Путь, или история одной глупой жизни...

хронологическому изложению событий.

       Однажды матушка решила, что он готов уже к рукоположению. И повезла его за благословением в Троице-Сергиеву Лавру к своему духовнику, одному из двух широко известных в то время лаврских архимандритов. Но тут заминочка, вдруг, вышла. Несмотря на то, что матушка заранее, с вечера договорилась об этой встрече по телефону, архимандрит, по каким-то там причинам, принять их всё же не смог. И они, протолкавшись несколько часов впустую заиндевелым зимним днём, уехали восвояси, не солоно хлебавши.
       Человек полагает, а Господь располагает. И он усмотрел в этом Промысл Божий. Уже к концу этого же дня послано было ему некоторое искушение, на которое отреагировал он слишком уж, чрезмерно эмоционально, без должного смирения. Знать, не готов ещё был всё-таки он к служению пастырскому. Да и не только не готов. А вообще, как понял он, не его это стезя. По духу своему, принадлежал он, скорее, к когорте воинов, а не воспитателей-наставников. И его путь – это путь воина, во всех его проявлениях (хотя и ощущал он себя внутренне сугубо мирным человеком). И главное, чего желал он на этом пути, коль скоро выпала ему такая доля, – быть не просто воином-патриотом, а воином Христовым.
       Так и миновала его чаша сия нелёгкая. Нелёгкая для тех, кто долг свой выполняет добросовестно и с полной отдачей. А он всё, за что бы ни брался, делал именно так. Да и слава Богу! Каждому – своё. А священников, – видел он, – не слишком удачно подходящих для исполнения пастырского долга, в Церкви, увы, хватает и без него.
       Кстати сказать, архимандрита того, духовника матушкиного, он впоследствии неоднократно видел. И посмотрев на него, понял он, что этот духовник слишком уж явно не для него. Несмотря на всю свою знаменитость. И порадовался он тому, что тогда, с игуменьей, не удалось им попасть к нему на приём. Видать, Промысл Божий не соответствовал задумкам человеческим, хотя бы и вполне благонамеренным. Да и вообще, духовника Господь ему так и не послал. Хотя он и делал было некоторые попытки искать себе такового (то – отдельная история).

       Опять, как и всегда, ведо́м был он кем-то – волею Божией – по жизни своей глупой без направляющего посредства кого бы то ни было из людей. В отличие от массы других христиан, чихнуть боящихся без благословения многомудрых и многоправедных своих духовников. Зато – в соответствии с наставлением Блаженной Матроны Московской, к мощам которой неоднократно ездил он поклониться и приложиться, говорившей некогда примерно так: «Не ищите себе духовников. Кому нужен будет – Бог пошлёт. А нет, так и не ищите»…

       Настал, наконец, момент, когда решили они с женою его, что хорошего – понемногу. Надо было двигаться дальше, во всех смыслах. И надумали они перебираться поближе к Москве, куда-нибудь в Московскую область, более сытую, чем вся остальная Россия. Хотя и гораздо менее, чем сама лукаво прикормленная, подачками разнообразными, хитрыми, лужковская Москва – Лужков-сити, по иезуитской шутке кого-то из либеральных остряков.
       Шутка, однако, оказалась достаточно точной. Поскольку Москва, неустанными трудами сего деятеля и его синедриона, лихорадочно-стремительно, буквально на глазах, превращалась из святой некогда столицы Русского народа в богомерзкий американоидно-иудейско-мусульманский Вавилон.
       Иначе говоря, то, что для людей, живущих на своей собственной земле и любящих своё Отечество, то бишь для сердца Русского, есть Святая Русь, для всех этих временщиков хищных, саранчи ненасытно-прожорливой – всего лишь только «наша раша». Рассеяния, то есть, сволочная. 6 Попирали и оплёвывали которую при властительстве ельциных-путиных и иже с ними все, кому не лень. В том числе и такие великие державы, как Норвегия, Литва, Латвия, Эстония или, там, Грузия с Молдавией…

6 «Сволочью» в старорусских понятиях именовалось всё то, что было сволочено, притащено со всех стран (сторон).



       Дом его, волею судеб, покупал тоже достаточно широко известный деятель, лидер много нашумевшей в своё время патриотической организации «Память» Дмитрий Васильев. Не для себя, правда, покупал, а для одного из своих людей. Войдя в его дом, тот сразу же увидел на стене портрет мученика Государя-императора Николая Второго, которого «герой» наш искренне и глубоко почитал. «О-о! – раскатисто произнёс Васильев. – Сразу видно, здесь живут свои». Пройдя дальше и увидев фотографию Игоря Талькова, Дим Димыч, не переводя духа, продолжил: «Во! Друг мой!», – и стал вещать о том, как предостерегал он Игоря от козней злобных ворогов. Но Игорь, к сожалению, не очень слушал его советов. Оттого и скончал преждевременно труды свои земные…
       Некоторое время довелось ему пообщаться с Васильевым, также и в московской квартире того, которая одновременно являлась и штабом «Памяти». Однажды они даже поговорили на тонах, несколько более высоких, чем те, в которых проходят светские беседы. Ибо обладали оба достаточно жёсткими и решительными характерами. Да и, в отличие от соратников Дмитрия Дмитриевича, он никогда не тушевался ни перед какими авторитетами, и разговор, со всеми и всегда, вёл на равных.
       В ходе разговора тот, по обыкновению своему вождистскому, взял было велеречивый тон, как на митинге. Да только он-то не был тем человеком, с которым можно было бы так – высокомерно и пренебрежительно-свысока – говорить. К тому же и речи трибунные он сам мог произносить не хуже того. Поэтому, возвысив несколько тон (в целях возвращения собеседника с трибунных высей на землю грешную), поставил он всё на свои места.
       По завершении купли-продажи дома какой бы то ни было потребности в дальнейшем общении с Васильевым он не испытывал. Как, впрочем, и многие иные, в том числе и всероссийски-известные, патриоты, хорошо того знавшие. Остаётся заметить только, что несколькими годами позже Васильев предаст душу свою грешную на праведный Суд Божий…

       Неимоверным напряжением сил, ума и энергии, учитывая полунищенское его состояние (мало было продать свой дом; надо было ещё, одновременно с этим, не имея свободных денег, найти и купить другой, подходящий по цене), ему удалось-таки переехать в Московскую область. Да и не просто в область. В город, который в сознании любого православного ассоциируется с нетленными святынями.
       Приехав туда, ощутил он внутренним своим чувством, что вот теперь он – христианин – вернулся, наконец-то, домой. И дальше, – понял он, – ехать ему больше уж некуда. Именно здесь, – надеялся он, – и обретут покой бренные его косточки.
       Правда, всё это мало облегчило полунищенское существование его семьи. Все последние годы, да и последующие тоже, он только и делал, что выживал.
       Кем только ни работал он. Землекопом, бетонщиком, автослесарем, плотником, сварщиком, охранником, столяром, журналистом, газорезчиком, водителем автопогрузчиков и электропогрузчиков, машинистом башенного крана, грузчиком, кладовщиком и прочая. Многим умел быть он. Да и не только быть, а работать. Довелось ему потрудиться даже и вахтовым методом. В Москве, разнузданно жирующей на почти что рабском труде безправного – в своей собственной стране совершенно безправного – приезжего люда. И всё это живо напомнило ему, давно уже остепенившемуся и семейному человеку, прошлую его многолетнюю жизнь в бесшабашных, насквозь прокуренных и пьяных общагах.7
       Вот только самим собой – глубоко творческим и активно-деятельным человеком, действительно способным на самые большие дела (в самом что ни на есть государственном их измерении) – так и не удалось ему «поработать». Послужить то есть. Отечеству своему. В этом случае он абсолютно согласен был со словами из одной советской песни: «Забота у нас простая, забота наша такая: жила бы страна родная – и нету других забот!» Служение Отечеству – именно это было самым главным, сокровенным его желанием. В отличие от заветных желаний этих, нынешних, вожделенной целью которых, единой для всей их многочисленной стаи, является успеть нахапать как можно больше у «этой страны» и создавшего её народа, горячо ими ненавидимого, смачно оплёвываемого и откровенно презираемого.
       Увы. Не удалось. Не то случилось время.
       Время владычества не людей.
       Время владычества нелюдей…

7 Видимо, именно для этого только и учился он всю свою жизнь. Даже и после Университета, в надежде на какие-то призрачные перспективы, изучал он, за немалые деньги (залезши в долги, столь же немалые), в одной из халтурных частных обучаловок психологию бизнеса. Где по каждой изученной теме из разделов «Деловое общение», «Менеджмент», «Маркетинг», «Психология» и прочих писал кратенькие (и, как говорили, достаточно яркие) эссе. Хотя, в целом всё это ничего ему не дало. Кроме, разве что, расширения кругозора…



       Впрочем, однажды, ещё в городе на озере, довелось ему даже и поучаствовать в конкурсе на замещение вакантной должности директора довольно крупного Историческо-архитектурно-художественного музея-заповедника, располагавшегося в живописном монастыре на возвышенности над озером. Благо, по всем формальным признакам, заявленным в газетном объявлении о конкурсе, он на должность эту вполне подходил. Хотя конкурсом назвать это можно было только с большой натяжкой. Поскольку сведущие в городских делах его знакомые, узнав о его намерениях, сразу же сообщили ему, что «победитель» предстоящего «конкурса» уже назначен.
       Сведущие люди знали, что говорили. Так оно в итоге и вышло. Тем не менее, устроители «конкурса» потребовали от претендентов предъявления ими вместе с пакетом необходимых документов и своей собственной концепции развития музея, находившегося к тому моменту в довольно серьёзном упадке. Крепко поразмыслив, он написал таковую концепцию, в которой нашёл пути и обозначил практически исчерпывающие меры по подъёму и дальнейшему развитию музея. Одним из важнейших её пунктов было всестороннее сотрудничество с Русской Православной Церковью.
       По завершении «конкурса» конкурсная комиссия отметила его уровень (оказавшийся, видимо, для неё совершенно неожиданным и вызвавший в ней даже некоторое кратковременное смятение) и эрудицию. А также и предложила ему комиссия реализовывать свою концепцию под чутким руководством бывшего конкурента и теперешнего директора музея. Он отказался и пошёл по жизни далее своим собственным путём.
       Вскоре обе районные газеты, бывшие заклятыми друзьями, единодушно опубликовали по большой статье под примерно такими заголовками: «Новый директор – новые идеи». Ознакомившись со статьями, он обнаружил, что «новые идеи нового директора» – это практически все пункты его концепции. Кроме одного, выше упомянутого – сотрудничества с Православной Церковью…
       Так что, на стезю музейной деятельности ступить ему тоже как-то так и не случилось …







                                                                                    Глава шестая

                                                    Демонократическая «купель».



       За шесть лет обжился-таки он, с горем пополам, на новом месте. И даже не спился. Что при такой-то жизни было бы, вообще говоря, и не мудрено. Поскольку за полтора десятка лет