игроков, смело поставивших на данную серую лошадку, оказались тогда на добрую половину чисто ведь фактически разве что проигрышными.
Ну а это само собой означало истинный крах всей их великой идеи о полном и бесповоротном захвате всего этого мира.
НО США, может быть, свое до чего полноценно когда-нибудь явно так наверстают – политики тамошние – люди деятельные и весьма энергичные…
Нет, конечно, и близко не станут они, словно тот еще бандит Джугашвили, весь этот мир цепями векового рабства на редкость беспрецедентно разом опутывать, а только и всего что донельзя чинно они создадут этакий единый полюс геополитический власти – и всего делов.
Но это мы отвлеклись.
341
Ну, а если плавно и без рывков спешно вернуться к той доселе еще изначально ведь заданной теме, то тогда, то сколь уж однозначно само еще собой разом так тогда и выходит…
Ну никак не мог наш великий диктатор в тот еще свой исключительно трезвый расчет попросту вовсе не брать, что совсем и близко не выйдет действительно взять, да и повернуть весь этот мир вспять ко временам до чего небезызвестных египетских фараонов, без того наиболее славного принципа, как это говаривал шеф во всем известном фильме «Бриллиантовая рука»: «Куй железо, не отходя от кассы».
А тут, понимаешь ли, тот всемогуще великий освободительный поход в Европу был сколь нагло и вероломно фактически сорван донельзя варварским нападением Гитлера на слишком (как это всем небезызвестно), до чего еще более чем легковерного Отца всех народов матушки Земли.
342
И ведь как раз этим путем бесноватый злодей Гитлер на редкость роковым образом самую уж малость до чего явно так подсократил количество тех народов, которым Джугашвили и впрямь-то действительно мог вполне еще приходиться ВЕЛИКИМ крестным отцом.
Да и саму жизнь его, как то думается автору, он весьма явно же сократил лет на триста не меньше, не биологическую, конечно, а общественную, поскольку подобным чудовищем было бы крайне удобно пугать людей, а также и подгонять нерадивых палачей еще Бог знает сколько затем веков.
Сталин был параноиком, а Гитлер – невротиком, и оба величайшие преступники во всей истории 20 века.
И все-таки Иосиф Джугашвили являл собой до чего наглядный образ, куда только поболее коварного ирода всего рода людского, чем тот же Гитлер, и прежде всего оттого, что его счет перед человечеством за напрасно загубленные жизни значительно превышает куда меньший счет служаки идеи Гитлера, однако был он куда менее нагляден.
343
Гитлер жил в центральной Европе, в стране, где рабство было довольно-таки весьма давно полностью так начисто совсем же до конца отменено, причем гораздо ранее, нежели чем это случилось в России, как, впрочем, и в США.
Годы его вполне полновластного правления продлились, к величайшему счастью, разве что чуть только немногим поболее одного того весьма уж злосчастного десятилетия.
Причем почти все его зверства произошли в течение довольно-таки недолгих 8 лет.
Гитлера к тому же и близко никак не стоит до чего и впрямь злосчастно выпирать острым гвоздем из всей той остальной нацистской верхушки.
Вина Геббельса была намного весомее и значительнее во всех тех истинно наиболее ужасных злодеяниях этого режима, да и вообще фашизм весьма явственно подразумевал истинно коллективное руководство империей подлинного зла.
344
Муссолини отлучили от власти главари его собственной партии.
На Гитлера покушались его же генералы, и ему лишь чудом (дубовый стол оказался слишком прочным) удалось тогда уцелеть.
А в это самое время в Советском Союзе ничего подобного произойти попросту ведь никак вовсе и не могло.
Причем не только потому, что там было мало смелых людей, действительно уж необычайно близких к самому руководству, а прежде всего оттого, что все нити низменно находились в одних руках, а потому обращение одного человека к другому с предложением вступить с ним в сговор очень скоро стало бы известно лично Хозяину.
И нечто подобное могло бы произойти и безо всякой связи с тем, до чего тогда вполне вероятным обстоятельством, что этот самый человек мог бы сколь еще незамедлительно донести обо всем тем весьма ведь доблестным органам защиты власти от всего своего собственного народа.
Раз в этом не было вовсе вот никакой более-менее серьезной необходимости.
И вправду же такому человеку и близко совсем этак не требовалось никого оповещать о только что ему вкратце сделанном до чего еще кощунственно преступном (против режима) предложении.
Нет, нечто подобное и само собой вполне ведь могло бы произойти, причем именно оттого, что малейшее сотрясение паутины непременно тогда вызывало более чем активные и агрессивные действия со стороны паука (Сталина).
Этот кровавый монстр опутал своими сетями всю страну, и то была не одна лишь та сколь еще густая сеть ревностных осведомителей, но и липкая паутина всеобщего страха.
Сергей Снегов в своих «Норильских рассказах» описал это, собственно, так.
«Давно, давно предвидели: слово станет плотью. Только думали, что слово воплощенное явится благодатью и истиной, а оно обернулось хвостатым страхом, двурогим ужасом, багровым призраком гибели…»
345
Слово стало символом гибели, а не созидательным началом еще и потому, что за всякую инициативу или промах следовала самая незамедлительная суровая кара.
Все были в диком страхе до чего совсем нечаянно произнести непрошенное, но все же сколь отчаянно само собой подчас так и вырвавшееся наружу слово.
Ну а о какой-либо всецело ведь самостоятельной инициативе и речи тут тогда идти, ну никак не могло.
И вот как описывает донельзя грозную поступь всей той советской немезиды Василий Гроссман в его книге «Жизнь и судьба».
«О, чудная, ясная сила откровенного разговора, сила правды! Какую страшную цену платили люди за несколько смелых, без оглядки высказанных слов».
346
А вот чего пишет по данному поводу историк Радзинский, имея при этом в виду именно то, что впоследствии и привело, к паническому ужасу, каких-либо экспрессивных и негативных высказываний супротив всей той, как она ныне есть, советской действительности.
А она между тем всегда уж празднично и надменно никак этак до чего еще только крайне незатейливо сосуществовала со всяческой более чем откровенно гиблой общенародной нищетой.
Причем надо бы, как есть уж сразу и в самых резких тонах сколь весьма на редкость веско и строго заметить, что все это здравого ума власти нисколько не прибавляет, а в особенности, если она им и так отнюдь ведь и близко совсем не блещет…
«Господи… спаси и усмири Россию, Николай Второй, жизнь и смерть».
«А потом мимо окон вагона быстро пронес наследника к пролетке дядька Нагорный. Он хотел вернуться, чтобы помочь княжнам нести чемоданы. Но его оттолкнули: они должны нести сами! Нагорный не сдержался и что-то ответил. Ошибся бывший матрос, нельзя грубить этой власти. Нервная эта власть. И самолюбивая. И единственной платой признает теперь – жизнь. Ею платят и за неосторожное слово тоже. Возможно, тот, кому он ответил, и был верх-исетский комиссар Ермаков. Во всяком случае, вскоре заберут в ЧК бедного Нагорного.
И в 30-х годах у пионерского костра бывший комиссар, товарищ Петр Ермаков расскажет юным пионерам, как он расстрелял «царского холопа – дядьку бывшего наследника».
И это, в принципе, было уж и впрямь сколь весьма ведь самым же обычным делом, данная история ничем таким особенным и близко не выделяется из общего потока совершенно так напрасно господами комиссарами пролитой крови.
347
И нечто подобное, между тем, вполне имело и впрямь до чего невообразимо страшные и отвратительные последствия для всего вот населения той истинно как есть до чего уж более чем необъятно широкой страны.
Поскольку и вправду затем действительно став плотью и кровью советского человека, животный ужас буквально всяческого неразумного ослушания и приводил к безвестной гибели миллионы и миллионы самых наилучших людей.
Вящим примером их как есть совсем уж подневольно узкого мышления вполне вот еще может послужить именно то, на что автор наткнулся в книге Братьев Стругацких «Обитаемый Остров».
«Он вдруг вспомнил, как капрал Бахту во время разведки боем запутался в карте, загнал секцию под кинжальный огонь соседней роты, сам там остался и полсекции уложил, а ведь мы знали, что он запутался, но никто не подумал его поправить. «Господи, – сообразил вдруг Гай, – да нам бы и в голову не пришло, что можно его поправить. А вот Максим этого не понимает, и даже не то что не понимает – понимать тут нечего, – а просто не признает».
И именно этак оно и было в той-то во всем до чего только доподлинной вовсе уж и близко никак не книжной советской реальности!
Причем зловещего и вездесущего поля для этого совершенно и близко вовсе вот нисколько попросту и не требовалось, раз для всего того как-никак, а было уж предостаточно и тех строгих внушений, после которых человек, безусловно, затем потеряет всяческий разум, полностью так до конца раз и навсегда перестав думать своей головой.
И для всего того никак не было потребно абсолютно ведь никакого таинственного излучения.
348
И вполне возможно, что кто-либо может на все, то, до чего еще резонно и довольно-таки веско возразить, что это, мол, одна фантастика, а там взбаламошенные авторы чего это все переставив с ног на голову не напридумывают к вящей радости легковерного читателя, но вот он, пример никак не из фантастического романа.
Писатель Сергей Алексеев в своей книге «Крамола» пишет:
«Тем более вслушайтесь! – он засмеялся, но сказал жестковато: – Запомните: в Красной Армии мы требуем железной дисциплины и беспрекословного подчинения. Бес-пре-кос-ловного!.. И в это слово вслушайтесь.
Круто развернувшись, он вышел из комнаты…»
И вот тот мертвенный, вдоль и поперек сковывающий душу в тисках тихий ужас, что буквально разом возникал из-за совершеннейшей невозможности выполнения только что полученного безоговорочного приказа… в силу всей его глупости и бесчеловечности… до чего невольно, затем уступал страху за своих родных и близких, которых съедят без соли бездушные чиновники.
А приказ все равно будет выполнен, пусть даже и с ничтожно малым, никак этак уж ничего вообще совсем не значащим опозданием.
349
Вот и приказ о самом немедленном вступлении в бой безо всякой рекогносцировки и ориентирования на местности тоже ведь именно так своего рода «бес-пре-кос-ловное» приказание.
И главное, как уж это все весьма живо описывает Василий Гроссман в его книге «Жизнь и судьба».
«Опытные люди уже видели, как бывает: часть сгружается в прифронтовой полосе, на глухой, известной только немецким пикировщикам станции, и под первую бомбежку новички маленько теряют праздничное настроение… Людям, опухавшим в дороге от сна, не дают поспать ни часу, марш длится сутками, некогда попить, поесть, в висках ломает от беспрерывного рева перегретых моторов, руки не в силах держать рычаги управления. А командир уже начитался шифровок, наслушался крику и матюков по радиопередатчику – командованию надо поскорей затыкать дыру, и нет здесь никому никакого дела до того, какие показатели у новой части в учебных
