определились со своими предпочтениями и бесповоротно разде-лились в бесконечно важном вопросе, к какому берегу пристать. Конечно, сам спор между ними о главенстве материи или духа яйца выеденного не стоил, но кто бы сегодня принимал философст-вующих специалистов всерьёз, если бы они шумно не наскакивали друг на друга?
Нетрудно догадаться, что Труффальдино сразу и решительно объявил себя материалистом.
Нам, людям небогатым, идея и дух ни к чему, потому что пользы от них вовек не дождёшься, прямо объявил преданный слуга.
Тарталья мыслил более элегантно и ему больше нравились идеи.
Материя сама по себе бесформенна, стал он горячо убеждать любимого слугу. Один лишь дух придаёт ей необходимую форму и диктует ей неоспоримые законы движения и преобразования.
Лицо Труффальдино осталось безмятежным.
Ну вообрази себе, стал настаивать хозяин, что представляли бы собой Солнце и планеты, если бы мировой дух не оживил всю эту систему, предписав кому светить, кому двигаться по подхо-дящим орбитам. Нам остаётся только радоваться, что созидательный дух не впал в ленивую дремоту, а с толком распорядился нашей Вселенной. А допусти он промашку, планеты могли бы столкнуться, как две телеги на узкой дороге. Ой, что тогда было бы!
Столкновение планет это серьёзно, согласился добрый Труффальдино. Только занимать-ся небесными телами следует не философам а физикам, способным выдвинуть много превосходных теорий.
Дорогой мой, завздыхал принц, в том-то и беда, что превосходных физических теорий на-столько много, что нет никакой возможности предпочесть одну из них всем остальным.
Коли так, то я бесповоротно отказываюсь от своих физиков, но на освободившееся в моём сердце место ваших философов всё равно не пущу. Хотя бы потому, что большинство из них вылу-пилось из несостоявшихся естествоиспытателей и математиков. Не каждая курица мечтает, чтобы её изжарили в кухне на вертеле. Так и я не собираюсь довериться поучениям сомнительных личностей, которые сегодня гордо присваивают себе названия философов и даже рыцарей политики. Аристотеля и Макьявелли они, конечно, не читали, но безудержным проворством языка им иной раз удаётся не-плохо прикрыть собственное слабоумие.
Рыцари политики? спросил удивлённый принц. Что за неестественное сочетание несо-вместимых слов! Ты ничего не перепутал? Впервые слышу такое.
Быть рыцарем политики в последнее время становится модным, пояснил верный оружено-сец. Занятие это неопасное и состоит всего лишь в неутомительном, но щедро оплаченном служе-нии науке, занимающейся извлечением квинтэссенции из совершенной пустоты. Наверное, добавил он не без ехидства, увлечение политикой пришло к нам из области бестелесного духа, которого вы намерены считать животворным.
Толпа слушателей заколыхалась, зашумела.
В чём дело? спросил Посторонний.
Труффальдино будет неправ, ответили ему, если посчитает, что занятие политикой сродни мелкому жульничеству. Но будет также неправ, если посчитает наоборот. Ведь если вести бессмыс-ленные речи, но действовать при этом умно, можно достичь даже высшей власти. И пока не пройдёт мода на глупость, это сомнительное рыцарское звание всегда будет давать достаточный шанс одеть корону.
Какой-то добрый человек посоветовал Тарталье и Труффальдино посетить Храм Хохочущих Химер, где с восхода солнца до глубокой ночи в поте лица своего трудятся составители проектов улучшения рода человеческого.
– Неплохая мысль – улучшить человеческий род, – сказал принц. – По моим наблюдениям такая необходимость давно уже ощущается, и улучшение, если бы оно удалось, пошло бы на пользу всем: и людям, и природе.
– Если в интересах установления истины вы хотите затеять спор, – сказал резвый слуга, – я могу представить вам не менее двух возражений. Одно из них состоит в том, что улучшать род людской не нужно, второе – невозможно. Выбирайте любое, какое вам больше по вкусу.
– Маловато возражений у тебя, друг мой, – засмеялся господин. – Есть ещё одно (а может и не одно): улучшением человечества и в прошлом, и в настоящем, особенно в настоящем, занимались и занимаются всё больше всякие прохвосты. Я встречал одного неудавшегося физика-теоретика. Про-лив по такому поводу скупую мужскую слезу, он быстро догадался поставить свои скромные таланты на службу политологии, отрастил волосы, как у Чернышевского (очень сильный ход!), и начал учить всех, и меня в том числе, как стать лучше и умнее.
– Неужели среди улучшателей не нашлось ни одного приличного человека? – поразился добрый оруженосец.
– Видишь ли, достойнейших людей с благороднейшими намерениями было немало (к сожале-нию, не много, однако и не мало). Но, увы, у них ничего не вышло. Поэтому причислить их к улуч-шателям (если судить по результату) будет неверно.
– Что ж, в таком случае можно попытаться улучшить хотя бы природу. До сих пор здесь самые большие усилия проявляли алхимики. Им так хотелось превратить малоценную материю в чистейшее золото.
– Или, на худой конец, сварить напиток, возвращающий старикам юношескую бодрость, – до-бавил Тарталья.
– Правильно,– согласился Труффальдино, – если бы они догадались принести в жертву Эскула-пу упитанного петуха, они могли бы при случае с помощью довольного полубога открыть если не эликсир вечной молодости, то хотя бы рецепт успешной борьбы с облысением. Кстати, я знал когда-то одного алхимика, он по неизвестной причине исправно не платил карточные долги. Позже он объ-яснил, что поступает так исключительно из принципа, потому что ему просто карта не идёт, а вооб-ще-то он играет лучше других.
Подъезжая к Храму, молодые люди наткнулись на чудаковатого старичка. Он нерешительно топтался на месте и суетливо ощупывал свои карманы. По одежде и по растрёпанным волосам его можно было бы признать за нищего, но высокий лоб благородных очертаний, крупный нос прекрас-ной лепки и живые глаза выдавали в нём учёного, у которого нет большого желания много заботить-ся о своём наряде.
– Уважаемые, – взмолился старик. – Вам, случайно, не попадался на дороге небольшой латун-ный барометр? Я где-то обронил его во время прогулки.
– Нет, – ответил Тарталья, – не попадался. Но что за диковинная мысль – прогуливаться по по-лям с барометром в кармане?
– Вы правы, – покорно согласился растрёпанный, – не следовало мне брать его сегодня. Лучше бы я взял подзорную трубу.
– А что, вам было бы легче, если бы вместо барометра вы потеряли подзорную трубу? – спросил изумлённый принц.
– И снова вы правы. Конечно, и её тоже терять не следовало бы. Потому что без неё я не могу внимательно следить за звёздами.
– Вы, случайно, не астролог? – полюбопытствовал Труффальдино, – с усмешкой слушая эти странные речи.
– Упаси бог! – отмахнулся старичок. – Нет в мире человека, который сильнее меня презирал бы это недостойное занятие.
– Но ведь это, как вы изволили выразиться, недостойное занятие, – заметил Тарталья, – очень неплохо кормит целую армию составителей надёжных гороскопов и великих знатоков движения не-бесных светил.
– Ах, – ответил не самый большой на свете ценитель астрологии, – вы даже не представляете себе, насколько сильно наши люди нуждаются в помощи звёзд и планет. Из-за своего непроходимого простодушия (оно удивительно похоже на совершенную тупость) они почему-то считают, что звёзды, свет которых доходит до нас за миллионы лет, сильно озабочены нашими проблемами.
– А зачем вы смотрите на звёзды? – спросил принц. – Может быть, вы астроном?
– Нет, я не астроном.
– Но тогда зачем?
– Звёзды существуют затем, чтобы ими любовались. Чтобы с ними разговаривали. Нет на свете ничего прекраснее звёздного неба.
– А что это за такое странное название – Храм Хохочущих Химер? – спросил Труффальдино.
– Это название придумал сам строитель храма. Химеры, по его мнению, лучше всего символи-зируют образ мышления современного человека.
– А почему – хохочущих?
– Но согласитесь, что иного отношения это мышление не заслуживает.
– Простите, не вы ли – строитель этого диковинного храма?
– Вы угадали.
– Наверное, когда-то вы больше других мечтали об улучшении рода человеческого.
– Да, но мои мечты были наивны, и я не перестаю смеяться над собою.
– А чему вы сейчас отдаёте своё время?
– Я коллекционирую человеческие глупости.
– Я знал когда-то, – сказал Труффальдино, – одного поразительного, очень немолодого челове-ка, которому сказать глупость было также просто, как мне почесать нос.
– Жаль, – сказал строитель Храма Хохочущих Химер, – что я с ним не познакомился.
При этом лицо у него вытянулось, как у Макбета, завидевшего, как на Дунсинанский холм дви-нулся Бирнамский лес.
– Не переживайте: он был не единственным в своём роде. Вы найдёте сколько угодно людей, которые сообщат вам, что Клара украла у Карла кларнет.
– А вы не можете припомнить, – застенчиво попросил старичок, – что-нибудь из перлов вашего немолодого приятеля?
– Конечно могу. Он говорил, что «да» это «нет», вывернутое наизнанку. Он говорил, что люди придумали богов, совершенно человекообразными, потому что безрассудно считали одного лишь че-ловека совершенным созданием, извините мой невольный каламбур. Он также говорил, что нуль уде-сятеряет. Он говорил, что когда-нибудь наш мир настолько отяжелеет от собственной глупости, что сломается, как ветка яблони, богатая плодами. Он говорил, что непонимание опасно. Он говорил, что легче проповедовать нравственность, чем быть нравственным. Он говорил, что увенчанные рогами знаки Зодиака, Овна, Тельца и Козерога, следует упразднить.
– Потрясающе! Если вы разрешите, я приобщу эти драгоценности к своему собранию.
Труффальдино был в этот день великодушен и разрешил.
Тарталье тоже захотелось принять участие в содержательных поисках ценных находок.
– Скажите, – спросил он, – а незатейливую веру в обещания пустых болтунов можно посчитать за непроходимую глупость?
– Непроходимый, это когда нельзя пройти или потому что нельзя, или потому что не хочется, – высказал своё предположение строитель храма.
– Не совсем так, – возразил наблюдательный оруженосец. – Непроходимость это состояние, при котором по разным причинам отсутствуют проходимцы.
– А в природе часто встречается проходимость?
– Увы, нет, но такое обязательно наступает, когда…
Труффальдино не успел закончить свою замечательную мысль, потому что его внимание отвлёк пролетавший мимо чижик.
– Очень любопытный старикашка, – сказали слушатели Постороннего.
– Да нет в нём, ничего любопытного, – сказал кто-то. – Просто, обыкновенный гений.
– А как вы умеете отличать гения от негения?
– Нет ничего проще.
– Тогда научите нас.
– И не подумаю, – твёрдо ответил этот кто-то. – Опасаюсь, что вы перепортите бесценный мате-риал. Необыкновенные люди не должны подозревать, что гениальны, следовательно ненормальны. Не следует искушать их, указывая им праведный путь к общепринятому мышлению.
– Так в чём же их ненормальность?
– Она заключается
