разглядела, что он накрыт покрывалом с её раскладушки.
– А вообще-то, пойдём отсюда. Он спит. – Сказала Лена и двинулась к двери.
– Я не сплю. – Тимофей стащил с лица покрывало и перевернулся на бок, сопроводив незамысловатое это движение протяжным еле слышным стоном. Потом сел, морщась. Обе девушки подались к нему, стукнулись друг об друга, вздрогнули, встретившись глазами, и в обеих мгновенно угас порыв помочь ему выбраться из этой ловушки под названием закуток. Крайне недовольные и расстроенные, они отошли к столу, освобождая выход.
Зато Тимофей уяснил, что, оказывается, он ещё сохранил подвижность, а ведь был момент, когда он сильно сомневался, что сможет принять другое положение, кроме лежачего. Мысленно он порадовался за себя, какой он молодец – надо вставать, он и встал без посторонней помощи.
Не очень твёрдо ступая, Тимофей двинулся к дивану, чувствуя на себе взгляды девушек. Он остановился и развернулся к ним лицом. Стоял, ёжась, и вопросительно смотрел на них. Тонкое, плохо различимое в полумраке лицо его, обрамлённое взлохмаченными волосами, с вопросительно распахнутыми к ним глазами было печально красиво томительно зовущей красотой. Мила медленно, словно загипнотизированная, втянула в себя воздух и повернулась к Лене. Та, казалось, не смотрела на Тимофея, вертела в руках свёрток с бинтами и лекарствами, отвернув голову к окну. Напомнив о скором ужине, Мила стремительно вышла из домика.
Тимофей со вздохом плюхнулся на диван, возмущённо взвизгнувший под ним какой-то неисправной пружиной, и вопросительно без улыбки уставился на Лену. Она раскладывала что-то на столе, отлично ориентируясь без электрического освещения – хватало света из окна.
– Надо снять с рук эти тряпки. – Рассматривая разложенные на столе вещи, сказала она. – Я купила марлевые бинты и эластичные.
Она повернулась к нему лицом и тоном начинающего лектора сказала, что на ночь надо бы поставить согревающие компрессы и что для этого подойдёт одна мазь – Лена прочитала на тюбике название, которое ничего ему не говорило, – потом она перебинтует ему руки, а когда он ляжет спать, пусть теплее укутается.
– А перегреюсь? – Тимофей всё так же вопросительно без улыбки смотрел на неё. – От одного перечисления становится жарковато.
Она пожала плечами – как хочешь, говорил её жест, я сказала, что надо делать, но ты можешь и отказаться.
– Ну, ладно. – Со вздохом сказал он, заглядывая ей в глаза, которые она упорно отводила в сторону. – Ты ничего не упустила?
– Ну... не знаю. – Она неуверенно пожала плечами, насторожившись.
– А, по-моему, ты кое о чём забыла.
– Ну? – вопросительно недоверчиво произнесла она.
– Ты забыла, что в таких случаях необходимейшим условием лечения является массаж. Очень полезная штука, Алёна бы тебе об этом напомнила, она знает. Каждый день минут по пятнадцать, а потом уж бинтовать. Так?
– Ну... – то ли соглашаясь, то ли нет, протянула Лена.
– Господи, опять "ну"!
– Можно ведь повредить…
– А ты постарайся делать аккуратно.
– Хорошо. Раздевайся.
– И ложись?
– Хорошо. Раздевайся и ложись. – Повторила она и подошла к дивану, встав перед Тимофеем.
Он удовлетворённо кивнул головой и стал расстегивать пуговицы на рубашке. Но он так долго и неуклюже протискивал пуговицы через прорези, что Лена не выдержала и, нетерпеливо щёлкнув пальцами, сама расстегнула ему две последние пуговицы и стянула с него рубашку.
– Я лягу? Теперь можно? – спросил он, всем своим видом выражая покорность, показывая, что он во всём готов ей подчиняться, и не обязательно на него сердиться.
– Можно. – С неожиданной короткой смешинкой в голосе произнесла Лена. Она пристроилась сбоку, поставив колено на край дивана, и принялась сматывать полоски ткани с рук, мягко касаясь его кожи. Тимофей прикрыл глаза и расслабился – лежал с легкой улыбкой на губах.
– Положи мне руку на лоб. Пожалуйста.
Лена прекратила сматывать бинты, несколько секунд сосредоточенно смотрела в его лицо с закрытыми глазами, потом отбросила использованные бинты под стул.
– Хорошо. – Она села ближе к его голове и протянула руку. От её прикосновения он весь потянулся, слегка запрокинув голову. Минуты через три-четыре Лена напомнила, что девочки ждут, в любую минуту они могут войти.
– Пусть. – Сонным голосом ответил Тимофей. – С твоей ладошкой мне намного легче. Ужасно болит голова.
– Тим! Но... – возразила она. Пальцы её шевельнулись на его лбу, и ему вдруг показалось, что она хочет погладить его, и очень этого захотел. Но рука её вновь стала неподвижной.
– Ночью дашь мне свою ладошку?
– Не знаю.
– Трудно знать такую малость?
– Да. Трудно.
Тимофей еле заметно обиженно в полуулыбке дрогнул губами. Поколебавшись, Лена убрала руку с его лба и встала.
– Ты просил сделать массаж.
– Я не просил, я только сказал, что он полезен.
– Раз полезен, то сделаю.
– Не обязательно. Можешь не утруждать себя.
– Мне нетрудно.
– Ну, если нетрудно... – с подозрительным безразличием согласился Тимофей.
Нахмурившись, Лена села боком на край дивана и повела ладонями по его груди к плечам. От такого контакта оба присмирели. Её движения замедлились, но она быстро взяла себя в руки и сосредоточилась на массаже. Сидя делать массаж не очень-то удобно, особенно если боишься привалиться к его боку, а надо не просто дотянуться до той руки, что вытянулась вдоль спинки дивана, но ещё и поработать над ней. Лена встала коленом на край дивана. Вся отдавшись этому занятию и своим жарким неясным мыслям, неизбежно возникшим от тишины и уединения, от его близости, от того, что она ласкает его – конечно, ласкает, это ведь не просто массаж, а что это, сама она не могла бы точно определить, если бы вдруг возникла такая необходимость, – она перемещалась, постепенно занимая всё более удобную позицию. Чувствуя это, Тимофей отодвинулся от спинки дивана. Словно повинуясь ему, его мысленным призывам, Лена, не задумываясь, перекинула ногу и встала над ним на оба колена, одно справа, другое слева, и дело пошло ловчее. Но очень скоро в её движениях появилась нервозность. Она неотрывно смотрела на грудь Тимофея остановившимися, немигающими глазами. Ей вдруг до безумия захотелось прижать его к себе, приласкать, перецеловать все эти его синяки и ссадины. Лицо её стало напряжённым – она не могла себе этого позволить!
Принятая Леной поза ввела Тимофея в возбуждённо экстатическое состояние. Затаив дыхание, с сильно бьющимся сердцем он следил за ней, за её лицом, за всеми её движениями, от которых туманило мозг и бросало то в жар, то в холод, за тем, как она постепенно раздражалась и всё больше сердилась.
"Ну же, ну! Что же ты! – говорил его пылающий взгляд. – Вот он я, весь твой! Забудь обо всем, есть только я и ты..."
В какой-то момент, расстроенная всеми своими переживаниями, Лена почувствовала усталость в руках и в ногах. Углублённая в себя, она вздохнула и, продолжая массировать, устало опустилась, оказавшись, можно сказать, верхом на Тимофее. Сначала она не поняла, в чём дело, что она сотворила. Как вдруг Тимофей плавно изогнулся под ней, подавшись вверх, и одновременно его руки – уж тут-то он не дал им поблажки, на это у него хватило сил! – придавили её бёдра.
– О! – чуть слышно воскликнула она, у неё широко распахнулись глаза; совершенно непроизвольно, отвечая на импульс его тела, её колени сами собой сжали его бока. Она ошеломлённо уставилась на него, в ней неожиданно всё отозвалось на происходящее странной, пугающе приятной истомой. Она попыталась избавиться от этого пугающего ощущения, но добилась лишь одного: у неё вдруг всё призывно устремилось к нему, словно она стала токопроводящей; руки крепко стиснули его плечи. Поглощённая собой, она не глянула, где сжались её пальцы, делают ли они ему больно. А ведь всего какую-то минуту назад она следила, где им быть дуновением ветерка, а где и проявить силу.
Онемев, Лена смотрела в его лицо: блуждающая улыбка, слегка приоткрытый рот, опьянённые глаза, призывно взирающие на неё. Она запаниковала, догадываясь, но как-то смутно, точно во сне, что с ними происходит.
– Нет. Не вставай. – Он крепче прижал её к себе. – Прошу тебя!
Его голос, умоляющий, нежный и нетерпеливый, взволновал и ещё больше напугал её. Лена отдёрнула руки от его плеч и, боясь себя, рванулась в сторону, упала с дивана и свалила вместе с собой Тимофея, вцепившегося в её бедра. Оба охнули. Вскочив на ноги, Лена ринулась к двери и остановилась возле неё, уткнувшись лбом в косяк и тяжело дыша. Надо взять себя в руки, не хватало выскочить во двор с таким ненормальным видом!
Тимофей сел на полу, прислонившись спиной к дивану.
– Куда же ты! – он со смущением хрипло рассмеялся и закашлялся. – Ты не довела дело до конца.
– Кто-нибудь доведёт. Охотников много. – Она нервно хохотнула.
– Лена... – он запнулся. – Ну, зачем ты так.
– Разве нет?
Он смотрел на неё, на её напряжённую фигурку, прижавшуюся к косяку.
– Наверное, да. Беги, я и без этих твоих бинтов проживу.
Она никак не ответила на его слова, всё так же стояла спиной к нему.
– Беги, беги! Что стоишь!
– Можешь не погонять меня. Приведу себя в порядок и уйду.
– О! Конечно! Забыл, совсем забыл! Тебя ведь там заждались! Вечер на дворе – твой рыжий, поди, весь истомился!
– Надеюсь на это! (Вот два дурака, о чём они говорят!) Мы ведь со вчерашнего вечера не виделись!
Лена повернулась лицом к Тимофею и вызывающе сообщила ему:
– Он пригласил меня на танцы! Завтра. В Ривьеру! И он не рыжий, а каштановый!
– Чудесно. Я рад за тебя. Такой парень!
Она прошла к столу, вздрагивающими руками взяла бинты.
– Пересядь, пожалуйста, на диван. – Сухо велела она. – Доведу дело до конца.
– Спасибо, не надо.
– Пожалуйста, пересядь.
– Мне и тут хорошо.
– А мне плохо.
– Зато здесь ниже пола не свалишь.
– Будешь сидеть смирно, не свалю и с дивана.
Но Тимофей даже не шевельнулся. Она медленно подошла к нему, её взгляд скользнул по его согнутым коленям, и она испуганно воскликнула:
– Кровь? Но почему? – она стремительно присела перед ним и растерянно коснулась пальцами промокших бинтов на правом колене. – Тим?
– Ты же, когда взбрыкиваешь, не заботишься о том, как ты это делаешь!
– Очень больно? – она с несчастным видом смотрела на его колено.
– В меру. – Буркнул Тимофей, довольный её реакцией. Мелькнула мысль развить тему. Сказать, что очень-очень больно, и полюбоваться её жалостливыми страданиями, подобными тем, что терзали её сегодня утром, когда она потеряла защитную оболочку, и в её глазах светилось не только сострадание, а нечто большее, от чего у него и сейчас, при одном только воспоминании, участился пульс, и сладко сжалось в груди. Но мужская гордость не позволила проявить изнеженность и пожаловаться на какую-то там ободранную коленку.
Всё же он перебрался на диван, привалился к его спинке, но не лёг. Лена не настаивала, она присела перед ним и первым делом перебинтовала его колено. Когда размотала промокшие бинты, её пробрала дрожь, и её собственное колено болезненно заныло. Она не могла равнодушно видеть чьи бы то ни было раны и болячки. А уж в данный момент в ней всё отозвалось в какой-то гипертрофированной форме. Потом она быстро и молча забинтовала все суставы его рук, мягко втирая в кожу мазь.
–
