О российской истории болезни чистых рук

поливановско-гучково-думское изобретение, - что всякий интеллигентный юноша может быть офицером. Эти студенты и гимназисты, прошедшие четырехмесячные курсы, милый друг, - они ужасны! Это офицерье, а не офицеры! Прежде всего полное отрицание войны, полное неприятие и непонимание дисциплины. Лучшие с места влюбляются в солдата и потворствуют ему во всем и плачут над ним; худшие - стремятся сохранить свою шкуру от поранения. Они совершенно не понимают, что им делать и как подойти к солдату. Ну да увидишь, увидишь…»

344
Да только к чему — это тут было до чего так еще весьма пристально приглядываться, раз одним лишь тем вполне полнейшим разладом в действующей армии и могли бы буквально-то в единый миг как есть непременно лишь только вот и окончиться все эти самой несусветной глупости широкие и всеобъемлющие демократические начинания.
Однако при всем том именно теми немыслимо многозначительными семимильными шагами все то некогда ведь сходу и вводилось тогда в строй, причем именно дабы как можно на редкость уж явно получше, всячески обезопасить все те сколь так совсем незабвенные завоевания интеллигентской, а никак не буржуазной Февральской революции.
ЕЕ деятели, понимаешь ли, вполне уж всерьез бесстрашно сражались за все свое исключительно совсем беззастенчивое право, как и понятно разом и заключавшееся в том самом так неотъемлемом праве возглавить Россию, после полностью неизбежного падения тысячекратно проклятого царизма.
Однако при всем том было им никак ведь совсем попросту и неведомо, а чем — это она весьма вот тяжко и тяжело день за днем весьма учащенно же дышит.
Раз весь тот простой народ был для них одной лишь той самой так гомогенной серой массой и нечем собственно более.
А между тем как раз именно с народом и надо было сколь обязательно еще до чего взвешенно и разумно обо всем строго договориться, дабы, в конце концов, тот и вправду кому-либо на деле дозволил до чего начальственно и властно вполне же полноправно затем ведь собой управлять.
И вполне может быть, что чему-либо значительно лучшему, да и вполне как штык более чем определенно уж должному и впрямь надлежало прийти во власть вместо того исключительно вот справедливо, со своего трона скорее сдернутого, нежели чем свергнутого Николая Второго?

345
Да только, у кого и вправду хватило бы на деле вполне ведь предостаточно сил во всем том дальнейшем всецело оказаться до самого еще конца более-менее приемлемой альтернативой всему тому безнадежно слабому умом и честью стародавнему самодержцу?
Раз попросту взять, да сходу отменить самодержавие явно и близко-то никому бы никак не удалось, а только лишь и можно было хоть как-либо отыскать для России, некоего иного царя несколько поумней, да и действительно во всем вполне так хоть сколько-то явно получше прежнего.
Однако же при всем том из всех тех вальяжных господ либералов хоть какую-либо весьма подходящую кандидатуру на должность царя подобрать было бы делом нисколько так вовсе-то попросту явно так совсем невозможным.

Поскольку те самые идеалисты свой народ (как отдельных личностей) уж и знать как-никак ни в едином глазу не знали, да и на дух его, кстати, и близко ведь совершенно не переносили!
А, кроме того, сколь уж часто они его лик вслед за душкой Львом Толстым до чего еще глубокомысленно и восторженно разом так сходу всецело идеализировали!
И вот чего именно пишет о них Федор Достоевский в его романе «Бесы».
«В сорок седьмом году, Белинский, будучи за границей, послал к Гоголю известное свое письмо, и в нем горячо укорял того, что тот верует "в какого-то бога". Entre nous soit dit*, ничего не могу вообразить себе комичнее того мгновения, когда Гоголь (тогдашний Гоголь!) прочел это выражение и… все письмо!
Но откинув смешное и так как я все-таки с сущностью дела согласен, то скажу и укажу: вот были люди! Сумели же они любить свой народ, сумели же пострадать за него, сумели же
пожертвовать для него всем и сумели же в то же время не сходиться с ним, когда надо, не потворствовать ему в известных понятиях. Не мог же, в самом деле, Белинский искать спасения в постном масле, или в редьке с горохом!..
Но тут вступался Шатов.
- Никогда эти ваши люди не любили народа, не страдали за него и ничем для него не пожертвовали, как бы ни воображали это сами, себе в утеху! - угрюмо проворчал он, потупившись и нетерпеливо повернувшись на стуле.
— Это они-то не любили народа! - завопил Степан Трофимович, - о, как они любили Россию!
- Ни России, ни народа! - завопил и Шатов, сверкая глазами; - нельзя любить то, чего не знаешь, а они ничего в русском народе не смыслили! Все они, и вы вместе с ними, просмотрели русский народ сквозь пальцы, а Белинский особенно; уж из того самого письма его к Гоголю это видно. Белинский точь-в-точь как Крылова Любопытный не приметил слона в Кунсткамере, а все внимание свое устремил на французских социальных букашек; так и покончил на них. А ведь он еще, пожалуй, всех вас умнее был! Вы мало того что просмотрели народ, - вы с омерзительным презрением к нему относились, уж по тому одному, что под народом вы воображали себе один только французский народ, да и то одних парижан, и стыдились, что русский народ не таков. И это голая правда! А у кого нет народа, у того нет и Бога! Знайте наверно, что все те, которые перестают понимать свой народ и теряют с ним свои связи, тотчас же, по мере того, теряют и веру отеческую, становятся или атеистами или равнодушными. Верно говорю! Это факт, который оправдается.
Вот почему и вы все, и мы все теперь - или гнусные атеисты, или равнодушная, развратная дрянь и ничего больше! И вы тоже, Степан Трофимович, я вас нисколько не исключаю, даже на ваш счет и говорил, знайте это».
*Между нами говоря.

346
Федор Михайлович Достоевский, и впрямь подчас, словно бы в воду глядел, до чего верно понимая, буквально все задушевные качества, тех добрых людей, что явно еще попытаются чисто героически, но исключительно так умственно противопоставить себя большевизму в той самой почти до конца обескровленной, нищей России и это после трех тяжких лет бесконечно длительных лихолетий Первой Мировой войны.
Стране, понимаешь ли, тогда медленно и упорно полагалось всячески зализывать свои раны и подсчитывать потери, а вместо этого ей сколь так долго тогда ведь пришлось безжалостно повоевать с самою собой, уничтожая лучших из лучших, а они надо бы то признать были сразу с обеих сторон.
И все новые силы беспрестанно и неистово подключались к мести за убитых сыновей, отцов, старших братьев.
Вот уж ужас, так ужас!

347
А посреди наиболее главных первопричин неистового безумства и бедлама были, в том числе и самые нескончаемые стенания либеральной интеллигенции о самом так более чем безнадежно мнимом (в их-то блаженных устах) сущем благе народа.
Эти прекраснодушные люди, видишь ли, явно разом узрели все те наиболее яркие, и чисто наружные факторы и это именно с ними они отчаянно и безнадежно до чего еще вот нещадно боролись всеми недюжими силами так и стоя за вящее искоренение самых бесконечных несправедливостей своего темного и как-никак вовсе-то совсем позабытого просвещением века.
Новая интеллигентная знать, и впрямь-таки ставшая от всего того более чем необычайно тлетворного западного влияния чересчур так вялой и мягкотелой в конечном же итоге, оказалась довольно-то хилым и рахитичным мозгом всей своей нации.
А все потому, ЧТО ОНА ИМЕЛА СЛИШКОМ ВЕДЬ ЧИСТЫЕ НИЧЕМ ОТКРОВЕННО ГРЯЗНЫМ НЕЗАПЯТНАННЫЕ ДЛАНИ.
А между тем буквально у всякой в этом мире интеллигенции есть та самая своя черная (словно у трубочиста) работа, и люди интеллектуального труда никак не должны стесняться, а тем более бояться ее вполне вот достойно по случаю разом уж еще действительно выполнять.
Причем совсем так нисколько не заключалась она во всем том, на что одними же рогами, а не пальцем тыкая, указывал бес, сидевший в Белинском, Чернышевском, и иже с ними.

И сколь так весьма славно описывает все те бравые усилия подобного рода на редкость жестокосердно нелепых мечтателей генерал Краснов.
Да вот уж некогда затем в эмиграции ему как назло под руку явно попалась и впрямь до чего только дурная компания, зачастую сплошь и рядом состоящая из столь несметно многочисленных осколков старой антисемитской империи.
И вот он тот совсем же маленький кусочек из той весьма ярко обрисованной им картины всеобщего хаоса сколь непосредственно предшествовавшего «кроваво красному октябрю».
Книга «От двуглавого орла к красному знамени».
«Раньше на всех этих местах были сине-красные вывески и горящие золотом надписи: "Трактир, распивочно и на вынос". Тут отравляли тело человека, но тогда лучшие умы народа, писатели и художники, восстали против них.
Толстой и Кившенко, один пером, другой кистью, описывали весь ужас, который несет в народ эта сине-красная вывеска с яркими буквами. Теперь здесь вытравляли душу человеческую, здесь соблазняли малых сих, заплевывали их юные сердца, но никто не навешивал на соблазнителей жернова и не бросал их в морскую пучину. Молчали писатели и художники, потому что это было либерально! Это шло под лозунгами социализма, и говорить против этого было невыгодно!!!»

348
Да только чего — это затем уж и стало во всем том дальнейшем кое-кому и впрямь-то вполне разом до чего и впрямь так действительно выгодно?
Неужели практически полное разорение и разруха при всем том как есть многозначительно явном и совершенно же редкостном обрушении моральных устоев всего того ныне полностью прежнего патриархального общества?!!!
А между тем само наличие у сильных их больших денежных средств, неизменно так вполне обеспечивает должный порядок и устойчивое равновесие.
Причем сильным нисколько не надо как слабым и немощным всем тем своим на редкость недалеким умом до чего беспрестанно его поддерживать самыми бесконечными и надо бы прямо сказать беспричинными и бессмысленными репрессиями.
И все же самое явное начало зримых и незримых мыслей об безукоризненно немыслимом доселе добре было заложено именно Базаровыми нигилистами, с их сколь так еще угловатым и крайне-то неуемным подражанием всему тому более чем самодовольно сытому и напыщенному, что с попутным ветром ленивыми волнами постепенно докатывалось и до России с того самого далекого запада.
И ведь все — это, в сущности, и близко никак явно не принимая в какой-либо тот или иной вполне трезвый расчет, наиболее главную и более чем многозначительно азиатскую сущность всей же российской державы.
А между тем ее душой всегда была именно Византия, а это восточный Рим, а вовсе не тот сколь помпезно же западный.
И надо бы, ничего и никого более не стесняясь прямо вот так и сказать, что само уж по себе откровенно бездумное и слепое преклонение пред фетишными западными ценностями было во всем явно сродни убивающему почти всякий здравый ум наркотическому опьянению.
То есть, в том самом наиболее главном своем принципе как раз-таки нечто подобное вполне вот являлось именно тем никакими словами вовсе-то совсем неописуемым преклонением пред чьим-либо чисто внешним мишурным блеском и абсолютно же никак не более того…

349
Поскольку именно тем, считай уж