напускается на него Безбрежный, -- Про Гитлера толково сказано(!), ни дна ему, ни покрышки. А про остальных(!).. Ботало! Еще раз такую херню услышу -- лично в кутузку уведу!
-- Не услышишь, -- бормочет понурившийся Вася, -- Никогда не услышишь... Больше не бу-у-уду... Долгих лет им, счастья в труде и личной жизни!.. Чтобы всех-превсех отцы народные пережили, чтобы всех нас зарадовали до полной победы социализма на всем Белом Свете!..
-- Тьфу, -- сплевывает Безбрежный.
Из-за поворота двое пошатывающихся солдат выносят двухведерный термос. Вслед за ними бредут приведшие в порядок обмундирование Шишкин и Шрапнель.
-- Не пролейте, ироды! -- напутствует спиртоносов в спины последний из обрыганной парочки, -- Нажрутся как свиньи!..
-- Неа-а-а, -- заверяет менее хмельной из спиртоносов, -- Не пролие-ем! Мы таки-ие(!).. Пыр-равда, Вова?
-- Он-н-на, -- утвердительно мотает головой напарник, -- Пр-ра-ав-в-в... Пр-ра-а-ав-да-а...
-- Вот ви-ишь? -- обволакивая Шрапнеля соловелым взором и кивая на Вову, плетет лениво ворочающимся языком первый спиртонос.
-- А где Махонько? -- интересуется Колюня, -- Он ведь никому-у не довегяет(!)
-- Н-на пр-рав-вом фы-ланге, -- поясняет «не Вова», -- Пы-первую-ю ры-роту угощ-щает. Ры-работы мы-мно-о-ого(!). Ни-не успева-ают(!) В-во-от нас и пы-подключи-и-или-ли...
-- А-а-а, -- понимающе тянет Шрапнель, -- А что за праздник-сабантуй? И в честь чего этакое бухалово?..
-- А эт-та, -- прицелившись указательным пальцем вертикально в сумрачное небо, «не Вова» тужится сообщить нечто важное, -- А эт-та... Ой-ёй-ё-ёй!.. Вы-в честь ны-наступле-е-ения(!) Вы-в атаку пойдете. Штурм! А вып-пивка, шышт-тоб... От испуга(!) он-на и для хы-рабрости. Выпивка-то. Пил-люля.., -- получив от напарника чисто символический подзатыльник, оратор на лету ловит сбитую с макушки пилотку и, водрузив ее обратно по-наполеоновски (с уха на ухо), опускает в термос мерку-стограммовку, -- Пи-пейте, л-люди добрые. В-веселыми помы-мрете...
-- Не каркай, олух! -- отвесив «не Вове» солидный подзатыльник, сердится Шишкин, -- Будешь дурь гнать -- не поленюсь -- волоком под нос к немцу утащу! Чтоб он мозги твои дырявые пулями законопатил(!)..
-- А йя че? Я нич-че, -- вынимая из термоса повторно слетевшую пилотку, оправдывается спиртонос, -- Йя б-без зла ж... От-то вы-всей душ-ши. На зды-ды-ровье...
-- Ты куда, изверг, пилотку выжимаешь?! -- негодует Безбрежный.
-- О! Зви-няйте, -- «не Вова» неуклюже отводит в сторону от посудины скрученный в веревку головной убор. Скудные струйки отжимаемого спиртного увлажняют траншейное дно.
Бойцы получают «микстуру от испуга». Вволюшку! Кому поллитра, а кому и литр(!).. Спиртоносы продолжают свой путь. Напарник «не Вовы», помалкивавший в процессе отоваривания, после пары шагов начинает истошно голосить:
-- Кому-у-у во-одочки -- деручей -- не вонючей?!!.. Из пшени-ички до-оена! На меду-у насто-ояна!.. Чи-истая слеза-а-а!! Просветля-я-яет ра-азум да глаза-а!!..
-- Коробейники хреновы, -- ворчит Безбрежный, -- «Чистая слеза.., на меду настояна...» Пилотку свою задрипанную в термосе отстирал(!).. «На меду настояна».. На портянках настояна(!) Оболтусы...
-- Мужики, -- севшим голосом обращается бредущий по траншее старлей Петрович, -- Айда сюда.
-- Мы эт мигом, мы эт пуъей, -- тараторит семенящий к ротному Колюня.
-- И что это за «явление Христа народу»(?!) -- командир вперивает грозный взгляд в приблудного солдатика с германским пулеметом, придерживаемым стволом кверху подобием трости.
-- Я? -- ударяя себя в грудь зажатой в ладони фляжкой с доставшимся за компанию «лекарством от испуга», спрашивает тот.
-- Ну не я же(!) -- укоризненно молвит Петрович.
-- Так уж спрашивали.., -- чужак неуклюже пытается смягчить обстановку. Внимание же подавляющего большинства присутствующих приковано к его бедрам, кои с ускорением ритма трепещут и шоркаются друг об друга. Илье мнится, что совсем близок тот момент, когда от трения задымят соприкасающиеся поверхности добротных галифе.
-- Тебе что, приспичило? -- ротный, заметивший беспокойство нижних конечностей взволнованного солдата, смягчает голос вплоть до сочувствия.
-- Неа, -- смущается тот.
-- Да это они все по природе такие, -- пытается сгладить щекотливость ситуации Шрапнель, -- И папа, и мама, и братья, и сестры. Как о чем-нибудь сердечно забеспокоятся, сразу начинают спортивно окороками дрыгать. Слабонервные. Наследственность этакая.
-- Неправда, -- судорожно сглотнув, робко возражает приблудный, ко всеобщему разочарованию уже заметно совладавший с гиперактивностью нижних конечностей, -- Только по мужской породе. У женской породы ноги никогда не дергались.
-- Да ла-адно вы, -- ротный укоризненно оглядывает подчиненных, -- Тоже мне, цирк шапито устроили. Выставили бойца на посмешище... Не стыдно?.. Кто таков? -- последний вопрос адресуется ему -- объекту всеобщего внимания.
-- Рядовой Эйхман! -- тот резко вскидывает правую ладонь к виску. Освобожденный пулемет падает, долбанув стволом по мыску кирзача Колюни.
-- У-у-у-у(!) -- присев на корточки, тот сквозь обувку разминает ушиб, -- От эт да-а-а(!) Чегтова жеъезяка.
-- Эйхман.., -- словно для запоминания либо воспоминания сквозь хохотки подчиненных бормочет старлей, -- Эйхман-Эйхман-Эйхман... Латыш?
-- Никак не он, -- продолжая отдание чести, вдруг подсевшим голосом отрицает тот.
-- Ага.., -- командир, по всей видимости, загорелся азартом угадать, -- Не латыш, значит... Уж точно, не бурят... Беспалов, сколько можно корчиться? Не крутись под ногами(!) Не с размаха ж тебя пулеметом и не по башке... Не латыш, говоришь. Да ты руку-то опусти. Нехрен чересчур выслуживаться. А с оружием впредь поаккуратней. Оно и само выстрелить может. Может и убить... Так-так-так... Не латыш, значит... Для еврея бледноват... Неужели молдованин?! -- восторгается догадкой старлей.
-- Никак не он, -- густо пунцовея, разочаровывает приблудный Эйхман.
-- А звать как? -- ищет подсказку офицер, -- Да ладошку-то опусти.
-- Сережей, -- наконец-то бросив усталую руку вдоль туловища, мямлит боец с неразгаданной национальностью.
-- «Сережей».., -- мучимый тщетностью напряжения мысли, цитирует старлей, -- Сережей-Сережей-Сережей... Ладно, сдаюсь. Кто?!
-- Кто «кто»?! -- ко всеобщему восторгу наращивая темп и размах бедерных судорог, переспрашивает Эйхман.
-- Да ты! -- похоже, что желание незамедлительно получить разгадку раздулось до объема томительной жажды.
-- А зачем? -- выражение лица Эйхмана Сережи умоляюще: мол, не надо,а?!
-- Да ни зачем. Просто так, -- начхав на субординацию, умоляет комроты, -- Давай-давай(!) Не томи(!)
-- Немец я, -- упавшим голосом молвит Сережа.
Воцаряется мертвецкая тишина. Бойцы удивленно таращатся на внезапно успокоившегося бедрами паренька. Старлей озадаченно почесывает затылок. Колюня же, медленно задрав голову, замирает в позе коленопреклоненного, узревшего на лунном диске скопище тараканов. Похоже, боль его напрочь отпустила.
-- И как же... ты(!).. сюда попал? -- изумляется ротный.
-- А я уже всем им рассказал, -- елозя взглядом по окружающим, поясняет Сережа.
-- Ну и мне поведай, -- почесывая затылок, просит старлей.
-- Ну вот, -- глубоко вдохнув и медленно выдохнув, начинает приблудный, -- Пошел я по грибы, а они не выросли. Хожу я, хожу, а ни даже никакой поганки. Расстроился, начал волноваться и закрутился посередке леса. Гляжу вокруг, гляжу, а все подряд одинаковое. И крикнуть боязно, потому что: а вдруг я в фашистский тыл нечаянно забрел?..
-- Кхе, -- ротный недоуменно смотрит на Безбрежного, -- О чем это он?
-- Да по грибы он пошел. А.., -- шепчет тот на ухо вышестоящему командиру.
-- Да не хочу я слушать про грибы, -- не обращая внимания на монотонный лепет Сережи, вполголоса отнекивается ротный.
-- Из резерва он, по-моему, -- выкладывает догадку Безбрежный, -- Из тех, которые вчера за нами дислоцировались. Свежатина. Я как его увидел, сразу понял: не диверсант(!) Прокачали его жестко -- на испуг. Бесполезно. Уж сильно натурально бздит(!) Так притворяться ни у кого не выйдет. Хоть из кожи вылезь...
-- Документы проверил? -- сняв фуражку и почесывая открывшуюся теменную проплешину, шепчет ротный.
-- Не-е-ет, -- замирает растерявшийся взводный, -- Оплошал, Петрович. Виноват...
-- ... Ну я и пулемет наперевес, -- заливается тем временем Сережа, -- Подкрадываюсь поближе и тут слышу: матеря-ятся! Ну, думаю: «Свои!»... А я все до конца не верю и не верю...
-- Документы! -- обрывает болтовню ротный.
-- А-а-а, документы(!) -- радушно улыбается приблудный, -- С с-собо-ою. А как же. Если в лесу не потерял. Сейчас буду искать, -- он суматошно обшаривает карманы.
Вскоре в руках ротного сережина солдатская книжка и еще какие-то бумажки вперемешку с мелкими денежными купюрами. Проверка затягивается. В томительной тишине. Приблудный, на удивление, довольно-таки невозмутим -- уже не дрыгает ногами, а лишь вяло на них переминается. По-видимому, уже освоился.
-- Да натуральный он. И Эйхман, и Сергей, и стрелок, -- вглядываясь через плечо ротного в бумаги, с облегчением шепчет Безбрежный, -- Чистый. Как стеклышко. Я его с первого взгляда прорентгенил... Странный, правда, он какой-то. Блаженный и блаженный. Будто дитятя бестолковое. Но славный паренек. Беззлобный...
-- Держи, -- Петрович протягивает Сереже документы и побочную макулатуру, -- И все же, ты как сюда попал?
-- Да я же уже рассказывал, -- удивляется Сережа, -- Хы... Ну да ладно... Пошел я, значит, по грибы, а они...
-- Не выросли, -- подсказывает ротный.
-- Точно, -- радушно улыбается ему чужеполчанин.
-- Считай, что насчет грибов я понял. Ты... мне... расскажи.., -- разреживает слова Петрович, -- как... со своей национальностью... на фронт(!) попал?
-- А-а-а(!) -- восклицает Сережа, -- Обыкновенно попал. Как и все. Военные забрали... Наехали под вечер в нашу деревню на машинах, согнали всех в кучу и-и-и... давай митинговать. Митингуют, митингуют, а мы слушаем, слушаем. То одного командира, то другого, то третьего с четвертым... Объяснили нам, что «немец» здорово глубо-око фронт прорвал. Вклинился. Прет, мол, на танках и самолетах к нам на большущих скоростях. Чтобы нам, поволжским немцам, отомстить за житье в Советском Союзе. Самый главный командир так и проорал: «Спасать мы вас от немецкого захватчика прибыли! Он никого не пощадит -- ни старого, ни ребеночка!!»
-- Да не ори ты, -- трясет головой ротный, -- Оглушил. Да и пулемет.., -- Петрович кивает на подобранный Сережей и крепко сжимаемый в кулаках по оплошности огревший Колюню по сапогу МГ-42, -- Отставь-ка в сторонку свою «колотушку». Не боись -- никто на нее не позарится.
-- Ага, -- Сережа суетливо прислоняет скорострел к траншейной стене, -- А один из военных-то (самый главный и самый толстый) орет: «У немецко-фашистских солдат на башке рога! У всех поголовно!» Наши-то некоторые из выживших из рассудка стариков и недожившей до рассудка молодежи давай свои макушки обшаривать.
-- И ты? -- с ехидцей спрашивает Шишкин.
-- А то как.., -- ни на йоту не стушевавшись, отвечает Сережа, -- На остальных-то глядючи, рука сама собою потянулась. Ежель говорят, что у немцев рога, а мы поголовно всей деревней немцы. У нас ведь целая Республика поволжских немцев(!) Потрогал.., -- присутствующие похохатывают.
-- Нашел? -- с напускной заинтересованностью допытывается все тот же Шишкин.
-- Неа, -- простодушно отрицает Сережа, -- А дед-то Штриккер (он аккурат передо мною стоял) до-олго свою лысину носовым платком оглаживал, -- рассказчик
