перекликнулись сухим треском, вразнобой. В суетливом винтовочном шуме хлопотливо затакал пулемет.
И вдруг — Бум-м! Бум-м! — серьёзно ухнули красные шестидюймовки. Вихри взрывов, громадные столбы земли, чёрный дым на окраине станции. Земля вздрагивала, будто рядом роняли что-то необычайно тяжёлое.
— А что… Получается! — усмехнулся Зузанов. — Стравил их Мизинов таки! Готовиться к выступлению!
Вскоре прискакал Мизинов с эскадроном. Зузанов тут же послал его навстречу штабному эскадрону красных. Туда же, скрываясь в балке, приказал выступить всему отряду.
Пушки, обстреливающие станцию, вдруг замолчали.
Но вот одна выстрелила. Приближающийся свист… Взрыв далеко впереди, примерно там, где в балке скрылся эскадрон Мизинова, громадный столб земли, грохот…
— Из гаубицы глушит, — обеспокоено пробормотал Зузанов. — В кого это они? Наших, что-ли, засекли?
Вместе с наблюдателем он выехал на пригорок, оглядел окрестности в бинокль.
Ещё один выстрел… Свист… Земля содрогнулась от недалёкого взрыва.
Ещё один взрыв…
Зузанов вернулся к отряду, пояснил:
— Красные обстреляли штабной эскадрон…
Ещё выстрел… Свист… Взрыв чуть дальше предыдущих. Ещё один, всё дальше.
Прискакал наблюдатель.
— Накрыли машину. Отряд в полном составе ушёл на северо-запад.
Артиллерия красных продолжила обстреливать красный же гарнизон на станции.
— Ну что, господин подпоручик, — бодро обратился Зузанов к Росину. — Ваш тактический план великолепно удался! Быть вам полководцем!
— Нет, господин поручик, — возразил польщённый Росин, — мне что-то разонравилось воевать. Даст бог, война закончится, уйду в отставку, профессию разрушителя сменю на профессию созидателя.
Продолжая двигаться низинками, прячась от наблюдателей красной артиллерии за высотами, отряд приблизился к разбитой штабной машине. Несколько солдат побежали смотреть трофеи.
— Водитель убитый! — крикнул один из солдат. — Фуражка с красной звездой… Красные! И комиссарочка… Тоже убитая… Нет, дышит! Живая! В крови вся!
— Съездите, подпоручик, — попросил Зузанов Росина. — Посмотрите, что там. Документы, может, какие остались…
Подпоручик Росин подъехал к солдатам, толпившимся вокруг разбитой машины.
— Симпатишная комиссарочка, — переговаривались солдаты.
— В крови вся — от убитого шофёра, похоже. А сама только контуженая.
— Отмоем, почистим, накормим… Если господин поручик разрешит, будет нам утешение!
— Разрешит, жалко ему, что-ль?
— Документы есть какие? — спросил Росин солдат.
— Никак нет, господин подпоручик. Всё забрали красные, когда драпанули.
Росин спешился, протиснулся между солдат к лежавшей у машины комиссарше. Молодая женщина… Или девушка… В подогнанных под женскую фигуру гимнастёрке, галифе и сапогах… Привлекательная фигура…
Росин вгляделся в испачканное кровью лицо… И поразился:
— Лида?!
Он торопливо опустился на колени перед девушкой, вытащил из кармана большой кусок ткани, заменявшей ему носовой платок и полотенце, торопливо вытер лицо девушки.
— Лида!
— Что, господин подпоручик, знакомую встретили? — насмешливо спросил один из солдат.
Проигнорировав насмешливый вопрос, Росин потрогал руки, ноги девушки, стряхнул ошмётки крови с гимнастёрки. Гимнастёрка была не пробита. Значит, контузия.
— Лида… — подпоручик похлопал девушку по щекам, пытаясь привести её в чувство. — Лида!
Девушка открыла глаза, удивлённо вгляделась в лицо подпоручика.
— Костя?
И заплакала, закрыв глаза. Слёзы лужицей скапливались над закрытыми веками, струйками стекали по бокам лица.
— Лида, как ты здесь оказалась? Мы тебя потеряли тогда…Куда ты делась?
Подпоручик помог девушке сесть.
Лида вытерла глаза, огляделась. Увидела мёртвого шофёра, вздрогнула, отвела взгляд.
— Остальные удрали, — сообщил солдат, стоявший рядом. — Вас бросили, думали, оба убитые.
Лида перестала плакать, тяжело вздохнула.
Болела и кружилась голова. И в теле слабость до дрожи.
— Меня забрали в санитарный поезд. Отвезли в госпиталь, в Сызрань. Оттуда я убежала. Меня подобрали и выходила местные старики. Я вернулась в Балаково. Меня мобилизовали, направили сюда в штаб машинисткой. Костя, у меня жутко болит голова. Я попозже вам всё расскажу. Есть интересная информация.
— Взяли осторожно! — приказал подпоручик солдатам. — На подводу её, устройте поудобнее. Наша она! Семёныч! — позвал он вестового. Семёныч!
— Здесь я, господин подпоручик!
— Устрой там Лиду, чтобы всё хорошо было.
Семёныч протиснулся между толпившимися солдатами, увидел Лиду в окровавленной гимнастёрке.
— Лидушка! Гос-споди… Раненая?
— Не раненая, Семёныч, — успокоил вестового подпоручик. — Это чужая кровь. Контуженная она.
— Ну, слава богу!
Семёныч легко подхватил девушку на руки и понёс к обозу.
Несколько раз подпоручик подъезжал к подводе, на которой лежала Лида, спрашивал, не нужно ли чего, поил водой из фляжки.
Далеко за полудень, когда убедились, что отряд ушёл от красных, Зузанов выбрал низинку, где можно было спрятаться от глаз случайных разъездов, и приказал остановиться на привал.
Кашевары разложили костерки, вытащив из телег припасённые по случаю доски и брёвнышки и разрубив их на щепы, повесили над кострами котелки. Огонь старались поддерживать сухой травой-перекатиполем, сберегая по привычке дерево.
Грязные, поросшие бородой солдаты в ожидании каши сидели на земле и, разложив снятые гимнастерки и френчи, давили вшей.
Солдат-татарин, изловив особо крупное «животное» с интересом рассматривал его, пустив «гулять» на заскорузлой ладони.
— Кого поймал? — спросил его русский сосед.
— Блох, — удовлетворённо ответил татарин.
— Какой же это блох? — заглянул ему в ладонь русский. — Это воша.
— Блох, — лениво упорствовал татарин.
— Почему белый?
— Маладой.
— Почему не прыгает?
— Глюпый.
Солдаты ткнули друг друга локтями и рассмеялись.
Семёныч помог Лиде очистить гимнастёрку от засохшей крови.
— Со стиркой погоди, милая, — попросил он Лиду. — Ни речки, ни колодца нету.
Росин успел рассказать Зузанову, кто такая Лида. Услышав, что девушка работала в штабе Народной Армии КОМУЧа и выполняла поручения начальника штаба, Зузанов проникся к ней симпатией.
Вестовые сварили кашу, скипятили чай, накрыли офицерам «стол» — расстелённый на земле брезент. Офицеры расположились вокруг «стола».
— Рассказывать, какие части и под чьим командованием здесь были, наверное неинтересно, — взяла инициативу «допроса» в свои руки Лида. — Войска ушли, и наверняка будут переформированы.
— Куда ушли? — всё же уточнил Зузанов.
— Планировали отход двумя потоками. Основная часть — вдоль железной дороги до Озинок. На подмогу красным со стороны Озинок должен был подойти бронепоезд. Меньшая часть — в сторону Николаевска. Я как раз ехала со штабом чепаевской дивизии в Николаевск.
Лида умышленно упомянула чепаевскую дивизию. Она мучительно думала, почему осталась одна в разбитой машине, почему её не забрал Захаров. И решила, что его или тяжело ранили, или, не дай бог, убили. Красные бойцы схватили бессознательного командира и срочно отступили. А её, залитую кровью убитого шофёра, позади которого она сидела, приняли за мёртвую, потому и бросили.
— Да, за чепаевскими отрядами нам лучше не ходить, — задумчиво подтвердил мысли Лиды Зузанов. — Чепаев сильный командир. И главная его сила — в непредсказуемости. Он нарушает все правила тактики и стратегии. Его действия не просчитаешь.
— А о какой интересной информации ты упоминала? — решил помочь Лиде Росин.
— Мне кажется, она будет вам интересна. В штабе я слышала, что атаман Толстов намерен увести своё войско в Персию.
Зузанов присвистнул и удивлённо посмотрел на Лиду.
— Всё войско?
— Я не знаю, — виновато улыбнулась Лида. — Я говорю только то, что слышала. Мои предположения, думаю, вам неинтересны. Цена им такая же, как гаданиям цыганки.
— А где сейчас атаман Толстов? — спросил Зузанов. — В Уральске?
— К сожалению не знаю. Ни разу не слышала разговоров о расположении его штаба.
Задумавшись немного, Лида продолжила:
— Чтобы завоевать ваше уважение, я бы могла сказать, что работала в красном штабе по распоряжению контрразведки Народной Армии, прислана из Самары… Но… Я не разведчица, более того — мобилизована красными, как машинистка. Печатала текущие приказы, могу вспомнить, кто с кем воевал, куда какие отряды направлялись, но сейчас эта информация совершенно потеряла актуальность, как я полагаю. А о теперешнем расположении войск, вы сами понимаете, у меня информации нет. Потому что это расположение, в связи с отступлением красных, меняется ежечасно.
— Да, я с вами согласен, Лидия… — Зузанов запнулся. — Как ваше отчество? Господин подпоручик не представил вас…
— Ивановна, — представилась Лида. — Я дочь балаковского купца Ивана Васильевича Мамина, старосты города, депутата Самарской губернской думы.
— Видите, какая уважаемая девушка, — пошутил Зузанов и посмотрел на «окольцованный» безымянный палец Лиды.
Лида заметила взгляд и показала ладонь с кольцом.
— Я замужем. И могу гордиться — венчана перед алтарём. Правда, тайно. Потому что венчалась на территории, занятой красными. Муж мой — офицер, довольно высокой должности… А об остальном, господа, позвольте умолчать.
— Конечно, сударыня, конечно, — согласился Зузанов. — Венчаться в наше время, это… Это поступок, достойный высочайшего уважения. Взять на себя обязательства перед богом…
Подпоручик Росин с удивлением смотрел на Лиду. Она вдруг из девчонки превратилась во взрослую женщину. А он, Костя Росин, ощутил себя пацаном рядом с ней.
Вестовые подали кашу.
— Господа офицеры, — плутовато улыбаясь, встал по стойке «смирно» Семёныч. Одна рука у него была спрятана за спиной. — Дозвольте, по причине скорого прибытия, а также во здравие дамы, предложить вам местного напитку.
Семёныч вытащил из-за спины стеклянную четверть — длинную трёхлитровую бутыль, изрядно наполненную мутной жидкостью, похожей на карболку.
— Принял как-то в дар по случаю у местной бабульки, промышляющей самогоноварением, да вот застоялась в бездействии.
Семёныч радостно утёр усы вытянутым пальцем.
— Ага, в дар он принял. Реквизировал — сто процентов! А продукт-то… съедобный? Может там какая гадость намешана, — засомневался Зузанов. — По виду — чистая отрава, тараканов или крыс морить.
— Никак нет, господин поручик, не отрава, — расплылся в радости Семёныч. — Получив продукт, не преминул испробовать его на вредность христианскому организьму… — Семёныч продемонстрировал пустое пространство бутылки. — Как изволите видеть, до сих пор живой. Будучи склонен к правдолюбию, не могу сказать, что продукт славен вкусом. Нет, брехать не буду — вонюч.
Семёныч скривился, будто унюхал какую гадость. И тут же изменил выражение физиономии на радостное. Призвав слушателей к вниманию поднятым к небу указательным пальцем, доложил:
— Но имеет и немалое достоинство: дюже крепок и в голову ударяет надлежащим образом.
Семёныч тяжело вздохнул, развёл руками и признался с покаянным видом:
— Для уточнения дегустации я и сейчас чуток отведал, дабы проверить, не прокисла ли жидкость, не выдохлась ли.
— Вижу по
