хозяйство вести. А она, похоже, со всем справлялась. Конечно, их быт существенно облегчали деньги, в которых не было недостатка. Я не хочу оценивать, как эти деньги добывались. Деньги не совместимы с нравственными оценками. Честно-нечестно, справедливо-несправедливо – это не те категории. Изворотливость, быстрота ума, игра на опережение, умение считать, оправданный риск, – все эти купеческие качества присущи Андрею Андреевичу. Хотя, конечно, злые языки его давно оговаривают. Если можно было не платить, он не платил. И даже есть на него не закрытое уголовное дело. А жена… Что жена? Муж и жена – одна сатана. Дочери учились в частной школе. Играли в детском театре. Мама придумывала костюмы на всю труппу, участвовала в их изготовлении. Чтобы всюду успеть, ездили на машинах. Когда Андрей Андреевич покупал новую машину, старую отдавал жене. У нее была «Нива», потом «Чероки». Наверное, как все маленькие женщины, она любила большие машины.
- Однажды Андрей завез нас после бани к себе домой похвалиться ремонтом. Он объединил в одну три квартиры на последнем этаже в сталинском доме с высокими потолками и показал, что из этого получилось. Я запомнил большую полукруглую комнату с колоннами, баром, паркетным полом, где можно было бы проводить небольшие балы. Большую ванную комнату с редкими еще тогда душевой кабиной и джакузи. Два туалета. Полностью обжитой была тогда только кухня-столовая, в которой мы и просидели до полуночи за пивом с сосисками. Его жена с удовольствием, как мне показалась, общалась в нашей компании. Вот только некоторые ее слова показались мне странными. Я не помню их точно, но она говорила о необходимости возрождения дворянского сословия и меценатства, и о том, что они с мужем готовы принять на себя бремя высокой ответственности. Какие-то барские замашки, которые никому не идут, и ей не шли.
- Последний раз я видел ее меньше, чем за год до смерти. Летом мы иногда паримся в бане Андрея Андреевича. Там набор бань - русская парная, сауна, турецкий хамам, японские бочки. В центре - круглый мозаичный зал с бассейнами и джакузи, - в общем, то, что называют «спа». В тот раз мы уже парились, а она приехала откуда-то из города и тоже пришла в баню вместе со взрослой дочкой. Андрей успел нас предупредить, а мы - кто одеть трусы и плавки, кто обернуться простыней. Жена хозяина была в простом девичьем купальнике-бикини, как дочь. Ни ей, ни дочке не было стыдно быть в бане с чужими мужчинами. Фигурой многодетная мать отличалась от дочери разве, что в области талии. Опытную женщину выдавали в ней только неспешная речь, плавные движения рук и утомленные глаза с поволокой. Впрочем, тогда я уже знал, что у нее рак. Они с дочкой несколько раз зашли в парилку, посидели с нами за чаем в большой комнате отдыха, послушали разговоры, пьяное пение под караоке, посмеялись и ушли мыться. Честно говоря, я даже не помню, как она ушла. Только что была за столом, а потом и след простыл, пока я сходил в парилку.
Можно еще было рассказать свои соображения о том, почему она заболела, и про памятник с ангелочками, приоткрывающими двери в рай, на ее могиле – он такой один на городском кладбище. Но я устал рассказывать. И почувствовал, что Зина устала слушать.
Южные сумерки быстрые. Стоило нам замолчать, как мы увидели, что наступила ночь. Комаров прибавилось. Руки зачесались от их укусов. На балкон заглянула сестра. Потом шурин. Посмеялся над нашим затворничеством.
- И все равно, прошло достаточно времени, - начала резюмировать Зина. – И ему нужна помощь. Это дело, которое его держит… Мне кажется, внутри Андрея много пустоты. Тоски. Ему неинтересно катить по накатанному. Мне кажется, что я ему нужна. Вот зачем ты опять меня попутал? Я опять ничего не знаю, хотя чувствую, что хочу к нему. Я должна поехать к нему. Можешь меня не уговаривать.
Я не собирался ее уговаривать. Пусть едет. Может, и поживут сколько-то вместе. Во всяком случае, денег привезет от него, они ей нужны. Так получалось, что в любом решении могла быть логика.
Почему-то захотелось увидеть звезды. Я посмотрел на небо. В ясную погоду в черном небе должно было быть насыпано видимо-невидимо звезд. Но видны были только самые яркие, – не считая полумесяца, полярная звезда, три звезды ковша Большой Медведицы, Венера, опрокинутая Кассиопея и еще некоторые неизвестные мне звезды. Из-за мешающей городской иллюминации полная картина звездного неба не складывалась. Я расстроился и вернулся на землю.
Хотелось пожелать Зине удачи, но как-то не желалось. Почему-то на ум пришел Герман из «Пиковой дамы». Туз не поднимался. Зина сделала два хода и верит, что знает правильный третий. Дай ей бог, но люди слишком любят ошибаться.
Мы прощались в прихожей, когда зазвонил Зинин телефон. Встрепенувшись, она ответила: «Да», - и, согласно кивнув на мой вопрошающий взгляд, вышла разговаривать за дверь. Некоторое время я слышал твердый стук каблуков по ступенькам лестницы и односложные ответы. Тетя Ася отпустила мою руку и попросила их не провожать. Я все-таки спустился на улицу и помахал на прощание Зине, которая, продолжая разговаривать по телефону, повела тетю Асю за руку. Я смотрел, как они пропадают в ночи. Тетя Ася казалась маленькой даже в сравнении с маленькой дочерью. Зина славно пружинила своими крепкими ножками. К ней вернулась уверенность. Она знала, что ей делать.
«Умные женщины. Хорошие жены», - в голове кружился мотив, сложившийся вдруг в сентиментальный комок и подкативший к горлу. Моя мама, жена, сестра, Зина и другие женщины, каких я знал, представились рядом и заодно, в ежедневных своих заботах и обидах, в мимолетном счастье и постоянном волнении за близких, и я подумал, как много в нашем мире держится на них. От того, что они есть, на душе было светло и грустно - так, как бывает после трогательного фильма или книги, когда в глазах появляются слезы, и надо приложить усилие, чтобы окружающие не заметили твоей минутной слабости.
Дорогой Михаил Михайлович (5)
Если бы все люди относились друг к другу сердечно, то жили бы, как нам завещано, - в царстве божьем. Но на земле так жить тяжело. Легче оставить жизнь по завету для небесной канцелярии и на потом, а на земле добиваться общественного признания и личных благ.
Я видел, как люди движутся в этом направлении, и могу в общих чертах нарисовать теорию рационального поведения на пути к общественному успеху.
Тут есть два аспекта, которые должны соединиться. Первый касается человека, пожелавшего выделиться и возвыситься над толпой. Второй – людей, которые его окружают.
Что нужно властному человеку - ни во что и никому не верить, всегда быть настороже, стремясь углядеть в людях плохое, и хорошо маскироваться, создавая видимость участия к людям. Чем маскировка лучше, тем неверующий человек успешнее. Иногда ему приходиться успокаивать совесть, просыпающуюся в самый неподходящий момент. Но для этого есть давно готовые соблазны дела и государства. Алексей Алексеевич, например, руководствуется соблазном полезного людям дела. Михаил Михайлович идет дальше, приписывая делу, которым он занимается, государственное значение.
Когда мы с Андреем Андреевичем играли в шахматы в его комнате без горячей воды, то одинаково считали, что «изжито барство, получил достоинство холоп». Но вот наши пути разделило его богатство, и соответственно разошлись наши понятия о справедливости. Я продолжаю считать, что каждый вправе дышать вольным божьим воздухом и ходить по вольной божьей земле, а он предпочитает дышать вольнее других, а землю иметь в частной собственности.
Как же так происходит, что самые талантливые люди, призванные вести за собой, сворачивают с прямых путей на исхоженные кривые тропинки? Почему естественное желание пригодиться часто превращается в страсть возвыситься?
Что мешает ясно жить? Гордыня? Но откуда она берется и почему побеждает нравственное начало?
Я не помню гордыни в раннем детстве. Скорее всего, ее вирус в нас пробуждают со школьных времен, и делает он жизнь мутной и больной постепенно.
Но почему другие соглашаются помогать властолюбцам, подчиняться им и терпеть от них?
Этот второй аспект появления господина – поведение окружения, явным участием или молчаливым согласием способствующего его возвышению, занимает меня теперь больше всего и вот почему.
Господин со своим богатством, стремящийся в царство божье, давно уподоблен навьюченному верблюду, желающему пролезть в игольное ушко, - я это хорошо знал из книги и всегда поэтому не завидовал богачам. Но того, что бедность не гарантирует спасения, а грехи бедняка могут перевесить грех богатства – не подозревал до тех пор, пока не прочитал в Коране про две заповеди, стыдливо умалчиваемые в других откровениях: не бояться смерти, если страх грозит превращением в животное, и не обращать никого в господ, чтобы «не поклоняться никому, кроме Аллаха». Не соблюдая этих заповедей, мы малодушно грешим и нет нам спасения, пока не покаемся…
Андрей Андреевич, конечно, яркий пример господина, но в соучастниках его подъема я не был и отвечать за него не собираюсь. Достаточно того, что приходится отвечать за другого, не менее гордого и великого, но лучше маскирующегося под своего, - дорогого Михаила Михайловича.
<…>
Алкоголь (16)
Когда перестаешь выпивать, больше всего жалко времени, потраченного на алкогольную привычку. От воспоминаний, как она складывалась, передергивает. Разве организм, выворачиваясь наизнанку, не подсказывал правильное решение?
Потом начинает доходить, что ценой этой слабости был фактический отказ от развития, из-за чего всякие оправдания необходимости алкоголя для отдыха, общения, расслабления или развязывания языков представляются глупостью.
Я не помню, чтобы у меня было желание попробовать алкоголь до университета. В университетском общежитии оно тоже пришло не сразу. Гуляк среди первокурсников не было, если не считать компанию ребят, подсевших на преферанс. Игра у них шла ночью, выигрывались и проигрывались большие для студентов деньги. К середине второго курса эта компания распалась - самые оторванные, не сумев сдать сессии, ушли, другие приспособились учиться.
Все остальные, взрослея, дрейфовали по направлению к красивым бутылкам с венгерским вином в расположенном рядом с общежитиями фирменном магазине.
На третьем курсе из общежития-пятиэтажки коридорного типа с удобствами на этаже нас переселили в современные, из стекла и бетона высотные здания, раскрытые книжкой. Там были удобные комнаты блочного типа. В лифтах ездили старшекурсницы гуманитарных факультетов. Внутри перехода между корпусами, из кафе с террасы второго стеклянного этажа, мимо которой проходил путь из столовой в жилую зону, лилась негромкая музыка из кассетного магнитофона. В проходе первого этажа учебного корпуса тоже всегда была музыка, но громкая, выставленная на продажу, - «Машина времени» и Владимир Высоцкий. Здесь же загадочные «Мишель» и «Йестедей» заполняли гулкое помещение с высокими потолками томным настроением любовных ожиданий.
В кафе за столиками с пустыми чашками сидели парни и девушки без верхней одежды, которые никуда не торопились. Над ними кружились пылинки, высвеченные
