вынесенный приговор, – попросил президент.
– Те, кому вернули некогда отобранную Мкилимами землю, плакали после оглашения приговора и благодарили богиню Бэквордацию за то, что она через вас ниспослала им справедливость.
– Вот видишь, как необходимо, чтобы в стране было верховенство закона, а не коррупция и власть богачей, – Окманат поднялся с дивана, подошел к Шару и похлопал его по плечу в знак благодарности.
Чини извлек из пачки сигарету, закурил и вернулся на диван. Сделал несколько затяжек. Возникла необходимость стряхнуть пепел. Пепельницы под рукой не оказалось. Окманат скривился. Снова встал, оторвал от газеты клок бумаги, положил на диване подле того места, где собирался сидеть.
Затем придвинул поближе мягкое кресло, уселся на диван, вытянул ноги, положив их на кресло. Потом дотронулся до поверхности оторванной газеты сигаретой, покрутил ее между пальцами. Пепел с конца сигареты отвалился и остался лежать на обрывке газеты.
– Ты нашел Махири Кахесабу? – спросил Чини.
– Не совсем.
– Как понимать «не совсем»? Хомо можно либо найти, либо не найти. Тут нет других мнений.
– Я ее не видел, но знаю, где она сейчас проживает.
– Великолепно. До меня дошли слухи, что у нее муж –крупноватый бизнесмен. У него, кстати, все в порядке с уплатой налогов или он мухлюет, как братья Мкилимы?
– Господин президент, у всех есть проблемы. Даже у президентов.
– И у меня? Ты на что намекаешь?
– Коль вам необходимо решать разные задачи, то и у вас возникают проблемы.
– Ты тут мне не заговаривайся, – одернул советника Окманат.
– Под него уже роют, и, как доложили, кое-что интересного нарыли.
– А жена его? – не терпелось узнать Чини.
– Она с ним давно не живет. Не разводилась, но, по его словам, еще лет пятнадцать назад забрала детей и умотала в другую страну к более жирному бизнес-коту.
– Он не врет? А то, может, прознал чего и воду мутит, а свою шлюху отправил в теплые края задницу греть?
– Не думаю. Откуда ему связать молодость своей супруги и свой бизнес воедино? Мы вызывали его в соответствующие органы. Один полковник с ним вел беседу, и я порой задавал вопросы. Он был очень напуган таким вниманием к своей персоне. Вряд ли он врал. Очень сожалел об отъезде жены, – рассказывал Фаниби.
– Так влюбился, что потерял голову и до сих пор не может забыть? – не поверил Окманат.
– Да нет, он переживает, что кто-то оказался более успешным предпринимателем, чем он, в результате чего от него и ушла жена к более богатому.
– Тьфу ты! Ну и народ эти бизнесмены. Даже нормальных эмоций и чувств у них нет. Одни только деньги в глазах, –резюмировал Чини, а про себя подумал: «Значит, эта шлюха сбежала от наших служб и от меня подальше. Точнее, не от меня. На кой болт она мне сдалась? Но было бы приятно видеть, как она бы тут валялась у меня в ногах, упрашивая вернуть ее семейное добро. Жаль. За границей мне ее не достать.
Покудова не достать».
Пока Окманат молчал, лишь чуть шевеля губами, Шару рассуждал: «О, богиня, какой же мелочный этот хомо. Он достиг вершины власти, а пытается сводить счеты с мальчишками из своего детства, которые один раз разбили ему нос и наваляли подсрачников. А еще хочет расправиться со своей бывшей девушкой, которая убежала от него к другому еще в старших классах школы. Не с руки президенту страны заниматься такими обидами. Мне по барабану. Я могу и ее бывшего мужа засадить лет на двадцать, как этого из деревни, где родился Тамма. Точнее, засадит его, как выражается наш «презик», суд, а не моя воля. Правда, детские обиды не стоят покалеченных судеб и отобранного имущества, наживаемого несколькими поколениями. А ты, Тамма, злопамятен. Нужно держаться от тебя на расстоянии, а то, того и гляди, и сам в будущем могу угодить в твои коварные сети. Стрельнет в твою башку что-нибудь, и злобу на меня затаишь. Ты – страшный хомо, обиженный в прошлом жизнью. Опасно не столько твое поведение, а то, что ты наделен безграничной властью. Почему безграничной? Есть парламент, есть конституция. Наконец, есть конкретные сроки, ограничивающие твою власть во времени.
Несомненно, что к Тамме есть вопросы по его злопамятству, но их я не осмелюсь задавать. И все-таки, несмотря на его придурь, народ к нему тянется, как загипнотизированный. Все потому, что Чини работает. Он пашет на ниве президентства, а его президенты-предшественники хренью страдали. Они надоели хеджерцам, и те, увидев впервые за многие десятилетия настоящего лидера, обладающего природной харизмой, потянулись к нему. Чини – президент толпы. Толпа его чувствует и обожает. Он свой для этой толпы. Обделенной заботой толпы, которой Чини дал денег и надежду. Надежда, она важнее денег. Надежда или перспектива окрыляет нацию, втоптанную лишениями и нищетой в грязь. При Чини страна стала жить богаче. Такого давно не было. Сколько это продлится? Я не знаю. Я не экономист. Я только вижу то, что лежит на поверхности. Я, как и Чини, из народа. Только, в отличие от Таммы, высшее образование я получал не фуфельное и дистанционное, когда за тебя тестовые работы выполняли мальчики и девочки за деньги тестя, а отпахал в университете сам. Я сам жил в съемной комнате втроем, а не в особняке с женой Кути на средства тестя, полученные при отмывании денег от деятельности филиала СРАПХ в Маржинале». Шару глянул на Чини и увидел, что тот смотрит на него, ожидая ответа.
– Так и есть, – согласился со своим шефом советник.
– Говоришь, он с Махири давно не сожительствует, а она умотала за границу?
– Они не ведут совместного хозяйства около пятнадцати лет. Если быть точным, – Фаниби порылся в своих записях, –то шестнадцать лет и три месяца. Но с детьми она позволяет мужу видеться. На развод она не подавала. О ее дальнейших планах на жизнь я не проинформирован.
– Тогда отпустите мужика. Он не виноват, хоть и богатый.
Он сам пострадал от этой сучки. Она и нового своего сожителя вокруг пальца обведет. Такая тварь далеко пойдет. Вернее, поедет на чужом горбу. И не просто поедет, а по дороге в карман к нему залезет и облапошит, – говорил президент.
– Как я понимаю, мне участия в судьбе этого чела более не принимать. Если следствие решит (а дело заведено), что он не виновен в уклонении от уплаты налогов, то пусть его отпускают на все четыре стороны. Пусть беспристрастный суд все решает. Я правильно понял?
– Отпустите его. Чего мучить, если он сам жертва. А у нас проверяющие такие спецы, что ни одна проверка не заканчивается просто так: либо штрафуют, либо в карман себе берут.
Надо будет со временем и за этих коррупционеров-проверяющих взяться, – рассуждал вслух Окманат Чини.
Сказка о яйцах, луке и чесноке
Экспресс-поезд быстро мчался в сторону моря. Это был веселый поезд, потому что в нем никто не грустил. У всех пассажиров было хорошее настроение, ведь они ехали на отдых.
Улыбались все: бабушка, ее внучка, младший братик внучки и даже парень, не выпускавший из рук книгу. Очень серьезными в вагоне были только дядя в очках и его жена, которая тоже носила очки.
Девочка вместе с братом все время со всеми разговаривали.
Они ходили по плацкартному вагону, потому что не хотели сидеть на одном месте. Они были непоседами, бегали, прыгали, лазили по полкам. Но их никто не ругал.
Их не ругал дядя с красными щеками, который постоянно наливал себе и своему соседу из бутылочки белую водичку в маленькие рюмочки. Он стучал своей рюмочкой о рюмочку своего соседа, опрокидывал воду в рот, глотал ее и кривился.
Потом отламывал кусочек хлебушка и подносил его к носу.
Нюхал и говорил: «А-а-а-а, хорошо!» Затем брал со стола дольку колбаски, немного сыра, клал все это сверху на хлебушек и кушал.
Если вы, детки, будете кушать хлебушек, сыр и колбаску, то у вас тоже будет все всегда хорошо. И щечки у вас будут красными, как у дяди, а сами вы будете здоровыми.
Другой дядя с большим пузом спросил у брата и сестрички, как их зовут. Дядя пил пенный квасок вместе со своей женой, у которой тоже было большое пузо. Они наливали квасок себе в кружки. Квасок пенился. Пузатые дядя с тетей пили квасок и вытирали рукой пену с губ. Потом они брали сушеную рыбку, снимали с нее шелуху и кушали эту рыбку.
Знаете, ребятня, что рыбку, апельсины и конфеты нужно чистить, а не есть с кожурой и оберткой? А если вы будете есть рыбку, но не сухую, потому что детям сушеную нельзя, а жареную или вареную, то у вас тоже будет большое пузо, вы никогда не будете голодными, и животики у вас не будут от голода болеть.
А взрослый дядя с большими усами и молоденькой тетей с белыми волосами кушал вкусное жареное мясо и запивал его красным компотиком. Его молоденькая тетя (наверно, жена, потому что только с женами усатые дяди ездят на море отдыхать) все время смеялась, чтобы он ни говорил. Она сидела рядом, опершись о его плечо левой рукой, а в правой руке держала стаканчик с красным компотиком. Дядя был добрым, он вытер жирные руки о полотенце, погладил деток по головам и сказал своей жене: «У меня таких трое». Потом полез в пакет и насыпал детям полные пригоршни вкусных конфет. Но предупредил, что все конфеты за раз есть нельзя.
Это вредно.
Детки, все знают, что к тем, кто кушает много конфет и не чистит перед сном зубы, ночью приходит кариес и грызет детям зубки.
Все были довольны, что к ним подходили братик и сестричка. И только дядя с тетей в очках сидели очень серьезными.
Они вынули из своей клетчатой сумки газету. Положили ее на столик у окна. Потом достали вареные яйца, постучали ими о стекло. Не о стекло в своих очках, потому что оно может побиться, а о стекло в окне вагона. Скорлупка в яйцах треснула.
Дядя с тетей облупили с яиц скорлупку на газету, рядом с облупленной скорлупкой высыпали из баночки соль и начали кушать. Они тыкали яйца в горку с солью и откусывали.
Даже маленькие дети знают, что круто сваренное яйцо нужно запивать водичкой, кваском или компотиком. А очкастые дядя и тетя не знали этого, хоть и были большими.
Поэтому, когда они набили желтками свои ротики и начали разговаривать, то поперхнулись и стали кашлять.
Дети, когда я ем – я глух и нем. Нельзя во время еды разговаривать. А дядя с тетей про это забыли. Наверно, они мало едят творожка, который улучшает память. Поэтому они от сухой еды стали кашлять и бить друг дружку по спине кулаком, чтобы протолкнуть еду в животик.
Когда они съели все двадцать яиц, что лежали у них в пакетике, то почистили лук и чесночок и начали их жевать. Наверно, им жалко было и лук, и чеснок, потому что они стали плакать. Они плакали, но продолжали их кушать с хлебушком и колбаской.
Видите, малыши, кушать лучок и чесночок нужно очень аккуратно, и лучше не посреди дня, а перед сном. У тети и дяди в очках еда пахла на весь вагон. Она пахла до тех пор, пока дядя не выпустил воздух и не сказал: «Э-э-э-э». Потом он со своей тетей аккуратно отделили остатки соли на газете от скорлупок и хлебных крошек и засыпали соль назад в баночку.
Затем они достали из своей клетчатой сумки пластиковую бутылку воды с пузыриками и стали пить без стаканчика.
А когда настала тетина очередь выпустить воздух и сказать «Г-э-э-э-э», то она закрыла пробкой бутылку, высунула голову из открытого окна вагона и выбросила пакетик со
С уважением, Эмми!