иметь дело ещё с одним пациентом.
Витечка уложил голову и плечи Тимофея себе на колени, сев за его головой, и вопросительно уставился на девушек. Тимофей тяжело и как-то поверхностно дышал, иногда пытаясь втянуть воздух глубже, и не шевелился, поминутно открывая и закрывая глаза. Передняя часть ног выглядела пренеприятно болезненно: синяки, ссадины, кровоточащие царапины, содранные, тоже кровоточащие, участки кожи. Слабонервных зрителей передёргивало от их вида. Болезненней всего выглядели колени и примыкающая к ним часть голеней и бёдер. Крепыш здорово добавил им, когда навалился на ноги Тимофея, используя их как рычаг для удержания массы двух мужских тел, да ещё рывок вверх! На смятой рубашке, там, где она была разорвана, алело красное пятно. Что там, под рубашкой, они выяснят позже, первой задачей были ноги – они на виду!
Мила нерешительно вертела в руках бинты, ей их сунула Киселёва, будучи уверена, что уж она-то справится с этим делом. Но ей никогда не приходилось заниматься ничем подобным! Ей дотронуться-то до него страшно! Лучше бы она, как этот шустрый Витечка, положила бы на свои колени голову и плечи Тимофея. Все смотрели на неё. Мила присела рядом с Тимофеем, намочила ватку йодом, дрожащими руками опрокинув на неё пузырек, и коснулась ею его ноги, попав на открытую часть раны на колене. Тимофей напрягся и с лёгким свистящим шипением втянул в себя воздух.
– Нет! Не могу! – Мила едва не заревела в голос, – Я не умею! И я боюсь!
– Но кто-то ведь может! – нетерпеливо воскликнула Катя. – Я ... я умею, но я тоже боюсь!
– Ёлки-палки, какое же у человека слабое покрытие, – сочувственно воскликнул кто-то смущённо-насмешливым голосом, – Вот у бегемота, это да!
Вокруг них собралась толпа зрителей. Как всегда, в таких случаях находится очень много любителей поглазеть. Практически никто не может устоять от такого соблазна. Зрители разделились на три группы: вокруг Валеры, Тимофея и крепыша. Крепыш собрал вокруг себя наименее любопытных или более равнодушных граждан; кто его знает, что они собой представляли, эти граждане, но женщин среди них не было. Рядом с крепышом сидели несколько мужчин. Они курили, говорили: "Да-а-а." и с рассеянным интересом слушали его.
Наибольшее любопытство вызвал, несомненно, Тимофей, отчасти, в силу своего экзотического положения – связующее звено от Валеры к крепышу; своего более потрёпанного вида – ну и что перелом с точки зрения зрителей, он же, пусть хоть и открытый, но в одном месте! – и, конечно же, бурной реакции девушек. Тем более эта колоритная компания – шесть девушек и один парень – ещё раньше успела вызвать живейший интерес. Слухи о них, несмотря на то что появились совсем недавно, распространились очень быстро и были один другого интереснее. К тому же, сломавший ногу мужчина тоже был как-то связан с этой компанией. Говорят, что он... и вот тут всплывала масса противоречивых подробностей, которые обсуждались тут же, не отходя от героев инцидента. А как не поговорить? Смотрите, чем дело едва не кончилось! Погибнуть ведь могли!
Не глядя ни на кого, Лена молча отобрала у Милы вату и пузырёк с йодом, попросила кого-нибудь из подруг принести кипячёной воды – у них её целая фляга, и кружку, чтобы развести борную кислоту. Бинты перекочевали в руки Киселёвой, ей было велено держать их наготове. Теперь уже Лена присела рядом с Тимофеем, встав на колени возле его ног. С самым деловитым и безразличным видом, на какой только была способна, Лена принялась за дело. Для начала она обработала его колени с содранной на них кожей. Действовала она ловко и умело. Пришлось пояснить в ответ на ревнивую похвалу девушек и удивлённую Витечки, что у неё – брат, они всё время забывают – младший брат, который всё время куда-нибудь лезет и что-нибудь себе разбивает или отшибает – натура у него такая. И на занятиях по гражданской обороне их ведь всех учили, как оказывать первую помощь! А училась она прилежно, только и всего. Она же "синий чулок"!
Лена кончиками пальцев провела вдоль особенно глубокой раны на бедре, взгляд её упал на его руки, как плети лежащие вдоль тела, и задержался на зреющих синяках, оставленных пальцами Валеры. Смотреть выше по руке она не посмела, чтобы ненароком не встретиться с ним глазами. Господи, бедный Тимошка! Словно почувствовав её жгучую жалость, он робко пошевелился, и Лена немедленно, как по команде, продолжила перевязку, стараясь не впадать слишком уж глубоко в жалостливое состояние. Тимофей, как барометр, а она не хочет, до слёз не хочет, чтобы он уловил её состояние. Он, оскорбивший её прошедшей ночью таким жестоким равнодушием!
– Чтоб я ещё, когда нацепил на себя шорты!..
Лена вскинула на него глаза. Начинает приходить в себя. Хорошо. И вдруг, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, она резко повернула голову в сторону и вверх. Мила, поспешно отведя глаза, придвинулась к Киселёвой и что-то стала ей говорить. Её лицо горело. Лена опять склонилась над Тимофеем. Выпятив подбородок, морщась, он уточнил:
– Никогда! Если б я был в брюках!..
– Если б ты был в брюках, ты бы соскользнул и всё... Прощай прекрасная жизнь! – Вздыхая и сочувственно усмехаясь, докончил за него Витечка.
Тимофей попытался приподняться на локтях и не смог, сопроводив свою попытку удивлённым протяжным охом. Витечка с готовностью поддержал его, стараясь помочь, но Лена тут же испуганно и сердито прикрикнула на них:
– С ума сошли! Мы ещё руки не смотрели! Катя, Мила, пожалуйста, снимите с него рубашку! – попросила она. Девушки незамедлительно исполнили её просьбу.
– Да-а-а ... – произнес мужской голос из толпы зрителей.
По-прежнему не глядя в лицо Тимофею, Лена осторожно потрогала плечевые суставы. Они уже начинали пухнуть, через кожу просвечивали кровоподтеки. Почти такое же плачевное зрелище представляли собой и локтевые суставы. На груди, благодаря рубашке, кожа была повреждена лишь в одном месте – узкая рваная дорожка, тянущаяся с рёбер на грудную мышцу. Возможно, обоюдное действие камня и пуговицы. Моментов заработать такую неприятность было предостаточно.
Призадумавшись, Лена решила проблему просто – пара тампонов, зафиксированных кусочками лейкопластыря. На синяки она уже не обращала внимания. А вот с руками пришлось повозиться. Марлевые бинты кончились, Алёна принесла тонкую простынку, используемую как прикрытие от солнца, они её дружно разорвали на полоски, и уже эти полоски Лена использовала в качестве давящих повязок на поврежденные суставы его рук. Данные бинты не удовлетворяли её придирчивого отношения к тому, что она делала, но всё же и эти некачественные бинты хоть как-то могли снизить болевые ощущения и не дать связкам разбалтываться и дальше при неосторожных движениях.
– Запястья не надо бинтовать. – Тихо сказал Тимофей.
– Почему? – немедленно вскинулась Лена.
– Дома перебинтуешь. – Он слабо усмехнулся. – И так весь, как мумия.
– Да уж, красавец, ничего не скажешь. – Крепыш присел перед Тимофеем. – Ну, как дела? – спросил он, виновато всматриваясь в лицо Тимофея.
– Выживет. – Лена критически ещё раз осмотрела Тимофея, проверила повязки, легонько дотрагиваясь до них. Тимофей неотрывно смотрел на неё, водя за её лицом глазами. Милая, нарочито сердитая дриада с сурово сдвинутыми бровями. Её нежные ласковые пальчики, словно невесомый пух, скользят по его коже. Как хорошо, что именно она хлопочет над ним, именно её руки трогают его!
18.
Мужчины – крепыш и Витечка – помогли Тимофею натянуть рубашку, чуть влажную спереди (девушки попытались замыть кровь на рубашке, но без мыла добились лишь одного результата – вместо ярко красного пятна забурело грязное и более обширное пятно), хотя у крепыша у самого с руками было неладно, равно как и с брюшным прессом. Мышцы рук вдруг начинали болезненно сжиматься, а сами руки – дрожать. Витечка предложил выпить – взвинченное состояние. Они втроём перебрались в тень за густые кусты, отгораживающие их от дороги: и уютно и не маячишь у людей на глазах, так спокойнее. Витечка отправил девушек заняться приготовлением обеда, попросив не беспокоиться. Конечно, здесь хорошо, но пусть они устраивают всё на уже выбранном месте, там вид открывается отличный. А они, мужчины, полчасика побудут одни, снимут стресс и потом придут к ним. Девушки с подозрением посмотрели на двух старших мужчин, и, когда уходили, Алёна довольно громко возмущённо высказалась по этому поводу:
– Снимут стресс! Знаем мы как – водку пить будут!
– Да ладно тебе, пусть пьют. – Тихим голосом отозвалась на это Катя, – Может так даже лучше. У меня у самой коленки дрожат.
Девушки ушли. Валеру тем временем уложили на самодельные носилки, сооружённые из толстых ветвей и покрывала, которое брали с собой на пикник эти четверо, чтобы на нём поваляться, и понесли вниз по дороге. Свояк Валеры помчался вперед ловить машину.
Постепенно возбуждение, охватившее граждан, стало спадать. Продолжая обсуждать случившееся, все принялись устраиваться на облюбованных местах.
И Шурик и Витечка, отправляясь на пикник, оба запаслись спиртным, и теперь этого добра у них было вдоволь – на троих хватало с избытком. Они выпили по первой граммов по сто. У Тимофея руки пока не слушались, и Витечка, обняв его за плечи и спину одной рукой, другой поднёс стакан ко рту. Тимофей с первой не захмелел, несмотря на то что не закусил.
Он вдруг ясно представил себе весь ужас ситуации, в которой ему пришлось побывать. Странно светлыми глазами он огляделся по сторонам – Боже, он всё ещё может наслаждаться окружающим миром, ощущать себя живым, пусть потрёпанным, но живым!
Шурик, видно, уже успел приложиться, пока девушки возились с Тимофеем. Захихикав и замотав в смехе головой, поглаживая то плечи, то ноющий живот, он пустился в повествование о том, как Валера подозвал его и привёл на край обрыва ...
– Ну, кто бы мог подумать, что так получится! Ей богу, я не думал ни о чём серьёзном! – воскликнул Шурик и качнулся к Тимофею, ухватившись за его ногу и тут же испуганно отдёрнув руку. – Ты не в обиде?
– Нет. – Медленно ответил Тимофей, – Не в обиде. – Он чувствовал, как в нём нарастает напряжение – всё чётче и явственней осознавал он опасность и то невероятное чудо, что он остался жив. – Вашему Валере повезло меньше. Ему теперь весь отпуск провести на больничной койке, да и потом...
– Это верно. – Закивал головой Шурик. – Но он сам виноват, поделом ему. И какой он к чёрту мой!
Они выпили ещё и ещё, скудно закусывая. Крепыш умиротворённо вздыхал, качая в полусне головой. Витечка налил Тимофею по завязку, Тимофей выпил и практически сразу отключился. Восприятие сводилось только к одному, как ему плохо – тошнота, тошнота, плывущие разводы перед глазами и болезненные пульсации тела и головы. Потом в него ворвались новые ощущения. Он почувствовал, как его легонько и осторожно, словно украдкой, с какой-то похотливой дрожью сжимают, обнимая, и гладят по больным плечам, как кто-то водит лицом сзади по его шее, раздвигая волосы, и, еле слышно постанывая, целует.
Тимофей с трудом разлепил тяжёлые веки и двинул головой назад.
– Ты что, дурачок? – зашептал в ухо Витечка и, мягко сжав его, с ошеломляющей заботливостью в голосе спросил.
–
