припомнить не более двух десятков посещений города, пугавшего его своим шумом и обилием спешащих по своим делам людей. Он не попал в армию из-за психического расстройства, отмеченного у него ещё в детстве. Иван панически боялся открытых пространств и громкого шума. День за днём проводил он в молитвах, хозяйственных работах и чтении церковных книг, которые вместо букваря использовал его наставник. В школу мальчик никогда не ходил.
Иван в некотором роде был лишён детства в самом распространённом понимании этого слова. Детства с шумными играми и забавами, солдатиками и стреляющими присосками пистолетами, был он лишён и общества сверстников, не говоря уже о сверстницах. Он боялся даже посмотреть на воплощение порока, прятал глаза при появлении рядом молоденьких девушек и старался тут же уйти прочь. Несколько раз ещё в юности отец Сергий уличал воспитанника в греховном интересе к некоторым свои органам и нещадно бил того палкой по рукам а потом по нескольку часов заставлял стоять на коленях, громко читая молитвы.
Со временем Ивана всё больше стал впечатлять образ Иисуса. Сначала по-детски непосредственно, но с возрастом вполне осознанно юноша всё настойчивей пытался представить себе всю невыносимую тяжесть мучений спасителя. Нечеловеческая боль, испытанная сыном бога, липким тошнотворным комом ворочалась во впалой груди. Он сначала легко колол себя иголкой, но со временем добрался до гвоздей и тисков…поначалу бескровно, но затем и с кровью. Несколько лет Иван методично истязал себя, отодвигая болевой порог всё дальше и дальше…куда-то за пределы человеческого тела. Однажды, за несколько мгновений до перехода от жутких конвульсий, вызванных болью, в сладостное бессознательное состояние, Иван, вдруг ясно ощутил, что тело ослабило свою хватку и душа, радостно затрепетав, коснулась небес…и мимолётное прикосновение это наполнило его до самых пределов существа такой всеохватывающей верой, что он испытал долгий сладостный оргазм. Мощная горячая струя семени обожгла живот…цепная реакция высочайших вибраций несколько раз пробежалась по всем клеточкам тела, расплавив позвоночник.
Находясь в бессознательном состоянии, Иван впервые в жизни познал видение. Откуда-то из тумана на него смотрели добрые бездонные глаза Иисуса. Юноше, вдруг, стало стыдно за свой оргазм, но взглянув в эти глаза, он понял, что это была не животная, недостойная человека похоть, а дар спасителя…настоящий религиозный экстаз.
Отец Сергий давно заметил эти устремления воспитанника, поощрив того и дальше умерщвлять грешную плоть во имя спасения бессмертной души…священник был по-своему доволен.
Однажды услышав от наставника о незаживающих стигматах, появляющихся у некоторых верующих в тех местах, где были нанесены раны Иисусу, Иван страстно возмечтал о них. В своих многочисленных молитвах юноша истово просил бога испытать его веру, указать путь, подать знак. Молитвы его с каждым годом становились всё глубже, искренней, неистовей. Начинал он, как правило, тихо и неуверенно, но уже через десять-двадцать минут состояние исступления овладевало им и молитва становилась по-настоящему неистовой.
В такие моменты Иван терял ощущение реальности…он плакал, то заламывал руки, то простирал их к распятию…стирал кровяные корки с едва заживших коленей.
- Господи! – стенал он, вкладываю всю доступную энергию в каждое слово. – Господи Иисусе! – молитва эта лилась из его души, была придумана им много лет назад, после того, как наставник разрешил обращаться к богу своими словами. – Спаси и сохрани! Подскажи, господи! Подскажи и дай сил понять! Дай сил уразуметь! Дай сил следовать твоему указанию! Испытай меня господи! Ни боли я не боюсь, ни смерти, ни неволи, ни зла людского…одного лишь боюсь, господи, не услышать и не понять тебя! Пройти мимо промысла твоего, мимо слова, мимо знака, не уразумев и не исполнив! Убереги от греха, господи! Научи, защити, направь, образумь….
В один из весенних вечеров после напряжённой молитвы Иван вышел в заброшенный цветущий сад, тянувшийся почти от самого храма до обрывистого берега реки. В сгущающихся сумерках хорошо было видно зарево большого костра, полыхавшего где-то в глубине между деревьями. На фоне огня мелькали человеческие фигуры, слышались громкие пьяные голоса, бренчала нестройно гитара. Иван огорчился тому, что не сможет пройти по узкой извилистой тропе, ведущей между яблонями, к его любимой скамейке на крутом утёсе, нависшем над водой. О том, чтобы столкнуться в темноте с пьяной компанией не могло быть и речи…другого же пути к его укромному месту не было, мешали непролазные кусты. Раздосадованный он развернулся чтобы уйти, но замер, остолбенев от услышанного. Несколько хриплых голосов затянули песню: «С причала рыбачил апостол Андрей; Спасистель ходил по воде! И Андрей доставал из воды пескарей, а спаситель погибших людей…» Никогда и нигде Иван не слышал раньше эту песню. Почти перешедшие на крик хмельные певцы давали ясный ответ на так давно и настойчиво мучавший его вопрос: «Видишь – там на гореее, возвышается крест! Под ним десяток солдааат! Повиси-ка на нёёём! А когда надоееест – возвращайся назад! Гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде вдвоёёём!» Второй и третий припевы юноша слушал, уже стоя на коленях, рыдая и шёпотом благодаря бога.
- Ты не смог. – не то спросил, не то констатировал отец Сергий, когда Иван появился в храме после поездки в Чечню.
- Они не захотели убивать меня. – глядя в пол вымолвил юноша. – Они не враги нам.
- Что? – священник сверкнул окружёнными паутиной морщин глазами.
- Они признают учение Иисуса.
- Ты слушал их? Как ты мог? Они извращают учение!
- Я не мог не слушать.
- Ты не мог заткнуть уши! – впалая щека отца Сергия нервно и быстро дёргалась. – Но сердце твоё должно было остаться глухим!
- Я хочу лишь понять! – Иван впервые в жизни повысил голос на наставника.
- Кто ты такой, чтобы подвергать сомнению вековые истины! Ты мог лишь покорно молиться о спасении! Ты предал святую веру, предал Иисуса, предал меня!
- Я не предавал Иисуса! – юноша поднял глаза на наставника, и тот вздрогнул.
- В тебя вселился бес! – попятился он, неистово крестясь. – Вон отсюда! Изыди!
Иван несколько дней пролежал в старом доме, оставшемся после смерти матери. Он иногда и раньше уединялся тут. Свет давно отключили, было грязно и сыро. Он питался одними сухарями, топился хворостом, собранным во дворе, молился при свете свечей.
Что-то изменилось в нём. Какое-то сомнение прокралось в его метущуюся душу. Он по-прежнему молился Иисусу, был предан ему всем сердцем…но слова боевиков о том, что Иисус всего лишь один из многих посланников, постепенно открывающих людям божественную истину, не шли у него из головы. Текучие живые мысли эти без труда преодолели неподвижно застывшие каноны, обогнули вековые столпы веры и занесли зёрна сомнений. Иван, ощущая как медленно рушится его вера, не знал, что делать. Вернее вера не рушилась…она получила побуждение развиваться, расти и выйти за рамки, отведённые ей ранее.
На Пасху Иван страстно захотел яиц. Словно из склепа вышел он на залитую весенним солнцем улицу и, щурясь, неторопливо направился в ближайший магазин.
В обшарпанном давно не крашеном продуктовом павильоне, обклеенном разноцветными рекламными плакатами, стояла Роза – дородная цыганка в пушистом шерстяном платке и потёртой кожаной куртке поверх аляповатого коричневого платья. Три чумазых ребёнка непонятного пола лет пяти-семи облепили прозрачную витрину с колбасами и рыбой. Когда вошёл Иван, Роза, громко горланя и быстро тыкая пальцами в разные стороны, выбирала товар.
- Печенье хорошее? Вон то!
- Да. – как заведённая, металась за прилавком молоденькая светловолосая продавщица.
- Нет. – тут же давала отбой цыганка. – Лучше шоколад…этот хороший?
- Хороший.
- Ещё воду вон ту мне давай! – Роза одним пальцем прижимала к блюдечку около кассы пятисотку.
- Апельсиновая пойдёт?
- Пойдёт. – она подвинула деньги вперёд, и как только девушка взялась за купюру, цыганка крикнула так, что та отскочила. – Соль! Ай, чуть соль не забыла! Рома мой сало солить собрался!
- Пожалуйста. – продавщица бросала беспокойные взгляды то на покупательницу, то на неожиданно начавших громко клянчить детей.
- Всё. Быстрее сдачу давай! – махнула рукой Роза, кидая продукты в пакет и отталкивая обступивших её цыганят. – Спешу я.
- Восемьдесят три рубля. – выдохнула девушка облегчённо.
- Я же тебе пятисотку дала!
- Как?
- Только что дала! Вон туда ты её положила! – цыганка потянулась через прилавок к кассе.
- Вы не давали! – оттолкнула её руки девушка.
- Ах, ты такая молодая, а уже аферистка! – Роза поставила пакет на стойку. – Забери товар! Отдай деньги! Больше сюда не приду и всем расскажу, как вы тут работаете!
- Вы не платили! – продавщица потянула пакет на себя.
- Подавись! На свечки себе мои деньги оставь! Себе и родным своим! За пятьсот рублей беду в дом приведёшь!
В глазах девушки появился животный страх, она отпустила пакет и попятилась назад. Глаза её, моля о помощи и в поисках поддержки, встретили взгляд Ивана.
- Пошла отсюда вон! – крикнул он на цыганку.
- А ты чего лезешь? – обратила та на него чёрные бездонные глаза. – Тоже на тот свет спешишь?
- Как бешеный пёс не принесёт охотнику добычу, так и незаслуженное проклятье не сбудется! – уставился юноша на Розу. – Твоё к тебе вернётся! – медленно пошёл он на неё. – Забирай всё своё себе! Именем Иисуса! – Ивана мелко и часто затрясло, но это был не страх, а невероятная сила…состояние, испытанное им не раз во время молитвы вмиг накрыло его, словно образовав между ними огненную стену, испепелившую чары, исходившие от цыганки.
Несколько мгновений этого магического противостояния Иван, не мигая до предела открытыми глазами смотрел на соперницу, ощущая ничтожность своры той нечестии, которую она привычно спустила, желая пробудить животный страх.
Роза замолчала…как-то сразу сникла, осунулась, приняла виноватый вид. Она, не глядя, нащупала позади себя одного ребёнка и потянула к выходу, остальные послушно поспешили следом.
- Спасибо. – вытирала слёзы продавщица. – Она очень меня испугала.
- Не бойся. – Иван словно смотрел на себя со стороны и не узнавал. Он не мог понять, откуда взялся тот второй, который смог так отважно и умело дать отпор, быстро найдя нужные слова, мобилизовав мысли и чувства. – Три яйца дай мне, пожалуйста. – вспомнил он зачем пришёл.
Иван не знал, что делать дальше, как жить. У него не было не только работы и профессии, но даже образования. Почти закончились деньги, которые дал ему отец Сергий перед поездкой в Чечню. Из документов были только паспорт и военный билет в котором стояла статья, красноречиво говорившая о его психическом расстройстве.
Самым же тяжким испытанием стала для него любовь. Впервые в жизни он приоткрыл маленькое окошко в своё сердце, но этого оказалось достаточно, чтобы сильное, приводящее в дрожь чувство, захватило его почти не знавшее нежности и тепла существо. Предметом обожания стала Света – та самая продавщица из павильона. Она была искренне благодарна Ивану за своё спасение.
