ПЕХОТА

подстилка?! А?! -- сжав кулачонки, Цыгин угрожающе надвигается на детинушку Анохина.
-- Сам же говорил, -- сдерживая пацана вытянутой ручищей, оправдывается тот.
-- Комвзводные с комотделенными!! К командиру роты!! -- доносится перекатами из уст в уста с правого фланга.
-- Ты уж прости, Левушка, если что не так, -- уходя за Безбрежным, наигранно извиняется Анохин, -- Сам же нагородил, а теперь костяшками брякаешь да крайних ищешь. Ботало приблатненное. Не по-еврейски как-то получается.
-- Да не мог я так про мать родну-ую(!) -- ноет вослед Валет-Цыгин-Лева-Берман.
-- Мог-мог. Еш-ще как мог, обоътус, -- почесывая вшами искусанную подмышку, нравоучает Колюня, -- Как там у вас?.. О, базаг-то отсеивай...

Комдив в черном кожанном плаще внакидку, усаживаясь в сверкающую угольным антрацитом «Эмку», доверительным шепотом наставляет спиносогнутого ВрИО Иванова:
-- Ты, подполковник, главное -- не бзди(!) Не тушуйся как голая барышня в парадном строю средь солдафонов. Ну напартачишь в чем-то, так я ж прощу. Все мы люди-человеки. А начнешь мандражить, так делу твое трепыхание только во вред... Меня по пустякам не беспокой. Сам маракуй... А за спиночесание уж не обессудь -- не обижайся. Не в унижение делал, а по нужде. Ну невмоготу почесаться приспичило(!) Не по должностям мы были, а как... Беспогонно. Как мужик с мужиком. Понял?
-- Так точно, -- еще круче крючит хребет ВрИО.
-- Ну и молодца. Без бинокля видать, что ты с понятием.
-- Так точно, -- малость раскрючивается ВрИО.
Подскакивает запыхавшийся адъютант и, с ходу ловко шлепнувшись на переднее сиденье «Эмки», оборачивается к комдиву раскрасневшейся физиономией:
-- Пардон, Тимофей Матвеевич. Припоздал чуток.
-- Ничего-ничего, Олеженька, -- с некой фальш-любезностью ответствует генерал-майор, -- Кишечник -- дело святое(!) Чем в штаны в комдивовской машине, лучше перед отъездом под кустом. Я ж понима-аю(!)
-- Скажете тоже(!) -- наигранно обижается адъютант, -- А я у смершевцев про Копытова прошпионил(!)..
-- Про какого-этакого Копытова? -- на лице комдива абсолютное непонимание.
-- Ну во-о-от, -- разочаровывается адъютант, -- А я что-то почуял, что вам будет интересно.
-- Кто такой-то этот самый Ко-пытов?
-- Да которого смершевцы брать шли(!) Ну за антисоветское словоблудие, -- со вспыхнувшей в глазах живинкой напоминает Олежек, -- Шли, а потом разрывом миномета изувечились.
-- А-а-а(!) -- стягивая с плеч плащ, радуется комдив, -- Ну-ну-ну... А я-то вспомнил, что у бойца скотская фамилия. А какая, хоть тресни(!) Ну и что с ним? Взяли?
-- Неа, -- со скорбинкой произносит Олежка, -- Хотя... Лучше б было, если б взяли.
-- Ушел?!
-- Да куда ему уйти-то? -- недоумевает адъютант.
-- Куда-куда.., -- комдив массирует ладонью подбородок, -- Буд-то некуда. До немцев-то ладошки взмах. Подпрыгнул, и уж у них в объятьях. Хитрое ли дело? Правда, подполковник? -- по-сталински колючий взгляд впивается в лицо ВрИО.
-- Так точно, -- распрямившись в полный рост соглашается тот...
-- Ну вот, -- раскочегарив с третьей спички трубку, комдив переводит взгляд на адъютанта, -- Е-есть(!) куда уйти, Олежек.
-- Убили его, Копытова-то, -- на полутоне поясняет адъютант.
-- Смершевцы? Оказал сопротивление(?!) -- изумляется генерал.
-- Не успели они, -- трет пальцами лоб над переносицей Олег, -- Со штурмовика немецкого смертельно долбануло.
-- Ну-ну-у-у... Жа-алко, -- снимая фуражку, скорбно произносит комдив, а в душе наоборот -- дума расчетливая: «Может и лучше от фашистской пули, чем послепыточно да от своей. Легкая смерть. Не намаялся.» Вспоминается последний сон с собственным расстрелом в исполнении советско-фашистской команды.
-- Ведь хрен такое придумаешь, Тимофей Матвеевич? -- приглушенно вопрошает Олежка.
-- Да, хрен, -- чуть подсевшим голосом подтверждает комдив. Зябко передернув плечами, он адресует водителю «трогай», а ВрИО -- прощальный взмах ладони.

Вновь занялся мелкокапельный дождь. Но никто от него не укрывается. Наоборот, бойцы задирают вверх потные лица, подставляя их под освежающую морось.
-- А я имею вам, коллеги, кое-что(!) сказать, -- указательным пальцем вдавливая в переносицу перемычку сползших очков, важничает Пашка Музей, -- Довольно-таки философское.
-- Обзываешься? -- справляется Шишкин.
-- Как это я обозвался? -- недоумевает всезнайка.
-- А «коллегами» -- не обзыв? -- шишкинские брови домиками ползут к пилотке.
-- Не-ет, -- заверяет Павлик, -- Не обзыв, а исключительно уважительное обращение к товарищам по труду, по общему делу, как среди просвещенных ученых.
-- Ну мы тут, конечно, все-е-е(!) большу-ущие ученые, -- ерничает Шишкин, -- На особку профессор Шрапнель с академиком Колюней Федоровичем Беспаловым.
-- А я че? -- оборчивается к говорящему упомянутый в качестве академика.
-- Да я вот доказываю, что ты, Кольша, как академик. Но только в своих говенных делишках.
-- А подь ты.., -- махнув рукой, отворачивается рыжеус, -- Тож мене умник нашеъса.
-- И чем это, уважаемый коллега Музей, вы хотели нам -- своим коллегам -- в уши нагадить? -- Шишкин лукаво зыркает на Пашку.
-- О-оти-мо-оти, -- протирая белехонькой тряпицей орошенные дождиком линзы очков, гримасничает Музей, -- Сейчас мы будем рожи корчить да дурочку валять... Всем ты, Шишкин, пригож, не спорю. Но вот одна черта мне в тебе, хоть убей, не нравится. Чересчур уж поганенькая.
-- Это каковская-растаковская черта? -- насупливается Шишкин.
-- А которая делит твой мозг на ле-евое и пра-авое полушарие.
-- Нет такой! -- машинально сняв пилотку и прогладив ладонью темечко, противоречит Шишкин.
-- Не прощупывается? -- словно на полном серьезе недоумевает Музей.
-- А там и ничего не должно прощупываться! -- чувствуя некий подвох, негодует Шишкин.
-- У тебя, конечно, ничего там.., -- лыбится Павлик, -- Пустота. Вакуум. Только опилки, и то прелые. Да ржавая подкова на счастье, да окурки с объедками.
-- Да ты че, черт заумный, городишь?! -- ярится Шишкин, -- Всякую херню в одну кучу сложил! С ума сбрендил?! Помешался?!.. Какая-то черта посередке моего мозга ему, видите ли, не глянется! Ну и где она?! Щупай! -- с этими словами обнаженная шишкинская макушка тычется под нос привставшему Музею.
-- Да нет ее тут. Отсутствует. И анатомически быть не должна, -- довольно миролюбиво сдается тот, чем и охлаждает пыл разгневанного, -- Она -- эта характерная твоя черта, разделяющая твой мозг на два полушария и мне не симпатичная, аккурат совпадает с межъягодичным экватором.
-- С кем-кем-кем? -- отпрянув от Музея и блуждая по нему оценочным взглядом, озадачивается Шишкин, -- С каким-разэтаким меж... эк-кватором?
-- Н-ну и дун-дук ты, Шиш-кин(!) -- прыская в кулак, восторженно произносит Шрапнель, -- У тебя какое образование-то?
-- Да отстань ты, -- как от назойливой мухи отмахивается Шишкин, -- Три класса с половиною.
-- А-а-а(!) Тогда с тобою все поня-ятненько, -- фальшиво сокрушается Шрапнель.
-- Чего тебе понятненького-то? -- обернувшись в пол-оборота, спрашивает Шишкин.
-- Не дошел до анатомии, бедолага(!) -- интонационно чувствуется, что Шрапнель смакует каждое свое слово, -- За кляксы из четвертого-то класса выгнали?
-- Дошел -- не дошел, выгнали -- не выгнали(!) -- с обидой молвит Шишкин, -- Тоже мне... Грамотей на грамотее. Целыми поленницами.
-- Если бы дошел до анатомии, то бы сразу сообразил, -- наслаждается Шрапнель, -- что межъ-ягодичный эква-тор -- это сере-дка твоей задницы(!), в которой постоянно по-африкански (как и на нулевой широте земного экватора) говно кипит...
Сие пояснение ввергает Шишкина в оцепенение. Похоже, что смысл до него все-таки дошел. Похоже, дальнейшие его действия вот-вот взрывно станут причиной заварушки. Однако ж, напряженно поиграв желваками, он вдруг разражается неудержимым хохотом:
-- Ну, ха-ха-ха-а-а!! Ну и развели!! О-о-ох-х я вам и припо-омню! Сучьи де-е-етки! -- к жертве так называемого развода присоединяются и остальные. Кажется, что раскатам гогота досягаемы и позиции противника. Словно в подтверждение сего оттуда трещит очередь скорострельного МГ-42. Похоже, грустному пулеметчику вражеское веселье не по нутру. Хотя... Какая там досягаемость, если меж позициями с полтысячи шагов ничейки. Да и ветерок от них.
-- Музей, а ты как в своих очках-то в окопы попал? -- с любопытством глядя на Павлика, интересуется Шишкин, добросовестно отхлебнувший из фляжки со спиртным.
-- Элементарно, Яша, -- отвечает грамотей, -- Я ж перед медкомиссией их снимал и прятал.
-- А как тогда буквы со стенки узнавал? -- недоумевает Яков.
-- А чего их узнавать-то(?), если я таблицу загодя выучил, -- будничным тоном раскрывает секрет Павлик, -- Элементарно, Яша-а-а...
-- Ну и у-умник(!) -- восхищается Шишкин. Помусолив же мысленно суть, думает обратное: «Дурак. Сидел бы сейчас писарем при штабе...»
-- Умник -- не умник, -- бормочет Музей, -- А я что, если очкарик, так и хуже всех -- бракованный?..
-- Чего ты там гундишь, Павлик? -- интересуется Шишкин.
-- А я и не бубню, -- поднимает усталый взгляд Музей, -- Через носоглотку упражняю организм.
-- Через носоглотку? Упражняешь? -- в шишкинском взгляде опасение очередного подвоха вперемешку с явным любопытством, -- Эт что за такая-разэтакая гимнастика?
-- По системе йогов, -- безразлично отвечает Музей.
-- Йогов. Чудная какая-то фамилия, -- озадачивается докучливый Яша, -- Йогов-Йогов. Где-то я такую фамилию слыха-а-ал. Йогов... А может Стогов? Был у нас такой бригадир в сталелитейке... Павлик, может правильнее -- Стогов?
-- Правильнее для тебя, Яша, -- встревает Шрапнель, -- не откладывая в долгий ящик, в ушах поковырять да межъягодичный экватор почесать.
-- Да ну тебя, ветеринар, -- отбрыкивается Шишкин, -- Корчишь из себя. Пошел-ка к своим... чумазым свиньям.
-- О как? -- с ухмылкой произносит Шрапнель.
-- О так, -- с раздражением подтверждает Шишкин.
-- Не фамилия это, -- блаженно закатывая глаза, сладословит Музей, -- Йоги -- сие просветленные люди. Те, кто имеют величайшую власть над своим телом через душу. Те, кто способны видеть в жизни светлое и не спотыкаться о гадости...
-- И че, все через носо-глотку? -- перебивает Шишкин.
-- Через нее, Яша, -- вновь встревает назойливый Шрапнель, -- Через нее самую. Отшагнул бы от Музея подале.
-- А то..? -- бросает Шишкин.
-- А то еще заносоглотит твоего «Ваньку-встаньку» по йоговской системе. Похлеще твоей орденоносной депутатши! Она что? Баба слабая. А Музей-то молодой да голодный. Пока ты руки-то растопыриваешь, чтобы ему по ушам звездануть, отжует по самый корешок да и «спасибо» скажет...
До Музея вдруг доходит смысл произносимого. Выпучив глаза и сверкнув ими сквозь линзы, он без промедления тычет интеллигентным кулачком в скулу Шрапнеля и с воплем «убью засранца!» дикой кошкой набрасывается на него. Оседлав обидчика, обидевшийся остервенело молотит по его рукам, защищающим голову, плечи, грудину... Поединку никто не препятствует, что вполне в рамках мужицких традиций. Но не сержантских: «Свихну-улись?! -- базлает только что вернувшийся от командира роты Безбрежный, -- Отста-ави-ить!!» Однако ж, похоже, его командирская воля как об стенку горох: разъяренная парочка, натужно сопя, с переменным успехом дубасит друг друга. Безбрежный с выкриком «ах та-а-ак!» подхватывает ведро со студеной ключевой водой и залпом выплескивает его содержимое на дебоширов. Они тут же (будто, по-русски говоря, ошпаренные) отскакивают друг от друга.
-- Хе-хе-хе(!) Два друга! Не разлить водой. Один умный, другой -- еще