Слышал, в анбаре на пристани их держат, у Мальцева. Ну, я пойду, Сёма? — заискивающе попросился старик, суетливо заторопившись. — Чё я вам мешать-то буду? Вы люди занятые, воевать вам надоть… А из меня какой воин? Так, мусор под ногами…
— Иди, дядя Епифан, иди. Да скажи своим, ежели кто против советской власти пойдёт, я непременно заеду и всех выпорю!
= 10 =
Буксир с командой военкома Захарова в количестве шестнадцати человек прибыл в Вольск часов в десять утра.
Захаров в сопровождении трёх красногвардейцев сразу же направился в военный комиссариат просить вооружённой поддержки.
— Нету людей, нету! — сердито отговаривался вольский военком. — Ну пойми ты, дорогой товарищ Захаров… Ты же сам военком! Нас поджимает подполковник Махин, все боеспособные подразделения вышли ему навстречу. В городе демобилизованные солдаты бузят… Сами еле держимся! Не дай бог контра в городе поднимется — кранты нам! Хочешь, пушку тебе дам?
— Дай хоть пушку, — помолчав, уныло согласился Захаров.
— Слушай, товарищ Захаров! — вдруг обрадовался вольский военком. — Мне ж утром рыбаки доложили, что твой Шкарбанов по той стороне проходил! Как раз в сторону Балакова. Он теперь, наверное, под Балаковом сидит, думает, брать его или не брать. Вот и решите вместе.
Захаров тяжело вздохнул, безнадёжно качнул головой.
— Ладно… Ну ты мне хоть артиллериста дай, к пушке-то. У нас своих нету!
С трудом погрузив пушку на катер и закрепив её на корме, команда Захарова отчалила и вдоль левого берега пошла вверх по течению. Военком постоянно осматривал берег в бинокль.
— Вот он, чёрт Шкарбанов! — вдруг воскликнул Захаров, указывая в сторону берега.
Красноармейцы, увидев всадников, скрывающихся за береговыми кустами, восторженно закричали, замахали руками.
Шкарбанов, увидев в бинокль своих, выехал на берег, помахал рукой в ответ.
Катер уткнулся носом в берег. Захаров спустился по трапу, обнялся с Шкарбановым.
— Такие вот дела, — рассказал он о захвате мятежниками города. — Сил у нас — кот наплакал. Твой отряд, моих полтора десятка необученной пехоты, да пушка.
— Кто смел, тот и съел, — усмехнулся Шкарбанов. — Думаешь у них обученные? Мужики деревенские с дубьём, да с вилами. Давай сделаем так. Ты плывёшь на правую сторону, высаживаешься, катишь пушку на горку — и город перед тобой как на ладони. Начинаешь палить по городу — всё видно, всё понятно. Я, как услышу артиллерию, даю команду «Аллюр три креста!» и гоню всем отрядом по улицам. С гиканьем, криком и свистом. Представь, ты сидишь в городе, справляешь победу. И вдруг артобстрел, конница по улицам… Да деревенские от такого шума в штаны наложат и разбегутся!
— А ежели не разбегутся? — засомневался Захаров.
— А ежели не разбегутся… Тебя они не достанут, ты опять уходишь в Вольск. А мы промчимся по улицам вихрем, да ищи нас, как ветра в поле…
— Пушку вручную на гору катить — это тебе не кобылу выгуливать, — пожаловался Захаров.
— Ладно, дам я тебе лошадь. Больше не могу, сам понимаешь.
Спустив широкие сходни, с трудом завели коня на катер и отплыли к горному берегу напротив Балакова.
Захаров стоял на горном берегу, и город, лежащий в долине, был виден во всех квартальных очертаниях. Просматривался белый флаг на пристани, наблюдалось оживлённое движение народа на центральной площади.
Артиллерист готовил пушку к стрельбе.
— Эх, черти бестолковые, — в шутку ругал он красногвардейцев, не разбирающихся в артиллерийской технике. — Вот эту оглоблину поднимайте и поворачивайте туда. Вот эту хреновину забивайте в землю… Снаряд! — скомандовал он, настроив прицел.
Красногвардейцы стояли, растерянно переглядываясь.
— Вон, на передке, в том ящике жёлтая такая хреновина…
— Да знаем мы, что уж, совсем, что-ли…
— Закрывай ухи, пехота, щас жахну!
Красногвардейцы закрыли уши руками и зажмурились.
Артиллерист дёрнул шнур. Пушка жахнула. На центральной площади взметнулся фонтан взрыва. Чуть позже донёсся приглушённый звук взрыва.
— Гля, гля, шарахнулись, как тараканы, в разные стороны! — радостно воскликнул один из красноармейцев.
Захаров увидел, как с южной стороны, где мост через речку Сазанлей возвышался над степью двумя решетчатыми перекрытиями, похожими на букву «М», в город ворвалась конница Шкарбанова, понеслась по улицам к центру.
— Помоги Шкарбанову, — приказал Захаров. — Жарь перед ним по улицам.
Артиллерист открыл огонь по улицам, опережая движение отряда Шкарбанова примерно на квартал. Скоро кавалеристы выскочили на пристань и победно замахали руками в сторону противоположного берега, вероятно, призывая отряд Захарова к себе.
Оставив артиллериста и четырёх красногвардейцев на высоте, Захаров с остальными бойцами скоро высадился на пристани.
К тому времени Шкарбанов выяснил, что их поддержал вооружённый отряд литейщиков с завода Мамина, что мятежники покинули город, что советская власть в городе восстановлена.
— Там мои ребята ресторан на Николаевской проверили… Хозяин готовил обед для белых. Поехали, пообедаем, не пропадать же добру! — предложил Шкарбанов Захарову.
Поехали обедать.
Наблюдая, как аккуратно, «по—барски», вилкой и ножом, ест Лиза, один красноармеец спросил другого:
— Что за фифочка? Всё время рядом с военкомом трётся.
— Говорят, дочка купца Мамина. А теперь полюбовница комиссарская.
Ресторанный обед красногвардейцам показался сказочно вкусным.
Содержатель ресторана, упитанный низенький мужичок лет сорока пяти с браво подкрученными небольшими усиками и гладко причесанный под ласточку, подобострастно рассыпал комплименты в адрес красных.
— Всё равно после обеда мы тебя расстреляем, — сытно рыгнув, пообещал один из красноармейцев. — Ты хотя сейчас и полезный человек, а всё же отъявленный гад, белых собирался кормить.
Но расстрелять ресторатора не успели. Отряд кавалеристов Шкарбанова и вооружённые литейщики были слишком малой военной силой. Отставные офицеры собрали отступавших мятежников, двинули их к центру города и оттеснили красных к пристани.
Отряд Шкарбанова по берегу Волги ускакал из города.
На пристани собралось много детей и женщин — жён коммунаров, ушедших из города. Мятежники, обложив пристань, открыли по толпе ружейный огонь. Пули визжали и хлопали по воде, дети плакали, из стороны в сторону метались женщины с растрёпанными волосами.
— Цепляй баржу! — кричал Захаров рулевому буксира.
Тут же, под огнём противника, началась погрузка населения.
Скоро буксир с баржей отчалил, вышел из-под обстрела и скрылся за островом Пустынный.
Беженцы радостно обсуждали успешное спасение, сожалели об оставшихся в городе, пытались устроиться на приспособленной для перевозки людей барже.
— Лодка! Лодка! — закричал мальчишка, сидевший на высоком носу баржи.
Вверх по течению шла моторная лодка, один из пассажиров которой махал красным флагом.
Лодка причалила к буксиру, люди поднялись на борт. Вести, полученные с лодки, не радовали.
— Мы бежали из Вольска. Там начался мятеж. Мятежники разгромили арсенал и исполком, расстреляли председателя исполкома. К мятежникам присоединился артиллерийский дивизион, находящийся в городе после эвакуации с германского фронта, — рассказывал пожилой беженец.
Захаров стоял в
