оказали ожесточённое сопротивление. В ход было пущено всё: от просто демагогии, до разного рода передёргиваний, подтасовок и откровенного словоблудия. И это дало свой результат.
Утомительные прения затянулись надолго. Все устали. И во время голосования наименее устойчивые, вопреки очевидности и здравому смыслу (лишь бы только разбежаться скорее по домам), не поддержали его предложений. Тогда он заявил, что не считает для себя возможным участвовать в фарсе, профанирующем серьёзное дело. А потому выходит из организации и оставляет за собой право высказать свою точку зрения в печати.
К слову сказать, уже в самое ближайшее время те самые, неустойчивые, что не поддержали его, сами поднимут те же вопросы и, ничего не добившись, так же выйдут из Фронта коллективом в несколько человек. После чего создадут другую, «правильную» организацию – клуб «Демократ». Под руководством столь же беспринципного и тщеславного, как и «отцы-основатели», но чуть более хитрого «вождя» Ильи Грищенко. (Просто к первому разбору «портфелей» тот немного опоздал: не был избран в Координационный совет. И теперь навёрстывал упущенное, самолично осёдлывая «белого коня».) На учредительное заседание пригласят с любезными расшаркиваниями и его. Он посидит там наблюдателем, скажет своё слово, пожелает им успехов, но от вступления в клуб вежливо уклонится…
Вскоре статья под названием «Народное движение или секта?» была им написана. И он предложил её к публикации в главной региональной газете. Там, однако, закрутили, почему-то, то ли носом, то ли хвостом (ну не любили они его, нахала неотёсанно-шершавого), и от публикации уклонились. Тогда он предложил её в одно из наиболее популярных в то время центральных изданий – «Советскую Россию». Статью там приняли, и вскоре она была опубликована. Изрядно подредактированная, правда, и под другим названием. Но это не важно, – полагал он, – важно то, что слово сказано.
Эффект от публикации превзошёл все ожидания. Он проснулся почти что знаменитым. В порт пошли письма (он подписался под статьёй как докер) с откликами со всей страны: из Москвы, со Ставрополья, с Камчатки и иных-прочих весей. Заинтересованные авторы писем приглашали его к знакомству и сотрудничеству. В газете был опубликован через некоторое время доброжелательный отклик на его статью какого-то социолога.
Сам он приглашён был в качестве автора нашумевшей статьи на краевое телевидение. Для участия (вместе с Головановым, кстати) в первом, дебютном выпуске ставшей впоследствии чрезвычайно популярной публицистической передачи «Понедельник – день тяжёлый». Знакомые, увидевшие его вдруг «в телевизоре», не без удивления сообщали ему, что держался он так, как будто всю жизнь только тем и занимался, что выступал на телевидении. Затем приглашён был он и на краевое радио, где принял участие в дискуссии со своими оппонентами и бывшими коллегами из ставшего весьма куцым Фронта. Довелось ему также принимать участие и ещё в ряде разнообразных общественных мероприятий.
Сидел он однажды в зале на какой-то то ли конференции, то ли встрече с представителями то ли властей, то ли масс-медиа, то ли тех и других вкупе. Вокруг было множество знакомых из разных организаций, с телевидения, где-то вдали виднелся и Голованов. Разговор шёл оживлённый. Все бравшие слово отрекомендовывались представителями каких-либо организаций. А поскольку он всю жизнь свою был сам по себе, то и призадумался крепко над тем, кого же он представляет здесь?
Когда взял он слово, зал притих. Его уже хорошо знали и ожидали от него чего-нибудь оригинального. Он не обманул ожиданий. «Я представляю трансцендентальное общество индивидуалистов», – серьёзно и просто представился он. Неизвестно, многие ли участники собрания знакомы были со смыслом термина «трансцендентальное» (запредельное, потустороннее), но смех в зале раздался дружный. Стоит заметить попутно, что «общество», спонтанно придуманное им, вполне могло бы существовать, или, может быть, даже существует. В той самой форме, которую он и обозначил – трансцендентальной…
Что же касается «Народного фронта содействия Перестройке», то вскорости, совершенно закономерно, он бесславно почил. Ему передавали, что некоторые из того «фронта» пеняли на него, что вот-де, подлец он, развалил такой хороший «фронт». На это он отвечал ироничным вопросом: «Что же это за «фронт» такой, да ещё и «народный», если его умудрился развалить не титан какой-либо, а всего-навсего один какой-то там простой смертный имярек?»…
Самым удивительным во всём этом был он сам. Подумать только: ну какой дурак с такой биографией лез бы на рожон, да ещё и в правдоискательском задоре?! Дурак только, в самом деле, и мог бы. Другой, умный-то человек, забился бы поглубже в норку, да и коротал дни свои в тёплой тиши. Этому же, всегда и непременно, нужна была синь небесная да свежий ветер в распахнутую грудь. Навстречу которому шёл он всегда широкой и уверенной поступью.
Но таким уж, скажем очень мягко, уникумом он уродился, что всю жизнь, хотя и не слишком явно, но неизменно, сопровождали его чудеса. Таковая редкостная дурость, видимо, всех просто-напросто обескураживала. Даже тех, кто вполне мог бы в целях дискредитации зацепиться за его насыщенную малопрестижными событиями биографию.
Его знали уже: как на уровне районных (в городе), так и на уровне городских общественных и властных структур. И о нём, естественно, также знали всё («доброжелатели» его знали). Едва он только «засветился» (ещё на уровне порта), как оппоненты тут же полезли в его анкету, где и обнаружили радостно весь «послужной список» прошлых его «подвигов».
Поразительно, но ни один из оппонентов его ни разу не отважился заявить публично: «Товарищи! Да кого вы слушаете?! Кто это такой? Уголовник с десятилетним тюремно-лагерным стажем!». Так, отделались только пару раз прозрачными намёками. Настолько, видимо, искренне-убедителен для публики был он в позиции своей, что не рискнули. Ну, и даже в те, весьма далёкие от целомудрия времена и даже власть имущие, судя по всему, хоть какое-то представление о приличиях человеческих имели. В отличие от нынешних, «хозяев жизни». Да и, как мы знаем, хранили, ведь, его «сверху». С того самого «верха», который выше любых земных верхов…
Впрочем, активная его деятельность общественная продолжалась не слишком долго: год только. За этот год насмотрелся он на всех этих «активистов»: как во власти, так и от общественности. И ничего, кроме разочарования, не испытал. Он всегда имел перед глазами пример и образ двух Викторов, помянутых в первой новелле этой повести: цельных, мощных и ярких личностей. Но ничего и близко подобного или, хотя бы, отдалённо напоминавшего их, за год обширнейших своих общественных контактов обнаружить он не смог. Попадались, конечно, люди и неглупые. Но и только. Даже Голованов, по большому счёту, не слишком выходил за рамки усреднённой серости.
Забегая несколько вперёд, заметим, что в будущем один из университетских его однокашников, отчаянный авантюрист, поздновато «проснувшийся» и пришедший в те круги уже после его ухода, вновь позовёт его обратно. Аргументировать этот призыв тот будет так: «Пойдём. Мы с тобой вдвоём там такое закрутим! Всё равно там никого умнее нас нет». «Вот в том-то всё и дело, Саша, – ответит тому он, – именно поэтому мне там и не интересно». «Если б там был хотя бы один человек, у которого можно было бы чему-нибудь поучиться, я бы подумал о сотрудничестве. А так… Пустая трата времени», – закончил он этот диалог.
В дальнейшем Саша (кстати, Александр являлся законным наследником и преемником своего отца – покойного вождя какого-то алтайского племени) предложит ему ещё и создать на пару новую религию. Какую-нибудь. «Побойся Бога, Саша! – ответит он тому, – Лично я – боюсь». И на том заманчивые предложения неугомонно-неистово-амбициозного однокашника-вождя иссякли…
Вернёмся же к последовательному повествованию. Во властных кабинетах обретались, в самом лучшем случае, просто приспособленцы всех мастей. В случае ином, это были прожжённые карьеристы и интриганы, поднаторевшие в закулисных играх и подковёрной борьбе. В скором времени у них, едва ли не у всех, поголовно и одновременно, откроется вдруг дар к предпринимательской деятельности. И почти все они чудесным каким-то образом преобразятся вдруг в «банкиров» и «бизнесменов».
В «общественности» же дело вообще обстояло, что называется «туши свет».
Он не задавался целью составить точную в количественном отношении картину. Но, по впечатлениям его, не менее половины «общественников» были, если и не все сплошь шизофрениками, то, во всяком случае, людьми с достаточно явно выраженным психическим своеобразием. Вторая, весьма пёстрая, разношёрстная половина из кого только ни состояла!
Здесь были и властолюбивые, самоценные и самовлюблённые честолюбцы, и корыстные или тщеславные авантюристы, и не в меру активные, но, правда, честные, дураки, ну и просто не слишком благополучные люди с неустроенной личной жизнью. Что до дураков, то он очень хорошо усвоил, что это самая опасная категория «активистов». Ибо честный дурак в рядах твоих сторонников куда опасней умного и подлого врага (а он умел, при всём антагонизме, и уважать умного врага). Поскольку вреда делу тот способен принести гораздо больше, чем последний. И только крайне редко встречавшиеся единицы в общей массе социально активных людей руководствовались, как и сам он, безкорыстным принципом «если не я, то кто же?».
В общем, оценив всю вырисовавшуюся картину, пришёл он к выводу, что серьёзный и уважающий себя человек (а себя, при всей своей глупости и биографии, относил он, почему-то, именно к таковым людям) не может, не вправе жертвовать своим достоинством, а также и реноме, ради каких-то там смутно-сомнительных целей других, малосерьёзных людей. А посему, – решил он для себя, – не по пути мне с вами, ребята. И, сознательно приняв активное и даже организующее участие в последней, достаточно масштабной общественно-политической кампании (об этом речь впереди), «отошёл от дел». О чём заранее предупредил увлечённых своих соратников…
Выйдя «в свет», он возобновил свои попытки найти себе подругу. Без особого, правда, успеха. Всё, как и замечено было выше, что ни попадалось ему на пути этих поисков, было не то. Но однажды случилось ему познакомиться с женщиной, которая ему даже понравилась-таки. Впервые после начала этих попыток. Имя её было Людмила, и она тоже училась в Университете на его же факультете, только двумя курсами старше.
Как-то, придя в Университет, подошёл он к факультетскому стенду с расписаниями занятий и объявлениями. В тот момент там стояла милая, приятная и даже красивая женщина. Не всё в ней, правда, было идеальным, некоторые пропорции её не вполне были совершенными. Да об этом что говорить. Даже несравненно прекрасная Любимая его, с точки зрения чистой антропологии, не совсем, быть может, вписывалась в некие строгие антропометрические стандарты красоты. (Как будто истинная красота может иметь какие-то стандарты! В
С уважением
Александр