сделал, и вот теперь он здесь, рядом, в их руках… а что делать дальше? Он не мог привести мысли в порядок, оказывается, что вся та ненависть, какую он копил в себе, вся эта ненависть ничего не стоила, он не знал, что делать с этим, что делать с ним. Не было сомнений, что на видео этот человек говорил правду, нет, он даже и мысли себе не позволял такой. Правда, абсолютная, такая желанная и такая пустая в конце, правда, а нужна ли она была?
Виктор не заметил, как подошел к костру, где лежал гроб с мужчиной, тот пришел в себя и с ужасом смотрел вокруг, сев в гробу, беспорядочно вертя головой. Он производил впечатление безумного, а может он и сошел с ума, так просто было сойти с ума. Сначала неделя пыток, а может меньше, мужчина не знал, может и меньше, а кто пытал? Нет, это не менты и СБ-шники, нет, это другие, он узнал их по запаху, раз уж он у них, значит с ними не договоришься. Есть предел человека, у любого человека есть предел, и он тоже заговорил. А что теперь? За спиной горит костер, ты сидишь с гробу, связанный, а перед тобой сотни, тысячи обезумевших от горя и ненависти лиц, жаждущих твоей крови, и неспособные этой кровью насытиться, никогда, эта жажда вечна, вечна, как этот мир…
Все это тоже промелькнуло в голове у Виктора, он не видел в гробу палача, убийцу, он видел безумца, он видел безумцев, готовых при малейшем звуке броситься на этого жалкого человека и разодрать его на куски, дай только знак, дай им знак, Виктор, ведь они от тебя ждут приказа, они верят тебе, они ждут!
Виктор подошел вплотную к гробу и спросил:
– Ты Еремеев Руслан?
– что? Что? – переспросил мужчина, будто бы он не слышал, но он слышал, но не понимал.
– То, что было на видео, правда? – спросил Виктор, голос его дрогнул, последнее слово ему пришлось выдавить из себя.
– Что? Что? – затараторил мужчина, хватаясь то за лицо, то за голову, желая скрыть себя от тысяч глаз. Один взгляд в сторону, и он нашел выход, вывалившись из гроба, он пополз к костру, совершенно не боясь пламени.
– Куда! – крикнул Виктор и бросился его оттаскивать.
На помощь к Виктору бросился бас, вдвоем они с трудом оттащили мужчину от костра.
– Пустите! Пустите! – страшно закричал мужчина. – Я сам, я сам этого хочу! Пустите, ну пустите!
Мужчина заплакал, свернувшись на голой земле. Виктор и бас стояли рядом, не смотря друг на друга, упершись взглядом в землю.
– Так пусть идет! – кто-то крикнул из толпы.
– Туда и дорога! – поддержали другие.
– Я сама ему помогу, дайте я! – истошно закричала женщина, но к ним никто не вышел.
Крики продолжались, пока их не оборвал страшный голос, неожиданно вырвавшийся из груди Виктора.
– Замолчите! Замолчите! – он обвел взглядом стоявших перед ним. – Что вы говорите? Вы только послушайте себя, что вы говорите?!
Толпа загудела, задним рядом не было видно и слышно, толпа волновалась. Из нее выбежала запыхавшаяся девушка из медиапалатки и прицепила на Виктора переносной микрофон, в руках у нее была камера, на экране появилась картинка, костер, мужчина на земле и яростный взгляд Виктора.
– Вы хотите его убить? Сами хотите убить своими руками? – загремел голос Виктора, – а разве вы убийцы? Разве кто-то из вас хочет стать убийцей? Нет, никто не хочет, вы хотите, чтобы кто-то другой это сделал, другой, но не вы!
– Так он сам хотел, зачем ты его остановил? – выкрикнул кто-то из толпы.
– Зачем я его остановил? Затем, что мы не убийцы, нет, не мы – убийцы они! – неожиданно рука Виктора указала в сторону 1-й Тверской-Ямской улицы. – Они там! Это они покрывали вот их! Они допустили это! Они не считают нас за людей! Но мы должны остаться людьми, мы не должны перейти эту грань, только тогда мы сможем их победить!
Толпа молчала, девушка с камерой шумно дышала, восхищенно глядя на него, освещенного жаром костра, с неистовыми красными глазами.
– Для чего мы собрались здесь? Для кого мы собрались здесь? Задайте себе вопрос, задайте и ответьте сами! Для живых, мы здесь для живых! В этом костре должна сгореть не наша память, не наша боль – нет! Тысячу раз нет! В этом костре должна сгореть наша рабская воля, наше ничтожество! И сгорев, должен родиться из пепла новый человек! Я не призываю к революции, нет – это кровь, которую прольют честные и невинные, а взрастут на ней лживые и подлые! Зажгите костер у себя в душе, в своем доме! В своем дворе, городе! Боритесь с этой мразью, бейте ее же оружием, не жалейте, добивайте! Вот, для чего мы здесь, чтобы показать пример, для этого… В наших сердцах нет больше места для боли, там нет места ни для чего, значит настало время перемен!
Толпа заглушила его, поддерживая, повторяя его слова. Камера задрожала в руках девушки-оператора, влившись в общую волну, она кричала вместе со всеми.
На самом краю площади, прислонившись к дому, стояли Петр Ильич и Вова. Им было все видно и слышно. Вова смотрел во все глаза, удивленно взмахивая руками, переглядываясь с Петром Ильичом.
– Думаешь, что-то будет? – спросил Вова.
– Думаю, что нет, – покачал головой Петр Ильич.
– Ну почему же? А я хочу в это верить.
– Верить можно, даже полезно, но не до фанатизма. А не будет потому, что стаду нужен пастух, а они хотят все вершить на основе свободного выбора людей, а это еще никому не удавалось.
– Но это было раньше, сейчас люди другие!
– Ты уверен? Вот уж не нам с тобой об этом говорить и уж тем более в это верить, – покачал головой Петр Ильич. – Люди никогда не изменятся, никогда.
– Ох, вот знаю, что ты прав, но хочется возразить! – засмеялся Вова.
– И возражай, это полезно. А парня этого жалко, сомнут его, перемелют в пыль.
– Ну, это если он к ним попадется.
– А другого пути нет. Ладно, у нас своих проблем хватает.
– Это да, опять завтра на ковер к этим придуркам, – Вова нервно дернул головой. – Я вот не считаю, что мы сделали плохо, четко отработали, все, как положено.
– Не совсем так. Нам бы это простили, если бы было военное время.
– Подожди, а что нам наш генерал говорил до этого, разве не отдал приказ действовать на свое усмотрение, что нам объявлена война?
– Это был устный приказ, бумажки нет, это плохо. Тут князь прав. И зачем он полез в это дело?
– Затем, что он друзей не бросает! – ответил Вова.
– Это, конечно, хорошо, но если все будут бросаться на амбразуру, то кто будет воевать в итоге?
– А вот об этом я не подумал, – Вова почесал голову. – Ты, наверное, прав. Незачем ему было лезть туда.
– Что сделано, то сделано. Смотри, как разбушевались, – Петр Ильич кивнул на толпу на площади. – Еще немного и с факелами на Кремль, а?
– Ну, это вряд ли. Еще не дожали мужичка до смерти, не встанет.
– Не встанет, но голову начал поднимать.
– И пусть не опускает!
Петр Ильич и Вова демонстративно сидели за столом Дениса у окна и играли в карты, бравируя выученными в начале службы тюремными выражениями. Вова выигрывал, то и дело отвешивая Петру Ильичу щелбаны, Петр Ильич терпел, не ведя даже бровью.. К ним подсел плотно сбитый мужчина с короткими черными волосами и накаченной как у борца шеей. Сломанные уши довершали облик, портил впечатление излишне высокий голос, так неподходящей к его внешности.
– Привет, ребята! – поздоровался мужчина и звонко хлопнул им по ладоням тяжелой кистью. – Чего это вы тут делаете?
– Не видишь, Андрюха, готовимся к посадке, – ответил ему Петр Ильич, вымучивший победу у Вовы.
– А, ну это всегда полезно, – усмехнулся Андрей, внимательно следя за тем, как Петр Ильич отвешивает заслуженные щелбаны Вове. – Пока вас не определили, есть у меня пара новостей.
– Давай, что там на ниве уголовщины взросло? – спросил Вова, потирая красный лоб.
– Да ничего особенного и не взросло, все как обычно. Помните, мы ребят в области взяли по подозрению в убийстве гражданина Сидорова Д.?
– Это админа того фонда, да? – спросил Вова.
– Да, именно, – подтвердил Андрей. – Петр, ты же знаешь, это дело отдали нам в отдел, ты уж не серчай, мы бы его никогда не взяли себе сами.
– Конечно, все висяки нам. И что, отпустили ребят, верно? – усмехнулся Петр Ильич.
– Ну как отпустили, по делу они, конечно, не пойдут, обыкновенные гопстоперы, решили тачку угнать, чтобы потом на разборку скинуть. А так да, ничего они не знают, божатся, что не имеют к этому никакого отношения, да я и сам вижу, что лохи обыкновенные. Их дело барсетки и легкие гоп-стопы, на мокрое они не пойдут, не тот контингент, – ответил Андрей. – А так больше следов-то и нет. Все камеры просмотрели, как назло, ничего не видно, одни тени, а что по ним установишь? Да видна машина, но ни номера, ни даже марку не разберешь, короче глухарь.
– Вы его уже на полку положили? – спросил Петр Ильич, неуклюже тасуя колоду.
– Обижаешь, оно у нас в топ-листе, одно из первых, вот так.
– Ладно, я так, ерничаю. Сам знаю, что дело глухое, – Петр Ильич хлопнул его по плечу. – А что еще расскажешь? Не гоп-стоперов же ты пришел нам предъявлять?
– А, нет, конечно, – засмеялся Андрей. – Есть еще один интересный момент. Помните бухгалтера этого фонда, она еще не вылазила из больницы в СИЗО?
– Анисимова Н. И., – как автомат ответил Петр Ильич. – И что с ней, отпустили?
– Можно сказать и так, в СИЗО ее больше нет. Померла она, странно так померла, быстро. Как в камеру вернулась, так через два дня приступ, а там язва открылась, ну и в туже ночь, как говорится, богу душу то и отдала, – развел руками Андрей, выражая недоумение. – Чудеса, не поверишь, пока сам не увидишь.
– Хм, долго они ее держали, – покачал головой Петр Ильич. – Я все думал, когда она расколется, а она молчала, настоящий кремень.
– Так чего сразу не мочканули? – удивился Вова.
– Черт их знает, а вдруг сама, а? Вскрытие пока ничего не обнаружило, – сказал Андрей.
– А ты ее к нашим переведи, знаю я тамошних, они и топор в спине не заметят, скажут, что стигматы открылась, смерть от кровопотери, – сказал Петр Ильич.
– А что ты думаешь, кто-то помог? – насторожился Андрей.
– Я просто в этом уверен, – сказал Петр Ильич. – Ты же знаешь, что я еще тогда требовал перевести ее в другую больницу, чтобы образцы тканей отобрать на анализ.
– Да, я помню эти документы в деле, тебе три раза отказывали, – сказал Андрей.
– Вот-вот, а теперь откинулась на тот свет, значит что? А значит, что травили ее все это время, потихоньку, помаленьку. Ты к князю иди, пока он здесь, напишет обоснование, а то захоронят, небось еще и кремировать хотят?
– Откуда знаешь? – поразился Андрей. – Вот чего тебе это дело не оставили?
– Того, слишком много сую свой нос не туда, а еще я психопат, как считают у нас в управлении, – объяснил Петр Ильич. – Что по убийству Артема?
– Вообще ничего, – вздохнул Андрей. – У нас весь отдел занимается, сам понимаешь, дело чести. Но по нулям! Ни одной ниточки. Даже фоторобот, который составил Денис, ничего не дает. Вроде весь город в камерах, везде люди, а в итоге пустыня – никто, и ничего, и нигде.
– Жаль, – проговорил Петр Ильич, он увидел, что пришел Константин Павлович и кивнул Андрею. – Иди с князем поговори.
– Сейчас, надо подготовиться, – сказал Андрей.
– А что с тем педофилом, забыл, как его фамилия. Он еще жену свою задушил? – спросил Вова.
– Ты про Позднякова? – удивился Андрей. – А что с ним? Жив и здоров. Находится в санатории, колют ему что надо, он и булькает что-то и под себя ходит. Все, как и положено – на лечении.
– С него толку мало, – сказал
