О российской истории болезни чистых рук

плакаты и бездыханный труп».

192
А нечто подобное между тем и подразумевает почти полную бескровность, однако на редкость тогда совсем оробели высшие слои общества пред теми ныне смело восставшими массами народа, а потому те и полезли в самое ревностное управление страной, разорвав при этом все сдерживающие их путы, крайне мешающие сколь бескрайнему проявлению низости, подлости и дикости.
А между тем, никак не того ли со всем тем отчаянно диким нетерпением уж действительно только и ждали все те, кто чрезвычайно торопили перемены вовсе-то и близко неспешащие разом нагрянуть…
И речь тут идет именно о тех безумно яростных и судьбоносных событиях, что вроде, как и должны были сколь обильным кровавым потом раз и навсегда как есть ведь сходу же смыть вековую грязь с чела многострадальной российской державы!
И вот, и впрямь всех нас явно и близко никак уж затем не минули, те самые дни до чего весьма долгожданной и безграничной свободы…
Да только привело все — это разве что к одному тому довольно-то куда ведь основательно большему загаживанию всего того до тех пор хоть как-либо пока еще вполне уцелевшего, чистого и будто бы, как есть совершенно незыблемого…

Враз уж развеяв при этом по ветру всякие мысли о самом полноценно настоящем наступлении светлых времен после постепенного исчезновения проклятых пережитков темного прошлого…
И все — это было тогда именно так только поскольку, что это именно эти пережитки всю уж в стране власть в руки и взяли, как следует, вытерли об нее грязные ноги, ну а потом вполне естественно, что медленно отступили, вернувшись к своим давнишним и прежним самым обыденным делам.
И вот как описаны данные события в книге Федюка «Керенский»
«Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Живым вязким человеческим повидлом они залили растерянный Таврический дворец. Залепили зал за залом. Комнату за комнатой, помещение за помещением… Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было — у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное…»[99] Эти слова В. В. Шульгина могут показаться,
мягко говоря, излишне эмоциональными. Но именно таким было ощущение большинства депутатов. Многие из них все предыдущие годы ждали революцию, жадно торопили ее. Революция представлялась им прекрасной дамой с обнаженной грудью, как на известной картине Эжена Делакруа. Но на деле революция обернулась пришествием «грядущего хама», и думские либералы растерялись. Они осознали, что власть, которую они столь азартно критиковали, защищала их от улицы, обеспечивала им комфортную и беззаботную жизнь. Теперь все изменилось, и будущее казалось безрадостным и непредсказуемым».

193
И ведь именно на счет всего того доселе вышеизложенного вряд ли, что можно было бы даже и на миг до чего разом уж вполне усомниться…
Причем еще, в какую — это фатально гибельную сторону буквально всех их лихо и весьма так по-свойски безжалостно тогда ведь и закрутило в том необычайно неистовом революционном водовороте.
То чрезвычайно знойное время всем своим ожесточенно осатанелым пафосом попросту и близко не пощадило уж фактически так совсем именно никого.
И главное, вовсе не было в те окаянные дни почти вот никакого безупречно деятельного сопротивления всему тому безумно нелепому воцарению нищебродов мечтателей, что и впрямь-то разом утопили все и вся в алой крови масс навеки освобожденных от всякого прежнего своего здравого ума.
Причем поболее всего волна анархии захлестнула тогда именно все то, что так или иначе хоть как-либо возвышалось над тупой и крайне невежественно бесцветной до чего откровенно тупейшей серостью.
А как раз потому и пришлось людям умственного труда во всем том дальнейшем жить уж, как есть разве что посреди всего того невообразимо чудовищного большевистского бедлама.
Однако все-таки, как есть, вполне тогда существовала достаточно ведь небольшая лазейка, что и впрямь-то могла со временем уж раз и навсегда хоть как-либо полностью вызволить народы, населяющее шестую часть суши из всех тех считай вовсе уж чудовищных сетей новоявленного идеологического рабства.
И надо было только и всего сходу так никак не шарахаться в сторону от всей той до чего неизменно воинственной серости, а что есть силы разом загнать ее сходу назад в темный чулан общественной жизни.
То есть как раз именно туда, откуда она явно как есть неуклюже ныне посмела весьма запросто всячески выползти, причем чисто же из-за страха ума, чести и совести нации пред тем самым ничем неприкрытым челом крайне-то воинственно и слащаво необузданного быдла. 
Да только ведь тут совсем и близко ничего не попишешь, во всем своем абсолютном большинстве люди ума разве что сходу так и ухнули в то еще никакою обильною кровью людскою и близко ненасытное горнило революции.
Причем, скорее всего, им уж никак вовсе вот не хватало как раз того самого мозгового центра, коим неизменно уж должна была быть разве что та самая непоколебимо твердая центральная власть.
Причем то никак неважно вокруг кого бы она, в конечном итоге всецело уж разом более-менее праведно сконцентрировалась…
Действительно важным тут было лишь то, чтобы на деле нашелся некто, кто чисто по-свойски вполне конструктивно оценит сложившуюся ситуацию, заткнет за пояс всех болтунов, да и начнет твердой рукой наводить должный порядок.
Причем без крови и грязи тут было бы явно совсем так не обойтись, однако сколь, безусловно, важен и тот до чего одиноко и остро стоящий на повестке дня именно, что самый же первостепенный вопрос.
А именно для чего — это она вообще нынче-то всеми столь бесконтрольно проливается?
И вот в случае, когда она льется во имя смерти врага, что посягнул на чужую землю и местное население для него разве что жалкие обитатели тропического леса, который ему вполне бы надо полностью спешно выжечь, чтобы расчистить всю освободившуюся территорию под свои новые сельхозугодия…
И это уж тогда всякий тот, кто убивает наглых оккупантов бравый солдат прикрывающий грудью свой отчий дом.
Да только может быть оно и наоборот, а именно когда карательные акции центрального правительства, до чего отъявленно призваны еще и еще до полусмерти напугать всех тех и без того не очень крепких духом людей.
Большевики неизменно проводили достаточно же прагматичную политику постепенного вытеснения всего «чужого и инородного» из жизни общества.
Можно сказать со всех видимых сторон так и обложив народ оброком считай до обморока радостно же восторженного принятия пролетариями всех тех для одних ведь большевиков весьма злободневных революционных нововведений.
А между тем самая та более чем простая же жизнь при их правлении вовсе ни в едином глазу никак светлее явно не стала.
Скорее наоборот, стала она тогда безнадежно средневековой, и лампочка Ильича ее освещала только лишь в самом негативном смысле, а особенно это касалось тех, кого мучили долгими сутками, не давая им ни на минуту уснуть.
Но поначалу все и вправду казалось совсем уж на редкость полностью явно иначе.
Впереди был яркий свет долгожданной свободы и самый что ни на есть верный выход из всей той чисто всеобъемлюще многоликой и многовековой суровой тьмы.
И вот как обо всем том до чего так невозмутимо же пишет Марк Алданов, вовсе никак не вскользь касаясь, данного крайне между тем весьма прискорбного положения вещей в его самой-то как есть распоследней книге «Самоубийство».
«Октябрьский переворот повлек за собой самые кровавые годы в мировой истории. Но сам по себе день 25 октября действительно был "великим, бескровным": другой такой революции, пожалуй, история и не знает».

А ведь тогда поначалу, скорее всего, именно что лишь ради острастки рьяно и деятельно перебили всех тех юных ни в чем, ни перед кем неповинных юнкеров, ну а затем сходу и начали убивать людей безо всякого счета и зазрения совести просто, как овец или быков на бойне.

194
Вся страна тогда сходу уж превратилась в одно кровавое месиво, где все убивали всех, причем частенько совсем не чтобы именно из-за угла…
Вовремя никак не приструненная человеческая масса до чего разом теряет над собою всякий здравый контроль, а между тем надобно было довольно уж грубо и жестоко всячески подавлять инстинкты серой толпы во имя того самого так на деле вовсе-то неминуемо более светлого будущего всего уж как он есть честного народа.

Да вот, однако, что правда, то правда никак не любит кабинетный российский интеллигент вида пролитой крови, и от одной лишь вероятности всякого ее грядущего пролития его в самых диких судорогах сходу может совсем нещадно разом так заколотить.
Да и учение мудрейшего Льва Толстого довольно-таки здорово некогда помогло всей той политически верно подкованной уголовной братии довольно-то быстро установить по всей же стране, считай вот свои волчьи законы…
Зато то самое беспримерно благостное применение к доселе раз и навсегда безрадостно постной жизни ярко искрящихся светлых (внешне) идей всенепременно и по сей день вызывает в душе российских интеллектуалов то еще неописуемо радостное предвкушение самого же долгожданного праздника в связи с наконец-то обретшими себе приют в самом сердце политической власти…
Поскольку отныне будет там обитать одно лишь никак не в меру скороспелое устремление к тем сколь проникновенно радостным светлым дням вовсе-то иного грядущего, а значится нам с этой властью точно ведь нынче окажется чисто во всем именно по пути.

195
И именно как раз, потому все те волевые решения, бесповоротно чреватые до чего непомерными страданиями простого народа, российскую интеллигенцию вообще уж явно не могли хоть сколько-то на деле встревожить, да и всем тем крайне противным их светлому уму слухам о голоде они попросту вовсе ведь именно никак не поверили.
Раз и близко ни в жизнь нисколько не станет тот еще во всем этом мире самый передовой строй и впрямь-то до чего несусветно лютым голодом морить свой собственный советский народ.
Да и сама по себе слишком уж нечестиво быстрая реформация села, вызывала в них один лишь тот бешено стучащий набатом в груди - величайший энтузиазм.

Поскольку все эти праздно мыслящие люди буквально во всем были и впрямь восторженными сторонниками максимально же эффективного насаждения весьма так славных принципов цивилизации, да и всяческого вполне так всеобъемлющего духовного прогресса.
А как раз потому для всего их сколь беспредельно светлого ума во всех тех красочных, лубочных и вычурных большевистских лозунгах неизменно и были заложены, как здравый смысл, да и самая, что ни на есть доподлинная сердечная благостность.
Одевая осатаневших от всей полноты всевластия большевиков в тоги нынешних богов политического Олимпа, старая интеллигенция тем самым и закаляла сталь меча обращенного в самое сердце веры всего своего народа во Всевышнего.
Ну а тем и получилось у них явно уж вот совсем так нескромно, затем и создать ему на замену бога из плоти и крови.
Причем товарищ Сталин в течение всей своей уголовно-политической карьеры только лишь и являл собой