Возмездие теленгера (постапокалипсис)

– добродушно осведомился Телепень.
– Потому что, – огорошил их Малаха, – деревенские неотёсанные, дуб-дубарём, ничего не понимают в городской жизни, и вам легко голову задурить! Верно я говорю?! – потыкал он Костю здоровенным, крепким локтем.
С этим было трудно не согласиться:
– Верно… – кисло ответил Костя.
– А если подпишете договор, – поучал Малаха, не замечая, что они приуныли, – или даже, не дай бог, крестик поставите, то поминай, как звали. С тех заводов и рудников никто не возвращался! Схватят под белые ручки и: «По тундре, по железной дороге, умчит курьерский Воркута-Ленинград…» – пропел Малаха неожиданно приятным голосом.
И сразу стало ясно, что он умеет и любит петь и что делает это с превеликим удовольствием.
– Почему? – спросил Чёбот. – Почему «под белые ручки»?
– А кто будет работать? – выразительно посмотрел на него Малаха. – Нефть качают за границу – раз! Газ качают за границу – два! Считай, задарма! Это те же самые «промыслы»! А почему?! Почему?! – он снова потыкал Костю здоровенным, крепким локтем.
– Откуда я знаю, – ответил Костя, хотя ему было интересно услышать что-то новенькое о «промыслах» и понять суть их появления.
– Потому что отсюда, – поучительно сказал Малаха, – всё идёт прямиком за океан, к дядюшке Сэму и в эту самую недобитую Англию. Едрить её налево! Или уран для ядерных бомб? Он же радио-ак-тив-ный-й-й! После него люди долго не живут, поэтому на тех рудниках работать нельзя ни за какие деньги. Лучше в тайге гнить! – заключил он.
Костя смутно уловил его жизненное кредо: жить на свободе, а не на каторге. В чём-то он был солидарен с Малахой, даже очень солидарен. Однако кое-чего не понял: какая заграница, какой дядюшка Сэм и какая радиация? Об Англии-то он знал из «Справочника молодого моряка», что это такие острова на западе Европы, на которых живут англосаксы. Чёбот и Телепень вообще восприняли слова Малахи, как тарабарщину о тридевятом царстве. Ничего не поняли. О радиации они, конечно, тоже слышали. Кто о ней не слышал? Это такая штука, которая убивает, не как ружьё или капкан, а исподволь, тихо, незаметно. Старшие в деревне так и стращали: западнее Парашки не ходи. Подцепишь эту самую радиацию, и поминай как звали – высохнешь, как сосна на ветру. Но всё равно расспрашивать не посмели, боясь снова попасть впросак, только покосились на Костю, понял ли он хоть что-нибудь, а если не понял, то им сам бог велел не понимать. Костя же отстраненно подумал, что тот мужик с острыми глазами и есть вербовщик, иначе зачем ему на нас пялиться, а потом делать вид, что он нами не интересуется.
– Да вы что, мужики, – со смехом догадался Малаха, – совсем тёмные?! Гы-гы-гы! Ладно, так и быть, – смилостивился он, – просвещу я вас, но вначале давайте выпьем ещё по одной.
Завороженные его обещаниями, они дружно взялись за граненые рюмки. И тут выяснилось, что пить больше нечего, что они за интересными разговорами приговорили по двести граммов каждый, и хоть бы в одном глазу. Снова позвали Гришаню и потребовали на этот раз молочного поросенка и, конечно же, самогона, который пился, как роса, и очень, ну очень всем нравился.
Гришаня обслужил так быстро, словно только и ждал этого момента, и настоятельно попросил расплатиться на месте. Костя под одобрительное возгласы Чёбота и Телепня полез в карман и не сразу, а лишь с третьей попытки нашёл деньги. Малаха расчувствовался, обнял их своим руками-клешнями и поведал:
– Хорошие вы ребята… Принято с вами иметь! Настоящие вы мужики, свои, таёжные. Вольготно мне с вами!
– А мы знаем! – заорали все дружно, проникнувшись к Малахе самыми лучшими чувствами, какие только могут быть в душе у теленгера, когда ему поднесут.
Дружно подняли, выпили, полирнули пивом и дружно же закусили поросенком, который оказался очень и очень даже вкусным, сытным и питательным. Костя почувствовал, что совсем опьянел. Он вдруг подумал, что Девять холмов красных дьяволов имеют какое-то отношение к этим самым заводам. Значит, наши там пропадают! Подумал и тут же забыл. Не до того было.
Всем сделалось ещё приятнее и ещё лучше. Душа требовала веселья. Они уже любили Малаху, как старшего брата, и признавали его авторитет. Однако лишь только тот сел в удобную позу, чтобы поведать им истинные тайны мира, только лишь, улыбаясь до ушей, раскрыл рот, только набрал в лёгкие воздуха, чтобы огорошить их первой тирадой, как за окнами раздался визг тормозов и напротив памятника остановилась огромная, как бронетранспортёр, машина, и в кабак влетели кайманы.
– Морды в стол! – заорали они, угрожающе поводя оружием. – И молчать!
Были они одеты по всей форме: в бронежилетах, с накладками на плечах и в касках с масками. А в руках у них были самые настоящие «плазматроны». Ого, с этим не поспоришь, только и подумал Костя, краем глаза следя за ними. Двое остались стоять в дверях, ощупывая зал «плазматронами», а двое других, высоких и сильных, пошли между столиками, бесцеремонно хватая людей за волосы. Костя украдкой бросил взгляд в угол, где должны были находиться белые пронзительные глаза, но их и след простыл.
В кабаке наступила гробовая тишина. Слышно было, как жужжат мухи, ударяясь в стёкла. Малаха испугался не меньше других. Правда, он успел пробормотать: «Едрить твою налево…», но сидел, пригнув голову, словно ему за шиворот положили гадюку, и он ждал, когда она его укусит.
Кайманы, шаря глазами по сидящим, прошли до крайнего столика, «тулка» в углу их не заинтересовала, развернулись и направились в другую часть зала. Там они кого-то схватили и потащили к выходу. Человек кричал:
– Это не я!!! Это не я!!! – и цеплялся и за людей, и за мебель.
От него шарахались, как от чумного, прятали глаза и старались не смотреть в его сторону. Пару раз его саданули по голове прикладом и вытащили на улицу уже без сознания. Но дотащить до машины не успели. Откуда-то сбоку, Костя не разглядел, ударила длинная струя дыма, на конце которого промелькнула тень, и машина скрылась в огненном шаре. Взрыв был такой силы, что задний мост оторвало и откинуло к памятнику. Окна в кабаке разлетелись вдребезги, и в зал посыпались осколки. А потом на улице поднялась бешеная стрельба. В кайманов били из «калашей», а они отстреливались из «плазматронов». Но видать, нападение было столь неожиданным, что кайманы не сразу опомнились, огонь их был хаотичен и редок. Из четверых, которые вошли в кабак, двое были тут же убиты, а двое ранены. Они бросили человека, которого тащили, прямо под окном, в которое смотрел Костя, и попытались убежать, но попали под перекрёстный огонь и со стороны набережной, там, где стояла круглая беседка, и со стороны трехэтажного здания с колоннами, и были убиты, не добежав до памятника. Интересно, подумал Костя, знают ли повстанцы, что кайманы оживают? А если знают, то почему не добивают? Я бы добил. Пулемет, который лупил короткими очередями из беседки, перенёс огонь на улицу, которая вела в верхнюю часть города. Оттуда слышалась ответная стрельба из всех видов стрелкового оружия, и периодически в разных концах площади вспыхивали и гасли зеленоватые ударные волны от «плазматронов». Всё это Костя разглядел в выбитое окно, совершенно не слыша, как его истошно кличут:
– Костя! Костя! Бежим! Бежим!
А он знай себе сидел, развесив уши. К человеку, которого вытащили из кабака, подскочили трое и унесли прочь. И только после этого Костя услышал отчаянный крик Чёбота:
– Костя! Уходим! Костя, делаем ноги!
Он оглянулся, как во сне: вот по стене кабака черканула очередь из крупнокалиберного пулемета: «Бум-бум-бум…», было видно, как каждая пуля оставляет после себя маленький фонтанчик пыли, они визжали, ударяясь рикошетом в бутылки и в зеркала, и в окна, в которых ещё остались стёкла. Вот сосед через два столика схватился за голову и упал, как подкошенный, вот в памятник попала плазменная струя, и он развалился на части.
Где-то я уже это видел, подумал Костя, словно в другой жизни, к нам уже приходил Малаха и поил нас самогоном, а потом началась стрельба.
– Костя! – кто-то дёрнул его что есть силы за рукав куртки, благо, что она оказалась крепкой, и он побежал, прихватив сидор и механически переставляя ноги. Телепень, размазывая чужую кровь по лицу, обиженно твердил:
– Чего? Чего ты? Мы тебя зовём… зовём… я уже думал, тебя убило...
Чёбот, свирепо вращая глазами, ждал их у выхода из кухни, но почему-то присел и озирался, как загнанный зверь. Здоровяка Малахи с ними уже не было. Костя почувствовал, что пьян, как сапожник.
Они выскочили вслед за последним посетителем кабака, с трудом вписавшись в дверной проём, и понеслись, куда глаза глядят. Казалось, что стреляют со всех сторон. Пули то и дело чиркали о стволы деревьев и рикошетили во все стороны. Воздух прочерчивали зеленоватые струи «плазматронов». На заросших газонах в кустах парка лежали убитые и раненые. Трудно было понять, кто и откуда ведёт огонь. Внезапно стрельба сделалась такой плотной, что Чёбот в ужасе пополз назад, но крыша кабака вспухла, как картонная, и из-под неё ударило пламя. После этого только и осталось, что пахать землю носом и кланяться каждому пеньку.
В этот момент перед ними на канализационном люке словно сама собой откинулась крышка, и человек с теми пронзительно-острыми глазами, который рассматривал их в зале, крикнул:
– Лезьте сюда! – и махнул рукой.
Костя не заставил себя долго ждать. Он понял, что другого выхода нет, что рано или поздно их здесь подстрелят, как куропаток, и что в таком положении вербовщик им не то что не страшен, а даже полезен, и первым сиганул в люк. Следом за ним мешком, едва не сломав себе шею, бухнулся Чёбот, а уже за ним, несмотря на габариты, ужом проскочил Телепень с выпученными от страха глазами. Зубы у него лязгнули, как старый ржавый капкан:
– Мать моя женщина! – стал причитать он на все лады, мол, занесла меня нелёгкая в далекие края. – Это всё ты виноват! – высказал он Косте. В этот момент он, должно быть, и пожалел, что поддался искушению увидеть областной центр.
Хотел Костя ему на всякий случай двинуть слегка по шее, для профилактики, чтобы знал своё место, да передумал, не та ситуация, не ко времени. Потом, решил он, потом, главное, не забыть.
Они побежали вслед за вербовщиком, спина которого мелькала в отдалении, и через несколько шагов нагнали его. Вербовщик был неопределенного возраста, скорее старым, чем молодым, но юрким, как ящерица. Не оглядываясь, он уводил их всё дальше и дальше в лабиринт старой канализации. Уже и выстрелы слышались, как глухое эхо, уже и Телепень пришёл в себя и больше не ныл, уже и сам Костя почти протрезвел и собрался с мыслями, а они всё бежали и бежали в том темпе, который задал вербовщик. Наконец впереди блеснул свет, повеяло прохладой, и они выскочили в овраг, куда сливались нечистоты города. Костя спросил:
– Куда мы… куда мы бежим?
– В Кукковку, – бесстрастно ответил вербовщик.
Тогда Костя остановился так резко, что Чёбот больно наступил ему на ногу.
– Мы не хотим идти ни на какой завод! – заявил он и выразительно посмотрел на Чёбота, мол, зачем тебе «тулка», если она висит на плече?
Чёбот подумал, подумал и снял её с плеча.
– А я не вербовщик, – оглянулся человек, – я тот, кого ты ищешь. Зовите меня Дядиным. Я северный