который строился пока еще в душе юной искусительницы мужских сердец. Переход от незатронутой невинности к осознанной власти над мужчинами, когда и взоры, и все внимание только к ним.
А пока, Кончита была весела и беспечна….
Осознавая бескрайную любовь к себе в доме родителей, вела себя легко и свободно, с интересом поглядывая на стройного, красивого и очень взрослого мужчину – чуть ли не ровесника её отца, при лентах и орденах в расшитом зóлотом мундире. Он казался ей немного смешным и очень строгим.
После званого ужина у губернатора Николая Резанова не беспокоили. Прислали из крепости свежие продукты и все. Более никаких распоряжений или приглашений не последовало. И только через неделю дали знать, что ответ на их просьбу готовы дать и просят прибыть в крепость.
Николай Резанов и Георг Ландсдорф в парадных одеждах незамедлительно отправились с «Юноны» в крепость, где было объявлено, что существуют трудности с продовольствием для самих испанских поселений и лучше обратиться в монастырь к монахам.
Обращение к монахам не дало какого-либо весомого результата. Приняв просьбу, настоятель пообещал рассмотреть её, но на этом все ответные действия были прекращены.
− Мы не можем вернуться без продовольствия. Будем здесь стоять, и оказывать на губернатора и коменданта влияние и давление, торговаться, наконец, но своего мы добиться должны, − огласил своё решение Николай Резанов на совете в присутствии капитана Николая Хвостова и его помощника Гавриила Давыдова.
На следующий после совещания день, Николай Резанов в сопровождении Георга Ландсдорфа отправился к коменданту посоветоваться о новых возможностях приобретения продуктов.
Комендант, чувствуя некоторую неловкость от того, что пришлось, явно лукавя, отказать русским в покупке продовольствия, после недолгого разговора, в котором он невыразительно говорил о стесненных нынче условиях и невозможности выделить продукты, пригласил Резанова и его переводчика Ландсдорфа на обед, назначенный на завтра.
Обед по замыслу коменданта как бы венчал пребывание русских на берегах залива Сан-Франциско, после которого гости должны будут покинуть побережье и отбыть восвояси. На обед были приглашены чиновники и военные из крепости, были домашние самого коменданта и среди них Кончита. Говорили о трудностях плаванья, звучали неоднократно пожелания удачного пути отважным морякам назад к родным берегам.
Понимая, что требуются какие-то шаги для того, чтобы задержаться в Сан-Франциско и найти новые аргументы в решении вопроса о приобретении продуктов, Николай Резанов решается заявить о невозможности покинуть гостеприимный Сан-Франциско без решения проблемы закупки продовольствия.
Комендант дон Аргуэльо, в ответ только развёл руки, понимая, что слова Резановым сказаны в отчаянии и к ним серьезно относиться не стоит.
Серьезно задумавшись о сложившейся ситуации, Николай Резанов обращает своё внимание на Кончиту, которая беспечно беседовала с молодым кавалером из местных. Молодые люди веселились, бойко обсуждая недавно состоявшуюся конную прогулку к заливу.
Когда Кончита осталась одна, Николай Резанов улучил момент и подошёл к девушке. Между ними возник легкий разговор, в котором Резанов, используя знания иностранных языков, под звонкий смех девушки пытался ей рассказать о тех впечатлениях, которые он получил здесь в Калифорнии. Во время разговора Кончите и Николаю приходилось использовать язык жестов и мимику, что очень смешило юную сеньору.
После веселого общения Николай обратился к юной Кончите с вопросом через доктора Ландсдорфа:
– Не хочет ли прекрасная сеньорита посетить русский корабль?
Кончита, бойкая за столом, в окружении знакомых ей испанцев, несколько стушевалась от этого вопроса и искоса глянув в сторону отца, ответила:
− Мне очень интересно, я с большим удовольствием хочу побывать на Вашем славном корабле. Но пока я чувствую неловкость и для более близкого знакомства приглашаю графа и его переводчика на конную прогулку. Я хочу показать графу красивые места побережья залива и окрестностей.
– Прекрасно! Давно я не скакал на хороших лошадях, с самой может быть службы в гвардии в конвое Императрицы Екатерины Великой, − ответил Резанов и после перевода его слов Ландсдорфом, отметил, какое значительное впечатление его слова оказали на присутствующих и особенно на девушку.
На присутствующих его слова произвели действительно должное впечатление. Все почтительно закивали и в ответ заговорили о большой роли российской Императрицы в делах Европы, отмечали её мудрость и величие.
Кончита с большим интересом посмотрела на Резанова и воскликнула, зардевшись лицом:
− Вот, здорово! Расскажите мне о Екатерине Великой, граф? Она мне так интересна! Я многое прочла о ней и хотела бы быть на неё похожей!
– Обязательно расскажу, коли хотите. Вот только испанским языком я владею слабо, но надеюсь скоро подучиться с Вашей сеньорита помощью, а завтра, думаю, доктор Ландсдорф поможет нам пообщаться на прогулке, − ответил Резанов.
Георг Ландсдорф, переводя общение Резанова и Кончиты, вежливо кивнул, подтверждая свою готовность выступить посредником в их общении.
Отец Кончиты Дон Аргуэльо с некоторым недоумением и растущим опасением следил за диалогом русского графа и его дочери. Дочь для него была той радостью, которая заменила многое в его строгой жизни. Она скрашивала тяготы службы и начинающиеся проблемы со здоровьем, сложные отношения с другими членами семьи коменданта. Лучики её – Кончиты сияния, были с ним всегда и подсвечивали его жизнь мягким благодатным огнем. И теперь он заметил интерес, неподдельное внимание к чужаку из далекой заснеженной России, от которого исходила неосознанная пока угроза. Дон Аргуэльо насторожился и попытался повлиять на дочь, показав ей, что её активность в разговоре с русским графом неуместна. Но по поведению дочери скоро понял, − она не будет следовать его отцовским наставлениям сейчас, так как, она полагала, все его опасения напрасны.
Кончита, зная о том, как она дорога отцу, подошла к нему и, не говоря ни слова, просто взяла его за руку и прижалась прелестной головкой к плечу седого Дон Аргуэльо. Отец тут же растаял и подумал, что дочь его вполне разумна и не даст повода отцу для горести.
На следующий день в назначенное время Николай Резанов и Георг Ландсдорф прибыли к означенному месту в крепости и нашли там приготовленных коней, а вскоре подошла и Кончита в прекрасном голубом платье с алой лентой на талии и шляпке на прелестной голове. Кончите подвели вороного жеребца и юная испанка ловко оказалась в дамском седле.
Николай оседлал гнедого жеребца, вспомнив молодые годы, − старательно поднял своё тело, усевшись в седло. Он почувствовал, что все же некоторые кондиции наездника им утрачены, нет той уверенности, но скоро уже лихо скакал по двору, умело управляя горячим скакуном.
Георг Ландсдорф осторожно, с помощью кучера уселся тяжело в седло и было понятно, что наездник он явно начинающий и составить компанию Кончите и Резанову в полной мере не сможет.
Наездники выехали из ворот крепости и направились по тропе к берегу залива к самому обрыву с высоких скал. Вести разговор через Ландсдорфа было сложно, из-за того, что тропа было узкой, поэтому, только поднявшись по тропе, всадники смогли остановиться и начать разговор.
Говорили о далекой России, её просторах, которые преодолевая, тратили путники месяцы пути, об императрице Екатерине и Санкт-Петербурге, русской зиме и волшебстве рождественских праздников, шумных балах в сверкающих залах.
Кончита слушала Резанова заворожено, распахнутыми глазами восторженно смотрела на камергера и было заметно, как уносит в даль её сознание прекрасная мечта о ярких балах и жизни в больших красивых городах. И показалось, − ей была по нраву далекая, такая непохожая на Калифорнию и Испанию, страна.
После возвращения с первой конной прогулки Кончита и Резанов договорились в другой день еще покататься по окрестностям на лошадях, но уже без Ландсдорфа, который едва поспевал за парой увлеченных друг другом всадников.
Прогулки на лошадях стали довольно частыми. Из дома Кончиты с возрастающей тревогой наблюдали за ними, но не вмешивались пока, очевидно, доверяя дочери, а вскоре и успокоились, – прогулки проходили легко, а Кончита после них сияла и непрерывно щебетала, рассказывая о своих новых впечатениях.
Увлечение Кончиты Резановым нарастало. Её многое интересовало в его рассказах о далекой стране, и она, наконец, не сдержавшись, высказывала заинтересованность побывать в России и увидеть своими глазами столицу и все то, о чем ей поведал Резанов.
Общение двух людей – юной девушки и искушенного в делах сердечных мужчины приближались к той точке, когда должен был сделан определенный шаг: или в направлении развития складывающихся отношений или их прекращения.
При этом Резанов переживал заново все то, что он уже испытал, ухаживая за Анной в тот далекий 1794 год в Иркутске. Многое повторялось – слова, жесты, ответы Кончиты, её вопросы, его слова и поступки…. Пришла в голову мысль о том, что это если первый раз было всё ново в его любви к Анне, то теперь всё происходившее походило на далекие воспоминания о тех событиях и переживаниях.
Возникла мысль о том, что возможно это уже старость – такое состояние, когда приходится заново делать и переживать уже ранее сделанное и пережитое….. но без прежнего огня в душе…
Но Резанову было понятно, что Кончита, при её интересе к России, с желанием уехать из скучной, как она говорила, Калифорнии в далёкую страну, сама недвусмысленно ему говорит о возможности и желании их союза. А это значит, что используя эту ситуацию можно было решить задачу обеспечения колоний продовольствием, ибо навряд ли после того как будет сделано предложение и оно будет принято, ему – камергеру, посланнику императора откажут в просьбе.
Нужно было идти до конца.
Настал черед Резанова пригласить Кончиту снова на корабль. Юной испанской красавице уже самой не терпелось оказаться на корабле, поскольку она чувствовала, что там случится важное для неё событие и будут, возможно, произнесены долгожданные слова.
По приказу Резанова на корабле был объявлен аврал и теперь «Юнона» сияла чистотой.
Прибывшие на корабль с берега Резанов и Кончита обошли всё судно, осмотрели бодрую отдохнувшую команду, посетили каюты и после беседы на шканцах, осмотрев открывающиеся с корабля виды в корабельную подзорную трубу, спустились в каюту камергера. Кончита не стеснялась теперь оставаться с Резановым наедине, полностью доверившись ему, хотя помнила наставления маменьки о том, что благочестивой католичке нужно строго сохранять свою честь и не давать кому-либо повода сомневаться в чистоте девичества.
В каюте Резанов заговорил с Кончитой о том, что он теперь одинок, потерял свою жену, а измученный странствиями перед возвращением в Россию просит её руки и умоляет стать его женой, так как полюбил её.
Пылкая девушка всё решила очень быстро. Её ответ был скорым и горячим. Ситуация в каюте располагала к уединению и сговорившись быть вместе, пылкие
