Станислав Борисович было имя того, и был он кандидатом философских наук и сотрудником отдела пропаганды крайкома КПСС – главной региональной власти тех времён. Оба они сразу же прониклись друг к другу каким-то взаимным чувством, которое трудно и обозначить как-то определённо. В общем, возникла у них какая-то взаимная тяга друг к другу. Хотя и не вполне уж дружеская. Некоторая дистанция между ними существовала всегда: Голованов, при всей своей приветливости, не подпускал к себе людей очень близко. И весь ближайший год будут они контактировать и общаться друг с другом самым серьёзным образом. Только женитьба его, да и социально-политические перемены в стране разведут их пути-дороги в разные стороны.
А заинтересовало его сообщение Голованова о том, что в Университете марксизма-ленинизма (УМЛ) (существовала в СССР сеть таковых по всей стране) будет преподаваться курс риторики и ещё некоторых других полезных вещей. Ему хотелось обтесать и отшлифовать врождённую свою способность к произнесению публичных речей, которую он, методом тыка и с опорой на интуицию, самостоятельно, и небезуспешно, пытался развивать в себе. Ну, и вообще хотелось ему пообучаться разным интересным вещам на систематической основе. О возможности этого и поинтересовался он у руководителя клуба.
Надо сказать, Голованов оказался человеком весьма своеобразным, с достаточно зрелым и прагматичным (в рамках советско-социалистического прагматизма, но без особой подлости) взглядом на мiр. Он был лет на пять старше нашего «героя». В отличие от него, Станислав Борисович не имел искреннего и открытого сердца, и человеком был весьма закрытым и даже несколько загадочным. Но обладал другими, несомненными достоинствами. Прежде всего, обладал он неуловимым каким-то внутренним обаянием. Был он также человеком деликатным и гибким, настоящим дипломатом. Что обусловлено было, помимо личных качеств, ещё и условиями трудовой его деятельности, непосредственной приближённостью к властным структурам. И вот таких вот, разных личностей довольно заметно влекло друг к другу.
Голованов оказал серьёзное влияние на формирование творческого облика «героя», который в то время делал самые первые шаги в направлении развития письменного своего языка. Сам Голованов писать не умел. То есть, если и пытался изобразить что-либо, мысли какие-нибудь, в письменной форме, то результат получался весьма корявым. Но при этом здорово умел он читать: вдумчиво и со вкусом.
Однажды предложил он Станиславу Борисовичу оценить большую его публицистическую, резко критическую статью о жизни порта. Статейка, естественно, была предельно далёкой от совершенства. Тот, по занятости своей, с заметной неохотой взял опус (да и достали, видимо, его графоманствующие «творцы»). Но по прочтении проявил вдруг к произведению живейший интерес и высказал автору ряд ценнейших замечаний по стилю изложения материала. Он переписал статью практически заново. Но и во втором варианте, при всех его достоинствах, Голованов не увидел достаточной основательности и солидности в подаче материала. Он вновь переписал всё заново, и на сей раз, в третьем уже варианте, рецензент результатом был удовлетворён.
Сам же автор во время непростой этой работы понял, благодаря участию безкорыстного своего консультанта, нечто такое, предельно важное в «писательском» труде, чего никогда не смог бы понять самостоятельно, без заинтересованной и доброжелательной подсказки извне (а если бы и смог, то долго набивая шишки на лбу и боках). Короче говоря, возникло у него внутреннее чувство меры, вполне достойного литературного вкуса, разделяющего людей, просто пишущих что бы то ни было, и людей, тонко чувствующих и понимающих то, что написано кем бы то ни было. В том числе и то, что самим им случается писать. И это главное. Поскольку написанное другими, особенно великими, тонко понимал он и ранее. Но вот написанное самим собой…
В общем, возникло у него стойкое ощущение и понимание того, как можно и как нельзя писать. А это, думается нам со стороны, очень дорогого стоит. И уже за одно только это на всю жизнь сохранил он чувство благодарности к Голованову. И с тех пор статьи, которые случалось писать и публиковать ему, особенно – полемические, отличались непоколебимой и трудноопровержимой основательностью, серьёзностью и солидностью аргументации. Мало какой оппонент отваживался полемизировать с ним после его искромётно-уничтожающе-безкомпромиссной критики. Разве что – совсем уж тупой.
В дальнейшем он расскажет всё о себе и своём «послужном списке» Голованову. Тот, вполне оценит нестандартную ситуацию и самого столь же нестандартного нового знакомого. И не только рекомендует его к поступлению в УМЛ, но и будет планировать взять его по окончании Университета (основного, образовательного, а не идеологического – марксистско-ленинистского) на работу в свой социологический центр, который возглавит к тому времени. ( И всё это – через два с небольшим года после презренно-зэковского, получеловеческого, многолетнего рецидивистского его состояния!!)
Впрочем, дело не дойдёт даже и до риторики. Жирный крест на всех этих планах, как и на планах многих и многих тысяч, миллионов нормальных людей, живущих нормальной – человеческой – жизнью, поставит либерально-демократическая кровавая вакханалия ненасытно-хищных, черномырдых и швы́дких толерастов ельциных-гайдаров-чубайсов-путиных и иже с ними…
В общем, стал он постоянным – заинтересованным и активным – членом Дискуссионного клуба. На следующее же заседание затащил он друга своего Алексея, и они вместе стали участвовать в его работе. Однажды, придя в клуб, обнаружили они у входа в библиотеку немалую – в несколько десятков человек – толпу народа. Среди собравшихся увидели они множество своих знакомых, членов клуба. Все вместе двинулись они в один из городских дворцов культуры, где в торжественной обстановке провели учредительное собрание.
Оказалось, что несколько городских неформальных общественных организаций договорились объединиться, при сохранении собственной структурной целостности, в некую единую организацию. В поддержку Перестройки и против бюрократического аппарата. По типу возникших уже к тому времени в стране народных фронтов. Дискуссия развернулась оживлённая. Решено было разработать Устав и Программу организации. А первым делом речь шла о качестве, то есть – форме объединения, и названии организации. Предложено было множество вариантов, в том числе и самые идиотские.
Один не в меру активный «борец», вечный оппозиционер, по собственному его гордому признанию, по фамилии Фельдман громко, стараясь всех перекричать, и упорно предлагал аббревиатуру «УСИ» (малороссийский эквивалент великорусского слова «все»). В расшифровке это означало то ли универсальный, то ли унитарный то ли союз, то ли собор то ли интернационалистов, то ли имажинистов (но, скорее всего – идиотов). Впрочем, это было не единственное предложение изобретательно-деятельного Теоддея Израилевича. В резерве у того было ещё несколько вариантов, не менее оригинальных.
В итоге прошло название, которое предложил он – «Народный фронт содействия Перестройке».
После утверждения названия был избран руководящий орган Фронта – Координационный совет. В Совет вошли представители ото всех организаций. Он не был членом никакой организации. Но его, поскольку знали уже, тоже избрали в члены Совета.
Началась активная работа: собрания, совещания заседания. На которых бурно обсуждались самые разные, в том числе и организационные, вопросы. Естественно, предприняты были меры к наиболее широкому оповещению населения о создании Фронта. Он также, где только мог, поставил в известность всех о произошедшем событии: прежде всего, весь свой курс в Университете, а также написал по этому поводу письмо Степанычу.
С первых же дней существования Фронта, однако, стал замечать он некоторые странноватые, на его взгляд, вещи. С одной стороны, при утверждённом Уставе дисциплина в организации была близка к нулю. И прежде всего – среди самих членов Координационного совета. Где едва ли не все действовали, как кому вздумается, мало считаясь с Уставом, который сами же, в бурных дискуссиях, и принимали. В полном соответствии с известной народной мудростью: кто в лес, кто по дрова. С другой стороны, при царившей анархии ясно просматривалась какая-то заорганизованность. А также и келейность в решении важных, касающихся всего Фронта, вопросов. Какая-то часть «отцов-основателей», «элита» новоиспечённая, вопреки Уставу, запросто могла, пошушукавшись в узком кругу и не ставя в известность весь состав Координационного совета, принимать какие-то решения.
Совет раскололся на группировки, враждовавшие друг с другом и решавшие какие-то свои собственные, узко локальные задачи. Крайне амбициозные «отцы-основатели» из разных группировок почти что ненавидели друг друга, и каждый из них рьяно тянул одеяло на себя. О народе, с которого начиналось название организации, все они в возне своей подковёрной напрочь позабыли.
Неравнодушные люди, желавшие и готовые принять личное участие в общественном движении, приходили на заседания, видели каких-то странных людей в президиуме, шушукавшихся и явно соперничавших друг с другом, но при этом не могших сказать пришедшим ничего вразумительного, и, посмотрев на весь этот театр абсурда, уходили. Чтобы никогда более не вернуться. Ушёл, кстати сказать, и друг его Алексей, устал от бесконечных и бестолковых заседаний.
Но «отцов-основателей» это ничуть не смущало. Они ничего этого просто не замечали. Настолько увлечены были важностью своей деятельности, воспринимали которую не иначе как миссию.
Он и сам однажды поймал себя на мысли, которая внушала ему самодовольство своим и своих коллег важным положением. Ему стало стыдно, и он отогнал от себя подобные мысли, чтобы впредь никогда более не подпускать их к себе. Со временем понял он, что это бес тщеславия искушал его. Но вот «отцы-основатели», те далеки были от такого понимания. Напротив, они упивались собственной «значимостью» и «важностью».
Двух месяцев хватило ему, чтобы понять, что при таком положении дел на широком народном движении, каковым изначально было задумано оно и продекларировано, очень скоро можно будет ставить крест. Поэтому вознамерился он незамедлительно предпринять решительные действия с целью переломить сложившуюся опасную ситуацию. На очередном заседании он потребовал себе от Совета председательских полномочий на ведение собрания, на которые по Уставу имел право и каковыми никогда ранее не пользовался. Получив их, он изложил своё видение ситуации, обрисовал реальную её опасность для движения и предложил ряд конкретных и срочных мер, соответствовавших принятому Уставу, по оздоровлению внутреннего климата в организации.
Прения достигли серьёзного накала. «Отцы-основатели» и успевшие уже «вырасти» под благосклонною их сенью «шестёрки» – «почитатели» первых, почуяв опасность для собственного статус-кво,
С уважением
Александр