Сверхпроводимость в вакууме человеческого сердца

умозаключений, высосанных из неважно чьего указательного пальца. 

Ну а мораль и совесть, да и разум в придачу почти всех тогдашних тоже уж подчас довольно-таки просвещенных крепостников, что при этом имели чрезвычайно твердые и суровые принципы…
А между тем их надо было научиться несколько, смягчать и тогда вовсе не было бы этакого дикого разрыва внутри всего российского общества.
Да и вся эта их воинственно восторженная праздная сентиментальность, собственно, и являлась тем еще разве что злым хлыстом при помощи, которого народ держали в узде веками, совсем так не давая ему продохнуть от побоев, поборов и унижений.
Однако был ли метод раскрепощения народа при помощи вольностей ему до чего еще наскоро так наобещанных вполне полноценно во всем действительно эффективен?
Нет, конечно!
Тут ведь нужен был исключительно иной подход.

А между тем, яснее ясного, что горлопанам большевикам на пустом месте было ведь нисколько уж не развернуться, раз их и слушать бы тогда никто и близко вот вовсе не стал!

Да только место то было сколь еще весьма давно обсижено и обгажено язык попросту никак не поворачивается сказать «облагорожено» всяческого разного рода представителями интеллигенции, а главное еще и до тех самых сколь так уж больших дыр в штанах.

И это им и довелось быть, как раз-таки именно теми, кто до белых пятен в глазах излишне так сколь старательно зачитался литературными трудами Радищева, Герцена и Белинского.
И вот он тому достаточно поучительный и самый между тем вполне наглядный пример взятый автором из книги Вадима Александровича Прокофьева «Желябов»
«Желябов не был одинок в своих попытках до конца разобраться в идеях, которые вскоре стали называться "народническими". Тысячи таких же, как он, юношей и девушек на юге и севере, в Поволжье и Киеве штудировали "Исторические письма" Лаврова, статьи Бакунина, заграничные эмигрантские издания. А заодно и их вдохновителей - Прудона, Лассаля. Одни принимали на веру каждое слово, каждую мысль. Другие что-то отрицали, третьи, подобно Желябову, метались, запутавшись в противоречиях теории и опыта, взятого прямо из жизни. Но все были единодушны - так дальше жить нельзя, нужно бороться, бороться с царизмом, бороться с бюрократизмом, а будущее покажет. О нем не слишком задумывались, веря, что оно будет прекрасным».

Конечно же, прекрасным, да только для одной той грядущей нечестивой когорты бравых чистильщиков, что вычищали до блеска свои сапоги черной икрой, и буквально обо всем на свете рассуждали лишь разве что именно при их так и блестящем на солнце посредстве.
Ну а для всего остального народа, то было время и впрямь сколь еще наиболее наихудшее за всю ту до чего необычайно долгую его тысячелетнюю историю.
И все тут дело было не в одних тех достаточно суровых, отчаянно вот смело задравших бороды вверх и близко как есть явно не к месту размечтавшихся фанатиках-теоретиках.
Нет, уж случилось нечто подобное как раз-таки из-за ярого прекраснодушия доверху переполнившего до чего многие праведные сердца людей, мысленно живших попросту вне всяких пределов для них считай ведь совсем не своей «серой и унылой» родины.
Ну а именно потому та прежняя Россия и оказалась вся так считай залита кровью своего всегда ведь более чем никак неправо одинокого народа.
Причем и наиболее выдающиеся духовные вожди, были людьми весьма и весьма уж довольно-то нечестивыми, нечто странное и малопонятное так и привязывало их мертвым узлом ко всем тем пламенно  революционным сатанинским делам.
И это никакие не пустые слова вот оно тому самое надежное свидетельство, взятое, кстати, из вполне заслуживающего доверия первоисточника.
Рыбас «Сталин» серия ЖЗЛ.
«Безусловно, для террора требовались соответствующего склада люди, но главная его база была не в них, а в глубинных настроениях российского общества. Удовлетворение от убийства русских министров испытывали даже люди, вся жизнь и деятельность которых, казалось, кричала о недопустимости пролития человеческой крови. В. Короленко рассказывает об отношении к убийству министров и погрому дворянских имений Л. Толстого: "Чехов и Елпатьевский рассказывали мне, что когда ему передали о последнем покушении на Лауница, то он сделал нетерпеливое движение и сказал с досадой:
- И наверно, опять промахнулись…
Я привез ему много свежих известий. Я был в Петербурге во время убийства Сипягина… Толстой лежал в постели с закрытыми глазами. Тут его глаза раскрылись, и он сказал:
- Да, это правда. Я вот… понимаю, что как будто и есть за что осуждать террор… Ну, вы мои взгляды знаете, и все-таки…
Потом глаза опять раскрылись, взгляд сверкнул острым огоньком из-под нависших бровей, и он сказал:
- И все-таки не могу не сказать: это целесообразно.
Я удивился этому полуодобрению террористических убийств, казалось бы, чуждых Толстому. Когда я перешел к рассказам о "грабежке", то Толстой сказал уже с видимым полным одобрением:
- Молодцы.
Я спросил:
- С какой точки зрения вы считаете это правильным, Лев Николаевич?
- Мужик берется прямо за то, что для него важнее всего. А вы разве думаете иначе"?
Власть и общество были враждебны друг другу».

А в результате всей этой всепоглощающей конфронтации, собственно, и возникла затем та самая бесновато-большевицкая новая власть, что была совершенно так полностью уж одинаково до чего еще во всем вполне враждебно настроена по отношению ко всему своему сколь же разноликому и разношерстному обществу.
Вот как - это совсем ведь глубочайшим прискорбием описывается несколько далее в той же книге Рыбас «Сталин» серия ЖЗЛ.
«Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти: в хуторе Волоховском, Лебяженского колхоза, ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми?
…После этого по району взяли линию еще круче. И выселенные стали замерзать. В Базковском колхозе выселили женщину с грудным ребенком. Всю ночь ходила она по хутору и просила, чтобы ее пустили с ребенком погреться. Не пустили, боясь, как бы самих не выселили. Под утро ребенок замерз на руках у матери. Сама мать обморозилась».

И уж и впрямь-таки всякая помощь отверженным - воспринималась большевиками как самое явное двурушничество по отношению к самой ревнивой и беспардонной власти за всю ту до чего еще долгую историю всего человечества…

ЕЕ властители всегдашне стремились не только к ее самому непомерному упрочнению, но и к глубочайшему укоренению в самих душах людей совершенно вот иссушающего душу патологического страха, пусть даже и вовсе невольного и совсем и близко никак непредумышленного какого-либо еще ослушания.
А между тем сами истоки всему тому явно как есть насаждались буквально всяческой разве что когда-либо вообще только существовавшей в России властью.
Да и сколь и впрямь задолго до того по большей части чисто мнимого переворота, который только и всего, что разом перевернул пирамиду, немного ее покривил, но главное при этом оставил в самой доподлинной целостности и сохранности, как то и было всегда уж значится ранее.
Причем, довольно-то многое в российской истории неизменно предопределялось как есть и впрямь более чем весьма насущной ролью той еще думы думающей интеллигенции.
Раз все как они есть идеалы и фетиши до чего неизменно впитываются российским обществом и близко как есть не иначе, а как раз-таки посредством всего того именно ее сколь широчайшего восприятия мира.
Ну а также и вовсе-то никак нельзя при этом забывать и о том безумно доблестном насаждении всем этим конгломератом «светлячков» всяческих бликов далеких и светлейших реалий, куда еще многозначительно лучшего и чудодейственно лучезарного будущего.
А между тем оно может быть сколь проникновенно и бездеятельно светлейшим исключительно вот в чьем-либо чрезвычайно до чего только богатом на всякие праздные иллюзии чьем-то весьма неуемном воображении.
В истинной же реальности ради настоящего приближения лучших времен надо месить и месить ногами грязь самой ведь вовсе так обыденной простоты и суеты.
Но кое-кто мысленно вполне как есть, всегдашне более чем беспокойно переносился в некие те самые запредельные дали совершенно иного грядущего, а еще и делился своими восторженными мечтами со всем белым светом…
А между тем может быть, как раз этим людям и надо было хоть иногда и впрямь довольно-таки весьма трезво подумать совсем не о том вычурном и безликом, а о самом что ни на есть более чем насущном же благе своей страны?
А потому и позаботиться о некоторой переплавке дум всяких исключительно невежественных умов, однако осуществлять нечто подобное следовало уж точно никак не при помощи ярых и восторженных грез о том самом более чем вовсе ином облике этого уж сколь еще необъятно широкого мира…

И то вот и впрямь было поистине так до чего всеобъемлюще важно, поскольку это именно с тех, кто неистово пламенен и горяч и начинает свой длинный и извилистый путь всякая та вполне вот реальная машина реформ.
Ну а все те осанистые и лютые в гневе ретрограды, уж как бы это они во весь свой голос яростно так более чем откровенно не вопили, о том сколь отчаянно сладостном для них былом, на самом-то деле всего лишь явно хотят сохранить в нисколько совсем нетронутом виде все свое теперешнее настоящее.
Им и впрямь попросту нет никакого дела до тех самых крайне, может быть действительно весьма ведь благих перемен, как таковых, поскольку им, если что и нужно, так это разве что наскоро упрочнить все сегодняшнее, а ради этого, они и пойдут на буквально любые, даже и самые грязные ухищрения.
В совершенно отвратительно мутной воде им всегда будет удобнее выловить рыбку своих личных выгод, а потому за сменой декораций вовсе не обязательно затем уж явно еще на деле последует всякое истинное изменение всех тех до чего неизменно при любой же власти принципиально так во всем всецело ведь одинаково существующих реалий.
Причем «благие перемены» в те и без того тяжелые времена только лишь явно чреваты разве что тем вот сколь еще дополнительным утяжелением вериг на теле всего того трудового народа.
И уж он-то под их непосильной ношей точно еще разом согнется значительно ниже, чем то было когда-либо прежде.
Темное зло минувшего лишь конденсируется в недрах бесславных социальных переворотов и все самое наихудшее как-никак, а всецело консолидируется вокруг так называемых социальных до чего будто бы весьма светлых преобразований.
Ретрограды и мракобесы не только тормозят духовный прогресс, но и что, есть силы притормаживают скатывание общечеловеческой истории в кювет вечного небытия.     
А потому и всячески ругать тех людей, что нисколько ведь на дух не терпят все то новое надо бы между тем с самой крайней и до чего исключительно весьма же значительной опаской.
Да и посреди тех еще ретроградов порой и впрямь попадаются люди не столь вот хорошие, а потому и слова Виктора Гюго — это вполне так полновесно им