Возмездие теленгера (постапокалипсис)

Пантюхину.
На полу горницы стояли три рюкзака, а его сидор казался подозрительно толстым, куда толще обычного. «Тулка» висела на гвозде у двери в сени.
– Как куда? – удивился Дядин. Седые волосы у него были заплетены в непривычную косичку, в деревне таких косичек мужики не носили, а на лице у Дядина лежала печать озабоченности. – На юг, друг мой, на юг, туда, где ты вспомнишь своё предназначение. Слушай, а спички?.. Спички взяли?
– Да взяли, взяли, – терпеливо ответил Чёбот. – Вы же сами в карман положили.
– Ах, да… точно, – Дядин суетливо, как наседка, похлопал себя по бокам. – Точно, здесь. – И добавил, взглянув на Костю: – Будем искать места, которые ты помнишь.
Костя подумал, что это злая шутка. Вспомнить то, чего я не знал, это идиотизм на грани кретинизма, решил он. Сам он не ощущал в себе никаких способностей на этот счёт. Вот если бы с Веркой пообниматься, вспомнил он сон, это пожалуйста, но разве дадут?
– Так ночь же на носу, – сказал он и выглянул в окно.
На фоне деревьев серело небо. Какая-то запоздалая птица летела домой. Над озером плыли серебристые облака.
– А ты хочешь, чтобы весь город узнал, что мы уехали? – иронично спросил Дядин. – И снарядил за нами погоню?
– Нет, – признался Костя, – не хочу. Я же не враг самому себе.
Захар Савельевич, как всегда, оказался прав. Спорить было глупо. Назвался груздем, полезай в кузов. Костя печально вздохнул: давши слово, держись, а не давши, крепись.
Чёбот в предвкушении приключений во всю помогал собираться, на груди у него болтался бинокль. Видок у него был чрезвычайно деловым. Увидев на физиономии Телепня синяк, он одобрительно крякнул, что означало – не доставай старших, и Костя был благодарен ему за поддержку.
– Тогда в чём дело? – Дядин взглянул на него своими холодными глазами, и Костя окончательно присмирел.
– Да ни в чём, – объяснил он, – спать охота...
– В машине отоспишься, – пообещал Дядин, взваливая на себя рюкзак.
– В какой машине? – выпучил глаза Костя.
– Увидишь, – пообещал Дядин.
– А далеко идти? – спросил Костя, подхватывая сидор, который оказался тяжеленным, как снаряд от пушки, который они как-то откопали в Лесу предков. Тот снаряд не мог поднять даже силач Телепень.
Насчёт машины он удивился только для вида. Он давно понял, что началась полоса приключений, когда можно ожидать всего, чего угодно. Сидел бы я в деревне, ковырялся бы в носу, подумал он, и горя не знал. Верка, Верка! Сохну я по тебе!
– Увидишь, увидишь, – ещё раз пообещал Дядин, надевая на голову выцветшее армейское кепи.
И они пошли. А когда очутились за калиткой, и Захар Савельевич закрыл её на большую щеколду, Костя всё и вспомнил в своей ложной памяти: бревенчатый дом, Захара Савельевича с огромным рюкзаком на плечах и сумерки белой ночи. «Не учите дедушку кашлять», – хотел по привычке сказать он, но сказать было некому, потому что Чёбот и Телепень во всю трусили за северным куратором.

***
Город лежал в светлых сумерках, которые вовсе не походили на те по-настоящему белые ночи, к которым привыкли они у себя в деревне. Белые ночи у них были солнечными, яркими, а здесь солнце упало ниже горизонта и светило оттуда исподволь. Воздух был по-ночному свежим и бодрящим. Пахло озерной водой и лесом. Костя пожалел, что не надел «менингитку», но снимать сидор и лезть в карман не хотелось. Вначале ему было зябко, но потом он приноровился к движению и согрелся.
Шли долго. По крайней мере, так показалось Косте – то ли потому что сидор оказался тяжеленным, то ли потому что город был им незнаком и они петляли по окраинам. Раза три замирали по знаку Дядина – по улицам дефилировал патруль, и Костя удивлялся звериному чутью Захара Савельевича. Как волк чует, думал он. Сам он ощущал себя здесь неуютно. Насколько он понимал лес, настолько же не понимал город. Он ему нравился, но это было что-то другое, похожее на отголоски старых, забытых воспоминаний, связанных, должно быть, с родителями и с его детством. Но говорить об этом Захару Савельевичу, конечно же, глупо. Что я ему скажу, что я помню, как меня маленького кормили в ресторане. С таким же успехом это могло быть и в Москве, и в Санкт-Петербурге. Зря он, что ли, меня туда тащит – на Большую Землю?
Один раз в отдалении прозвучал выстрел, ужасно закричал смертельно раненый человек, тотчас заработал «калаш», и снова всё стихло, как обрубило, только ещё что-то булькнуло и как будто, затухая, унеслось в космос. Они несколько минут постояли, вслушиваясь в ночные звуки города. Сердце у Кости колотилось так, словно он пробежал десять километров. Город лежал вокруг сонный и глухой к человеческим судьбам. Слышно было, как на озере протяжно кричали: «Заводи… тяни…» Потом совсем близко, визжа тормозами на поворотах, пронеслась машина, потом ещё одна и ещё, словно кто-то за кем-то гонялся. Потом снова один раз стрельнули, как будто из охотничьего ружья, и окончательно наступила тишина, хотя все подумали, что это всего лишь короткое затишье.
Да, весёлая здесь жизнь, беспокойная, думал Костя. У нас только Иван Артемьев один раз спьяну затеял стрельбу, да его так мужики проучили, что он своего ружья стал бояться. Костя покосился на Чёбота. Ремка хранил невозмутимый вид и явно был преисполнен решимости найти те самые места, которые забыл Костя. Даже Телепень, который то и дело щупал подбитый глаз, был на стороне Чёбота и Дядина. Навязались на мою голову, подумал Костя. Вот возьму и сбегу, что будете делать?
Но конечно же, он никуда не сбежал, а Дядин вдруг заговорил и коротко обрисовал картину. Оказалось, что автомобиль спрятан у него в старых гаражах, которые находятся в старинной крепости ещё Петровских времен, и что он сегодня ходил на неё смотреть. Машина на ходу, но в целом он выражал сомнение в успехе задуманного мероприятия, потому что дизельного топлива кот наплакал, и вначале надо заехать за этим самым дизельным топливом, а если оно есть в тайнике, то двигаться дальше на юг, а уж если нет, то по обстоятельствам. «Или вернёмся, или пойдём дальше на своих двоих», – резюмировал Дядин. Костя приуныл. Может, мы вообще и не поедем, – подумал он, и я вернусь к Верке? Может, зря тащимся за тридевять земель? Несолидно как-то получается, хотя о Захаре Савельевиче у меня сложилось мнение, как о бывалом человеке. Не должен он нам, пацанам, показывать слабость, а он показал. Неспроста это, неспроста. Чего-то он не учитывает, а чего – не пойму.
Чёбот начал отчаянно зевать и в конце концов заразил всех троих: в какой-то момент Костя понял, что тоже разрывает рот с хрустом. Дядин сказал:
– Перекур, – и прислонился рюкзаком к покосившемуся забору.
Они сбросили свои ноши, стали разминать затёкшие плечи и вытирать пот с лица. Дядин угостил всех сладкой клюквенной водой из фляжки.
– Пивка бы, – мечтательно произнёс Телепень, отсвечивая подбитым глазом, как фарой. – Мать моя женщина…
Чёбот, который считал, что должен блюсти дисциплину, и который ещё не совсем оправился от пьянки, показал ему кулак и тихо, чтобы не слышал Захар Савельевич, сказал:
– Заткнись…
Заметно было, что он очень и очень уважает Дядина и слепо готов исполнить любой его приказ. Когда он успел проникнуться? – удивился Костя. Я вот не проникся, а он проникся.
– Встали и пошли! – приказал Дядин таким тоном, словно они отлынивали от своих обязанностей.
Взвалили на плечи рюкзаки и сидор и попёрли в гору. Из сумерек выплыли знакомые дома, переулки, и Костя понял, что совсем недалеко железнодорожный вокзал, и действительно, через пару минут над крышами домов замелькал шпиль, а потом – купол. Вот бы заскочить к дядя Илье, только подумал он, как Захар Савельевич скомандовал:
– Не зевай!..
Телепень, который устало сопел под своей ношей, наступил Косте на ногу и испуганно прошептал:
– Прости…
Дальше вообще начались какие-то буераки, ноги то и дело скользили по мокрой траве. Снова запахло водой. По бокам встали склоны, густо заросшие осиной. Ветки нещадно стегали и по лицу, и по сидору, и по плечам. Костя боялся поскользнуться и упасть. К тому же его мучили неясные опасения по поводу кайманов, которые могли с лёгкостью устроить в таких местах засаду. Но всё обошлось: вдруг они почувствовал под ногами твёрдую почву и вышли на лесную дорогу. Какой-то зверь промелькнул в чаще. Стало светлее. Над головами прошуршали летучие мыши. Пошёл дождь – мелкий, тёплый.
– Уже немножко осталось, ребята, – приободрил их Дядин, и минут через пятнадцать они оказались на месте.
С трёх сторон высились стены древней крепости, поросшие кустами и травою. Дядин нырнул в неприметную дверь, оставив у стены рюкзак. Костя сбросил сидор и разминал затёкшие плечи. Чёбот молчал то ли от страха, то ли от предчувствия необычного. Телепень, как всегда, клацал зубами, как голодный волк.
Вдруг стена перед ними беззвучно отъехала в сторону, и они увидели чудовище, пахнущее железом, краской и маслом, – с ребристой решёткой, с двумя фарами по бокам и массивным бампером. Над капотом виднелись неширокие стёкла. А ещё у чудовища были огромные, ребристые колеса и агрессивной формы кузов, скошенный, как звериная морда, назад.
– Святые угодники! – вскрикнул Чёбот.
– Мать моя женщина… – благоговейно прошептал Телепень, – здесь даже бойницы есть…
– «Росомахой» называется, – счастливым голосом сказал Дядин. – Чего стоите? Загружайте барахлишко-то.
Он открыл заднюю дверцу с колесом на ней, и они закинули внутрь рюкзаки и сидор. Там же стояли две канистры с пивом. Запасливый Захар Савельевич, сообразил Костя.
– Ну, а теперь по местам, и в путь.
Костю он усадил рядом с собой в мудрёное кресло с ремнями и откидными подлокотниками, а Чёбот и Телепень разместились сзади, и во все глаза разглядывали «росомаху» изнутри, особенно пялясь на приборную доску, которая играла разноцветными огоньками.
Телепень не удержался и произнес сакраментальное:
– Мудрено-о-о… сотворено-о-о... – и потрогал толстенное стекло, а когда случайно открыл бойницу рядом с собой, то его восторгу вообще не было предела.
Дядин снисходительно поглядывал на них, всем своим видом выражая единственную мысль: пацаны они и есть пацаны.


Глава 7
Стена

Рассвет застал их в пути. Вершины деревьев окрасились в жёлто-красные тона, а когда над гладью одного из озёр мелькнул край солнечного шара, Дядин многозначительно и с явным удовольствием произнёс:
– Ага, – словно стал узнавать знакомые места, и свернул в мрачную тень елового леса, нависающую над дорогой.
Внутренний голос Кости молчал, и он не знал, всё ли правильно делает Захар Савельевич.
А тот выбирал пустынные окраины, где стояли бревенчатые избы с шатровым или кубоватым верхом, что считалось в Теленгеше верхом совершенства и признаком богатства. Такой дом, только с крышей в виде крещатой бочки, был только у мельника, и Дрюндель из-за этого задирал нос, несмотря на то, что Чёбот или Костя периодически напоминали ему, что теленгеру зазнаваться не к лицу, нехорошо, мелко, а главное – глупо, потому что можно нарваться на кулак.
Вначале Косте казалось, что весь город знает об их бегстве и о том, куда они едут и что кайманы уже сели им на хвост. Он с тревогой поглядывал в боковое зеркало, но трасса за ними был пустынна, и постепенно, несмотря на