не надо, но пьет, раз мама налила... В общем, как ни спокойно я пыталась говорить, наш разговор закончился на дипломатическом языке. Я всю ночь потом не спала. Представляла, как ребята перепьются, а Мишка свалится в воду. Звоню ей следующим вечером: «Вы учитывали технику безопасности на воде?». Она мне: «Успокойтесь, мамаша. Вы не одна такая взбалмошная. Не будем мы организовывать ничего алкогольного, ради бога. Пусть веселятся, как умеют».
- И ты знаешь, все прошло замечательно. Встретили мы их в пять часов утра, веселых и всем довольных! А уж я как была довольна! Еще и сейчас собой горжусь! Правда, я молодец?
Сестра, решившая меня порадовать, помогла перейти к тому, что сейчас меня интересовало больше.
- Сегодня ведь Зина должна прийти? – спросил я. – Я ее сто лет не видел. Наверное, не узнаю. Ты не расскажешь, как ее дела? Я слышал, у нее много переменилось. Мама говорит, что в лучшую сторону.
- Я так не уверена. У нее все достаточно сложно, - сказала сестра. – Слишком крутые маневры, хотя все вроде бы вынужденные.
- Во-первых, с мужем не сложилось. Многие ей завидовали: высокий, красивый, есть, где жить. А получилось - пил, бил, гулял, то ли работал, то ли нет, прощенья просил, опять пил. Ради детей терпела. Любила, наверное. Надеялась, что образумится. То сходилась, то расходилась. Сейчас она опять у тети Аси живет. Говорит, что больше к нему не вернется.
- Теперь дети. Старшая всегда была правильной. С ней без проблем. У нее все хорошо. Замужем. Двое внуков. А вот Мишка - баловень. Очень на мать похож. Такой же маленький. Но блондин. И лицо не мамы-простушки, - аристократа. По характеру бесшабашный, как она. Танцевал, в футбол играл, в кино снимался – сто увлечений, только бы не учиться. Что-то закончил с горем пополам. Жениться не хочет. Его все устраивает. То работает, то нет, – как отец. Зина сама с тринадцати лет мать не слушала. Вот и сын такой же. И мать ему давно не нужна. Если только помочь деньгами. Не устояла, купила ему машину. Он и исчез. Понял, наверное, что больше у матери взять нечего. То у отца живет, то у какой-то девочки.
- Из больницы она ушла. Это было самое сложное решение - ей ведь корочки трудно достались. А там стали выживать только самые ловкие. Ушла из одной больницы. В другой тоже с главврачом не сложилось. Потом вообще бросила все.
- Она не бросила, это ее бросили, - на разговор зашла мама, уже в праздничном наряде, и решила вступиться. Как всегда, горячо, когда ей чудилась несправедливость. – Ей все доплаты обрезали. Как хочешь, так и живи. Хоть хлеб ешь, хоть воду пей. И ославили еще, чтобы нигде на работу не брали. Правильно, что она пошла с детишками работать. Государству никто не нужен, и дети в первую очередь. Если есть люди, готовые ими заниматься, им надо помогать.
Всю трудовую жизнь мама проработала воспитателем в заводском садике. На мизерную свою пенсию она ушла только потому, что завод обанкротился, и местная власть с удовольствием перепрофилировала здание садика в какую-то районную контору. Мама не понимала, почему власть не спасала дошкольные учреждения, а с удовольствием их закрывала, почему на детей перестало хватать денег, и вообще не хотела понимать, почему вдруг всюду решили мериться деньгами, и как это можно получать прибыль на детях. Когда Зина устроилась работать к местной бизнес-леди, осваивающей рынок детского воспитания и отдыха, то мама примирилась с капиталистами, как с меньшим злом, по сравнению с государством.
- Она Зину сразу оценила, - продолжала мама. – Обещает сделать ее своим заместителем. Зина получает для этого второе образование. Такая молодец. Учится и работает. Два года уже отучилась, остался один. Ты знаешь, какой у нее характер сильный. Она все преодолевает. За учебу надо платить. Мишке деньги нужны. Она по ночам в аптеке подрабатывала. Я ее жалела. А она: «Ничего, тетя Варя. Вы не представляете, сколько я узнала нового. Я как будто родилась заново. Мне так нравится учиться! Забываю, что самая старая в группе. Столько вокруг интересного! И в голове все укладывается по полочкам, как в детстве».
- Ну вот, - сказала сестра, когда мама вышла на кухню. – Лучше мамы не расскажешь. Я тоже пару раз видела Зинку, но на бегу. Она хорошо выглядит. Бойкая, какой всегда мне нравилась. Немного потолстела. Возраст сказывается. Но по улице летит, чуть не опрокинула меня последний раз.
- Как ты думаешь, - спросил я, - она пытается устроить личную жизнь? Ты прости за любопытство. Просто один знакомый, солидный предприниматель, вдовец, рассказал о женщине, с которой случайно познакомился. Я подумал, не Зина ли? У него одно из любимых дел – детский лагерь отдыха. И с дамой он познакомился на семинаре по детскому отдыху.
- Я не знаю, - ответила сестра. – С одной стороны, ее ничто не держит… Если на женщину обращают внимание, то любой трудно устоять. А с ее-то характером… Для нее всю жизнь важно было мужчине помочь. Я бы не удивилась. Она ведь с мамой сейчас живет. Какие там мужчины? А с другой стороны – кому она нужна? Не красавица и не молода. Время провести – можно моложе найти. Зачем заводить серьезные отношения? Или он хочет проблем с наследством?
- Проблем с наследством он, наверное, не хочет. Он здравый человек. Умный и успешный. Вот мне и хотелось бы поэтому, чтобы он говорил не о ней.
- Ты знаешь, я часто вспоминаю наше детство, - захотелось мне объясниться. - Жалею себя. И всех, с кем рос, жалею. Старею, наверное.
Начали подходить мамины гости. Две ее подруги по садику, совсем старухи, с которыми она порывисто расцеловалась и прослезилась. Старая знакомая нашей семьи, крепкая и активная, нежданно овдовевшая в прошлом году. Они с мужем красиво выводили на наших посиделках песни из старых советских фильмов …
Всего со сватами, шурином и детьми гостей набралось тринадцать человек.
Пришла и тетя Ася с Зиной. Тетя сгорбилась, поседела больше своей покойной матери, которую я запомнил белой и старой. Тот же тихий голос, ласковые объятия, обязательное печево. Как грустно и как хорошо…
Маленькая Зина была как тугая пружина на крепких ножках. Короткое красное платье с открытыми плечами. Поднятая бюстгальтером грудь. Широкая прямая спина, небольшой живот. Гладкая кожа. Ровный загар. Круглое южное лицо с выступающими скулами. Блестящие черные волосы собраны в тугой узел. Седины не видно. «Глаза не изменились. Даже больше заиграли. Но в целом не красавица и не молода, простовата для барина», - согласился я с мнением сестры.
Старики делали вид, что пьют, пригубливая бокалы с вином и шампанским. Водочкой угощались сват с тетей Асей и одной из маминых подружек по работе.
После еды лица раскраснелись и вспотели. В воздухе дрожала обычная для этой поры духота. Бесполезно гудел вентилятор. Замороженная вода не напаивала. Пот тек по телу, оставляя пятна на одежде.
Зина казалась напряженной. Она пила минералку. Ела мало. Два раза она вставала из-за стола, выходила в прихожую и доставала телефон. Потом как бы раздумывала и возвращалась. Платье на ее спине промокло легкомысленным треугольным парусом, пунцовое лицо дышало жаром. Она старалась казаться той же бесшабашной и легкомысленной девчонкой, какой я ее помнил, смеялась со всеми и что-то рассказывала, но глаза…Глаза были далеко, не здесь. Она явно волновалась, что-то обдумывала и чего-то ждала. Она действительно переменилась.
С некоторых пор на общем людском фоне я выделял людей, казавшихся мне живее других. Мне казалось, что в их душевном устройстве я слышу нотки, созвучные моему настроению, размышлениям и чувствам. Мне казалось, я могу понимать их, потому что в некоторые мгновения они проявляются, как я. Точно также они могли понимать меня лучше других, потому что в некоторые мгновения я проявлялся, как они. И все мы есть орудия общего организма, который проявляет себя при необходимости, чтобы дать знак, обратить внимание, заставить услышать. И все мы действуем в заданном направлении, но по-своему.
Когда в моей голове, занятой решением задачи, среди хора беспокойных мыслей появляется что-то ценное, и я это чувствую, то пытаюсь кружить вокруг и около, чтобы отсеять лишний мусор и лучше разглядеть возможное решение. Я кружу вокруг, пока не увижу решение и не поверю в его осуществимость. Или пока его не упущу. Внешне мое волнение выражается отличным от Зины образом. Я просто хожу из угла в угол, от двери к окну и обратно, и есть в этом моем движении что-то похожее на несвободу, от которой я таким образом освобождаюсь…
Пока я наблюдал за волнением детской подружки, в распаренной голове представлялось некое дежа вю. Я увидел, как не решаемые в жизни проблемы снова и снова возникают у людей новых поколений, пока не будут решены окончательно.
Зина повторяла путь своей матери. Даже не надо было представлять, как менялся ее хороший и работящий муж, как он приучился пить, как поднимал на нее руку. Все это происходит одинаково, и все это я видел. Как растят детей в доме с удобствами на улице, как не хватает денег на еду и одежду – я тоже знал. Еще я помнил рассказ о другой маминой подруге, восемь лет подряд неудачно поступавшей в мединститут, а между поступлениями вынужденной и санитаркой поработать, и окончить с отличием медучилище. Зина тоже три раза поступала, и тоже должна была закончить сначала училище. Разве не параллельная история? А тетя Ася, ставшая в старости как две капли воды похожей на свою покойную мать? И такой же в силу привычного хода времени должна была стать Зина. Почему она так не захотела? Что случилось? Кто ее научил? Она ведь обычная. Как все. Как я. Я чувствую ее. Ее сомнения, тревоги, решительность. Но кажется, у нее достаточно сил и разумения, чтобы разорвать роковой круг и переменить судьбу. Даже если не выйдет то, что она загадала. Неужели каждый из нас может?
Вспотевшую шею обдало холодком, захотелось вскочить и начать кружить по комнате. Потому что родилась гипотеза о том, как работает провидение. Я увидел ломаные пути людей в виде дорожки шагов в спутанном клубке темных тропинок. Только некоторые пути можно было распознать в этой путанице. Те, в которых хотя бы один, или несколько, или много шагов казались светлее общего сумеречного фона. Яркость этих светящихся шагов была разной. Чем прямее был указываемый светом путь, тем ярче были шаги. Каждый шаг открывал кучу новых тропинок, похожих на дерево возможностей, шаг по которым мог остаться в темноте, а мог высветиться, выделить свой путь и показать общее направление. Слова о том, что в царство божье входят своим усилием, представились вдруг прагматичным образом. Получалось, что самым простым механизмом развития было бы продумывание людьми возможных жизненных сценариев и выбор из них наиболее простого. Предвидение в таком случае переставало выступать чудом, становясь обычной мыслительной работой по сотворению наилучшей возможности. Но тут я вспомнил о том, что человеческому уму не дано предвидеть «случая – мощного мгновенного орудия провидения» , - и мысли мои развернуло в сторону. Раз не дано предвидеть, раз знают, что мы ненадежны и постоянно делаем ошибки, зачем нам дали право выбирать?
Было бы логично предоставить выбор нашего пути высшему разуму, свободному от телесной оболочки и связанных с ней
