Сверхпроводимость в вакууме человеческого сердца

насаждением слезливо удрученной, как и донельзя так склизко слащавой демагогии.
Да и вообще уж завершилась вся эта сколь горемычная толстовщина разве что, пожалуй, той весьма ведь уж значительно большей, нежели чем когда-либо прежде, сущей-то элитарностью почти, что всей российской интеллигенции.
Так что если, строго говоря, и выдавливать из себя лентяя и раба, то надо бы еще поостеречься, дабы не возникло даже в зародыше в массе народа - черт, нашедших в нем свое явное отображение как раз-таки из-за вынесенных наружу из глубин авторского нутра (страшных для общества) комплексов и недостатков.

А между тем именно это и произошло в России с ее-то извечной верой в человека, как в Бога!
Да только объяви великие писатели Лев Толстой и Чехов весьма же относительно победоносную (в их время) войну вовсе не всем тем донельзя так и режущим им глаз вящим остаткам крепостничества и рабства духа…
Нет, уж им явно так следовало бы встать на борьбу со всеми теми долгими веками всецело вот никак неизменными «лишаями» буквально-то всяческого человеческого общества, взяточничеством, воровством и коррупцией, и прежде всего вездесущим зловредным кумовством…

А между тем как раз во имя создания подобного рода яростных обличений им и, следовало до чего еще на редкость более-менее полноценно и вправду на деле вкладывать все силы своего большого литературного дарования.
И это именно вскрытием старых общественных гнойников и можно было донести до сколь многих людей то самое заветное, что и могло еще послужить как-никак, а затем вполне подходящим фундаментом во имя построения несколько иного и куда поболее светлого будущего.
Да только первоначало построить его надо было именно так на той еще белой бумаге, ибо все вот всегда еще начинается именно что с каких-либо самых первичных же чертежей.
Ну а когда сначала до чего только восторженно и слепо создаются в совершенно праздном воображении одни лишь те весьма блажные иллюзии в виде всяческих воздушных замков, а люди выдающегося ума разве что лишь пассивно ждут лучшей доли для всего своего народа…
И главное все это явно же пребывает на одном том сколь весьма шатком обосновании, что как-никак, а морально сами благие мечтатели ко всему тому до чего еще давно были исключительно так полноценно вполне ведь более здраво неизменно готовы…
Ну а затем на белые листы бумаги остро отточенным чернильным копьем так и польется кровь тех лучших людей, чьи светлые мозги при подобном раскладе в абсолютном своем большинстве увидели белый свет сколь задолго до проклятой 37 годины только и олицетворившей собой итог двадцатилетнего срока правления власти безвластия, анархии и произвола.
Причем это царство лжи и неправды было создано при самом том еще явном некотором, пусть и заочном содействии и посредстве тогдашних властелинов умов всего же того интеллигентского предреволюционного поколения.
Ну а вздумалось бы Чехову и Льву Толстому всю ту свою правду говорить в несколько ином тоне и духе…
И, конечно, с одной стороны – то непременно так повредило бы их общемировой славе, а все ж таки ежели взглянуть с другого конца, авось и спасло бы жизни миллионов и миллионов их сограждан, да еще и при истинно любом всецело вызревшем горькой полынью политическом раскладе.

Писатель, он уж фактически именно обязан высмеивать и издеваться над теми, кто более чем явственно потакает буквально всем тем «застарелым недугам» светского общества, как это весьма вот до чего изысканно делал к наилучшему примеру Николай Гоголь в его бессмертной комедии «Ревизор».

Причем, в особенности, резко он должен был отзываться никак совсем не о конкретном человеке, а обо всех тех отрицательных социальных явлениях в целом.
И при всем том явно уж должно было всякому писателю безукоризненно же создавать простой, не слишком изыскано восторженный позитив, а тем паче из под его пера и близко не должен был до чего еще беспрестанно источаться яд донельзя так воинственного негатива.
Поскольку при всяком ином яро режущем глаза подходе ко всей той довольно-таки весьма разноликой общественной действительности и до междоусобной резни будет не очень вовсе-то затем еще далеко.
И вот чего только пишет великий Александр Пушкин об том совсем не слишком уж и вправду искренне сердобольном Александре Радищеве:
«В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидрота и Реналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему; слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне; частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему, - вот что мы видим в Радищеве. Он как будто старается раздражить верховную власть своим горьким злоречием; не лучше ли было бы указать на благо, которое она в состоянии сотворить?»

Последняя фраза Александра Сергеича живи он сегодня, более чем вероятно выглядела бы примерно так.
«Он столь недвусмысленно изгаляется при помощи всех тех своих злободневных речей над правительством, дабы как можно только посильнее его уколоть; не лучше ли было бы ему указать на все то благо, которое оно вполне еще нынче и впрямь-то в состоянии действительно совершить?

Вот оно чем всегда была горда и сметлива российская интеллигенция, пока ей рот кляпом весьма ведь сурово разом не затыкали…
Хвалебно и восторженно восхвалять западноевропейский УМ, А ТАКЖЕ СОВСЕМ ЖЕ ЧУЖЕСТРАННЫЕ ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ и было одним из самых любимейших ее занятий.
Ну а все, то издревле свое – неизменно так бросово находящееся в самых естественно родных ей пенатах, было попросту до чего и впрямь неласково разом уж принято изысканнейше ругать и топорнейше порицать…
И, ясное дело, что для абсолютного большинства российских интеллектуалов вовсе вот нисколько не было бы ничего действительно лучшего, нежели чем чего-нибудь этакое супер идеалистическое всенепременно вот сходу и сотворить, а главное, чтобы это и вправду произошло под те до чего долгожданные шумные фанфары и всеобщее одобрение всей-то значиться мировой общественности.

Да только уж может и то как-никак вполне еще статься, что это самое пресловутое мнение всей мировой общественности, было исключительно так исподволь всецело подогреваемо всеми теми, кто попросту совсем недвусмысленно захотел расчленить Россию на великое множество мелких сатрапий.
И было оно так, именно поскольку кое-кому она сколь неприглядно уж явно и представлялась, собственно, тем самым попросту совсем этак единственным местом, которое и можно было вскоре до чего делово сходу занять под свои колонии, раз уж все остальное было кем-либо давным-давно вот хватко отхвачено…

А то вдруг она и сама чего доброго когда-нибудь выразит весьма плотоядное намерение ко всей той своей чисто дальнейшей экспансии и ненароком при всем том явственно потеснит всех тех в крайне суровом ратном деле и впрямь-таки мягкотелых западноевропейских соседей.
Причем сколь воинственно же часто, они до этого пользовались той еще самой чисто вот явно безвозмездной помощью России в решении любых своих политических задач, а потому и довольно-таки многое знали о силе духа русского войска…
Причем пользовались, они бравыми услугами российской армии с самым огромнейшим удовольствием и энтузиазмом, однако при этом считали Россию страной диких азиатов, от которых совсем неизвестно чего вообще еще можно будет некогда и вправду затем только ожидать…

А к тому же до чего подкупающе искренне, нисколько так явно не любят всякие чопорные западные европейцы тот самый жертвенный российский идеализм, поскольку совершенно ведь отчетливо видят они в нем, куда большее зло, нежели чем самое откровенное дикое варварство.
Фактически он для них представлялся тем еще сущим гадким святотатством, более чем до чего возмутительно обращенным супротив всех тех тщательно ими ухоженных принципов всей этой нашей чисто современной цивилизации.
Ну а потому нос к носу, с ним вовсе-то невольно столкнувшись, они и впрямь сделают именно все, чтобы его раздавить и извести, словно самую жуткую зловонную заразу.
А почему?
Да потому только что для них праведных соискателей большой личной выгоды в этом и был неизменно заложен принцип исключительно так всецело же яростно восстающий супротив всех тех издревле привычных им обиходных постулатов всякой, как она ныне есть общественной, да еще между тем и сугубо личной жизни.
Они вот, видите ли, во всем том со всей серьезностью попросту так разом и углядели некий самый явный образец неизвестно зачем воскресшего средневекового рыцарства, коему давно уже место в музее посреди всех тех раз и навсегда проржавевших, алебард, мечей, стрел и копий.

Нынче-то, мол, у нас, век совсем иных стимулов и устремлений.
А как раз потому в дни этакого нашего сугубо цивилизованного столетия, попросту ведь именно что само собой и принято всегда и во всем сколь неизменно стремиться поиметь тот еще как раз-таки же всецело свой сугубо личный, здравый интерес.

И как всегда во всех случаях употребления в дело большой, однако, до чего неизменно куцей правды, в ней более чем неприметно присутствует маленькая, но до чего во всем на редкость безыскусно подлая ложь.
Абсолютно, так несомненно, что личный интерес, он всегда и впрямь до чего еще вполне неотъемлемо окажется важен, и сколь многое будет свершаться разве что весьма и весьма гораздо удачнее, коли тот окажется истинно во всем полностью преобладающим над некими смутными, неясными большими и общими интересами.
Но все-таки он должен быть в них твердо вклинен со своей собственной и чисто индивидуальной точки зрения.

А между тем бывает оно и так, что явно начинает чьей-либо беззастенчиво заносчивый личный интерес разом так занимать нисколько вот никак совсем  неподобающее место в жизни того социума, которым зачастую правит вовсе не сила общественного разума, а прежде всего сила чьих-либо личных абсолютно ведь непосильно всесильных амбиций.
А, кроме того, чей-либо свой ничем неукротимо и до чего беспардонно волчий воинственный стимул довольно многих людей и впрямь-то невообразимо сколь еще более чем весьма основательно скривит.
Попросту именно совсем бездушно делая из них тех еще послушных марионеток, коих запросто можно будет дергать за все ниточки, играя на скрипке самых различных их комплексов и страстей.

И в них более чем запросто будет возможным еще уж действительно вызвать те или иные чувства, а в особенности это так коли, они чисто же негативного плана…
И все ниточки вполне естественно, что будут исходить из одного мозгового центра, а им-то сколь безупречно может оказаться, в том числе и человек в самом принципиальном смысле этого слова добрый и очень даже большой, да вот уж как-никак, а чрезвычайно так донельзя обиженный на явную несправедливость его-то собственных нерадивых чувств…
Причем тем основным материалом для чьей-либо и впрямь исподней ненависти более чем непременно послужат одни лишь те огромные