нерешительность и апатия, по всей на то видимости, и привели царя Александра Второго к его сколь весьма так трагичной (для судьбы всей империи гибели), он уж совсем никак не поторопился поскорее уехать с места самого последнего на него покушения.
И вот чего именно на данный счет вовсе-то недвусмысленно говориться в точно тех же «Истоках» Алданова.
«Им вдруг овладела апатия, которую в пору его детства Жуковский считал главным его недостатком».
Причем дело тут, скорее всего, было не в одной лишь на редкость безмерно унылой и вечной апатии.
Поскольку будет совсем не лишним начать утверждать, что душу монарха чисто ведь доверху переполнило самое полнейшее безразличие ко всему дальнейшему, потому как русские цари видели в своем народе некое единое целое, а, следовательно, даже и наиболее праведный из их числа мог узреть в происках отдельных экстремистов грозную волю всего народа.
И эта воля сколь этак целенаправленно разом отводит и отводит в сторону все те действительно добрые царские устремления и нововведения.
Хотя на самом-то деле речь тут разве что только и шла о кучке отъявленных смутьянов, которых, попросту и надобно было всех до единого сходу перевешать ради вполне полноценного торжества буквально всеобщего дальнейшего общественного спокойствия.
Причем вовсе никак не тех еще фанатиков слепых исполнителей чужой воли… поскольку даже и бомбистов можно было бы иногда вот вполне еще пощадить.
Однако же их политических вдохновителей надо было со всем воодушевлением всячески так отстреливать, словно бешеных собак, а в том числе и заграницей, и уж тогда не было бы никакой той на редкость злосчастной белой эмиграции.
261
И, кстати, та вполне на деле случившаяся в начале прошлого века кровавая свара и близко уж никак не имела каких-либо прежних прецедентов во всей той доселе вот только имевшей место общечеловеческой истории.
До этих-то наших новых, будто бы и впрямь изумительно же просвещенных времен зверства были сколь еще подчас на редкость до чего чудовищно дикими…
Однако при всем том явно ведь никак не имелось столько бесчеловечного и приторно же сладко сколь еще разом так и упивающегося всею своей лютой жестокостью братоубийства.
Нет, никогда в истории еще не бывало, даже и приблизительно ничего хоть сколько-то схожего с тем, что весьма же однозначно некогда приключилось в те самые безумно бесславные времена гражданской войны 1917-1922 годов.
Поскольку во все те до чего подчас лихие прежнее времена, любая лютость неизменно имела чисто ведь свое вполне естественное направление, а тут значится, все разом явно ополчились буквально, что именно против всех…
Причем и те, кто в те былые времена до чего безнадежно, хотя и отчаянно же смело боролись со всей той «красной нечестью» во времена гражданской войны… тоже никак не были хоть сколько-то менее зверски жестоки.
Историк Радзинский в своей книге «Господи… спаси и усмири Россию. Николай II жизнь и смерть» пишет об этом так.
«Обе стороны в гражданской войне с успехом учились жестокости друг у друга, и подвалы белой контрразведки состязались с подвалами ЧК».
262
Ну, и тут не совсем вполне истинная правда, поскольку речь тут шла не о нацистах, с которыми большевики (в кратковременный период дружбы) самым прямым образом по-товарищески поделились опытом по добыванию показаний, как и вполне душевно их вдохновили на самое беспощадное физическое истребление всех их идеологических и национальных заклятых врагов.
Нет, куда скорее, речь тут шла как раз о той, так и вырывающей из груди всякое живое сердце невероятно лютой брутальности, неизменно ведь имевшей место, причем никак не иначе, а только потому, что гражданская война совсем безнадежно затянулась, истощив буквально все силы народа к его-то никак не бесконечному многовековому долготерпению.
Он, наверное, попросту за те самые долгие годы лишений полностью до конца исчерпал все же силы хоть сколько-то способные ко вполне ведь действенному противостоянию всему тому в нем наиболее, как есть совсем непримиримо донельзя так лютому и скотскому.
А, кроме того, его и без того бескрайне взъерошенный мозг был сурово отравлен въедливой пропагандой будущей королевской благодати после того, как окрыленные светлой идеей массы обязательно же создадут некий княжий престол новых времен и мыслей.
И главное, все это хрустально чистое, словно детская слеза мировоззрение было сколь на редкость бесподобно же светло всею своей буквенно чернильной сутью, да вот беда жизнь не белая бумага, а кровь не типографская краска.
Но кое-кто разницу между тем и другим уж точно и близко так даже и в упор вовсе не видит.
Да и всякий простой народ в то ныне весьма далекое время был совсем этак безумно обижен из-за той еще только лишь резко усилившейся за годы Первой мировой войны нищетой.
Ну а истинно потому и поплелся он разве что вот вслед за тем, кто до чего еще отчаянно же резво пообещал его из нее и впрямь-таки достойно раз и навсегда весьма ведь сходу всеми силами более чем совсем незамедлительно вызволить.
263
Причем всякий средний человек ненавидит не только кнут и злого барина, но и всякого того, кто еще попадется ему на пути после того как его и впрямь вот вполне всерьез уж сильно и впрямь обидели, а потому и является он в этаком вопросе неподдельно диким и совершенно никем неприрученным зверем.
Ну а люди образованные, гуманные и, кстати, очень при этом даже хорошо воспитанные порою весьма вот пристально на все это глядят и попросту в сущем же неведении руками разводят…
Писатель Алексеев в своем романе «Крамола» выражает все это так:
«В любой войне есть пределы, через которые не может переступить человек. Андрей слышал о том, что японские самураи едят горячую печень убитого врага, индейцы снимают скальпы, азиаты бросают трупы шакалам… Но русский человек, Андрей был уверен, никогда не имел таких страшных обычаев и не зверствовал над своим неприятелем. Откуда же сейчас такое злодейство в людях? Какую черную силу пробудила в них гражданская война?!»
А все - это именно что от одних лишь именно тех чисто так сказочно блажных идей и это как раз они, родимые безрассудно и весело до чего многозначительно сходу и творят с людьми вещи столь неописуемо же ужасающие всякую ту доподлинно праведную душу.
Причем вся та наиболее заглавная их суть была целиком взята, как раз из всех тех безупречно «мудрых книг», и главное все это истинно потому, что буквально всякое добро и свет более чем неизменно уж можно будет сходу интерпретировать, сколь во многом до конца более чем явно считай всецело по-разному.
Можно ведь его и в то на редкость безумно дикое зло на сущую же радость Люциферу и впрямь как есть ничтоже сумняшеся навек еще враз обратить.
Ибо всякое светлое вероучение без всего того чисто так вполне невозмутимого, да и донельзя неотъемлемо насущного своего переложения на абсолютно же неважно какую только вполне ведь наглядно вездесущую реальность и впрямь никак немногого еще ведь поистине стоит.
264
И если некая «искрометно гениальная» идея и придаст бывшему холопу строгой осанистости, (да только никак не аристократизма), то ведь никак, при всем том она его и близко не лишит всех тех отвратно прежних, раз и навсегда в нем истинно навек до чего прочно укоренившихся и чисто плебейских черт его характера.
А как раз потому человек неистово вооруженный светлой мыслью и становится сущим исчадием ада, что вовсе-то и близко не могло при всем том оказаться хоть сколько-то свойственно всякому тому, у кого ничего подобного нет, как нет за душой, а главное, что и близко так никогда вовсе и не было.
И вот он всему тому более-менее верный, хотя и вполне ведь несколько уж совсем до конца сторонний пример из великой книги Джека Лондона «Звездный Скиталец».
«Я смотрел на всех этих тварей как на противную сорную траву, которую мне нужно убрать со своей дороги, стереть с лица земли. Как лев ярится на сеть, в которую он попался, так я разъярился на этих субъектов».
265
И это как раз подобного рода пылкой ненавистью к ближнему и заражает (награждает) человека идеология чрезвычайно уж быстрого, как и осатанело праведного чисто вот донельзя всеобщего общественного переустройства.
А все те, кто всему этому иступлено тогда противостояли, оказались истово переполнены лютой ненавистью и она в них зачастую пылала сильнее и выше, нежели чем ею были чисто так внешне наскоро припорошены яростные разрушители всего того сколь безнадежно еще стародавнего и простецки безыдейного жизненного уклада.
Правда, потом по мере продолжения убийств, насилия, разрухи, а также и самого яростного воздействия на ум необычайно простых тогдашних людей острых игл красной пропаганды довольно многие вчерашние мирные обыватели разом и превращались в тех диких и злобных тварей, которых никак не могла создать всякая нормальная и на редкость естественная природа.
Да и вообще истая ненависть ко всему своему более чем безотрадно бедственному состоянию, что была именно так донельзя же умело, раздута до состояния истинной пламенности во взоре и сделала свое до чего еще самое вполне еще отвратное дело.
И крайне невежественные люди при подобном раскладе сколь начисто вскоре разом и забывают о вполне неотъемлемо привычной, им житейской морали, поскольку у них чисто поневоле возникает весьма субтильно жалкое ее подобие, что непременно окрашивает всю человеческую данность и обыденность в те самые черно-белые тона, органично и естественно свойственные всякому животному.
И вот он всему тому наиболее конкретный пример из книги Савинкова
«То, чего не было»
«Болотов тоже стрелял. Он выбрал себе усатого рыжего вахмистра, первого в первом ряду, и стал целиться долго и тщательно, стараясь точно рассчитать расстояние и попасть непременно в цель.
Он не думал о том, что целится в человека. В эту минуту вахмистр был для него не человек и даже не враг, а тот неодушевленный предмет, та мишень, в которую он обязан стрелять и в которую промахнуться нельзя».
266
Да вот, между тем, и все те участники событий, которые были тогда с той противоположной стороны, тоже уж каких-либо живых людей пред собою не видели, а одну серую массу, и им ее надо было сходу до чего грубо взять в оборот, а никак не урезонить и весьма старательно всячески усмирить.
Так что и близко совсем ничего вовсе ведь тут никак не попишешь, даже если бы и впрямь вполне удался тот или иной антикоммунистический мятеж в начале 20 годов…
Да только все - это тут вполне еще разом на деле едино, поскольку никакого того вполне нормального и цивилизованного общества и тогда бы в России и близко так вовсе нисколько не вышло…
Ибо попросту никак неспособно тоталитарное государство хоть сколько-то вообще до чего еще сходу видоизменить всю свою структуру, раз для этого у него явно должны были выработаться те самые, чисто свои собственные корни, а не какие-либо вовсе ведь донельзя чужие сплошь иностранные.
И где-либо глубоко внутри, они более чем вполне неизменно всегдашне имелись, да только были они попросту уж безнадежно ведь уничтожены и затоптаны на корню, так что белогвардейская власть по всей Руси
