Кишен и Ранбир питались, в основном, в лавке чаата, а когда у них не хватало денег, они шли подработать на поля сахарного тростника к дяде Ранбира, и зарабатывали рупию[36] за день. Впрочем, Кишен не любил работать, поэтому Ранбиру приходилось отдуваться за двоих, и потому денег на чаат никогда не было в избытке. Ребятам приходилось изворачиваться. Например, задачей Кишена было прикарманивать любые свободные деньги, валявшиеся где-то в доме его отца. А иногда они подкреплялись каким-нибудь плодом, украденным с фруктово-овощного лотка, пока никто не видит.
Ранбир хорошо умел бороться. Вот почему ему удавалось оседлать буйвола. Он был лучшим борцом на всём базаре. Не слишком умный, зато сильный, он был подобен большому дереву — сколько его ни толкай, он не сдвинется с места, на котором утвердил свои большие стопы. Однако он был мягок по натуре, и женщины часто доверяли ему присмотреть за детьми, когда сами были слишком заняты. Ранбир баюкал детей и пел им, и в такие моменты он был счастлив.
Невинность была неизменной чертой Ранбира. Казалось, он испробовал горестей жизни сполна, но это его не ожесточило. Однажды ночью он угодил в пленительные руки местной храмовой танцовщицы[37], он действовал согласно инстинктам, его наслаждение было непредумышленным, и всё это происшествие он быстро позабыл. Позабыл он, но никак не Сури — бич всего базара — разведавший об этом и шантажировавший тем, что расскажет о произошедшем родителям Ранбира. Это ставило Ранбира в зависимость от Сури, которому он теперь старался угождать время от времени. Оковы можно было сбросить лишь в такой день, как праздник Холи.
На следующее после вечеринки у Капура утро, Ранбир, Соми и Расти сидели в лавке чаата и обсуждали обстоятельства Расти. Ранбир был подавлен, его волосы тоскливо свешивались на лоб, и на Расти он старался не смотреть.
— Это всё из-за меня. — хрипло сожалел Ранбир, — Мне очень стыдно.
Слизывая соус с пальцев, Расти засмеялся и скомкал свою тарелку из бананового листа.
— Балда, за что ты извиняешься? За то, что сделал меня счастливым? За то, что вытащил меня от опекуна? Я вот ничуть не жалею, уж поверь.
— Ты не злишься? — удивлённо спросил Ранбир
— Нет, но такими разговорами ты меня точно разозлишь.
Ранбир просиял и хлопнул Соми и Расти по спине с таким энтузиазмом, что Соми выронил свою тарелку с алу чоле[38].
— Давайте, господа, я угощу вас пани пури, да как следует, чтобы вы больше не смогли ничего есть пока я не вернусь из Массури.
— Массури? — удивился Соми, — Ты собираешься в Массури?
— В школу!
— Именно так. — раздался голос откуда-то со стороны двери, говорящий же был скрыт в чаду. — Теперь нам на это хватит.
— Это чёртов миллионер Кишен, явился покрасоваться. — проговорил Соми, и добавил, уже громче, — Заходи, Кишен, присоединяйся к нашей трапезе из пани пури.
Кишен появился из клубов пара, вышагивая с нарочитым чванством, руки в карманах — среди всех присутствовавших только на Кишене были брюки, а не свободные хлопковые штаны.
— Ого. — воскликнул Соми, — Кто тебе поставил фингал?
Кишен не спешил отвечать, вместо этого он сначала уселся напротив Расти. Рубашка его свесилась на брюки, а брюки натянулись на коленях. У Кишена были кустистые брови, буйные лохматые волосы, и капризный рот. Хмурое выражение лица было для него обычным, и не выражало его настроение в текущий момент. Развязность Кишена, богатство, неприветливое лицо и пренебрежительные манеры непостижимым образом располагали Расти к нему.
Кишен слегка постучал указательным пальцем по своему носу, как всегда делал в моменты некоторого волнения.
— На меня навалились те чёртовы борцы.
— За что? — спросил Ранбир, нетерпеливо выпрямившись.
— Я натягивал сетку для бадминтона на майдане, а те парни подвалили и сказали, что заняли это место для занятий борьбой.
— И что потом?
Изображая американский акцент, Кишен начал произносить слова более выразительно:
— Я сказал им ка-атиться к чер-ртям.
— И они тебя забороли? — рассмеялся Ранбир.
— Да, но я не ожидал, что они ещё и побьют меня. Готов поспорить, что если бы вы, ребята, были там, они бы не посмели. Так ведь, Ранбир?
Ранбир улыбался — он знал, что сказанное Кишеном было правдой, но предпочёл не разглагольствовать о своей доблести и прекрасной физической форме.
Кишен обратил внимание на новичка:
— Это ты мистер Расти?
— Да, это я. Это ты мистер Кишен?
— Я мистер Кишен. Ты умеешь боксировать, Расти?
Не желая быть втянутым в местные неурядицы, Расти сказал:
— Ну, с борцами я никогда не боксировал.
Соми сменил тему:
— Сегодня вечером Расти придёт побеседовать с твоим отцом. Тебе нужно убедить твоего папу дать ему работу учителя английского для тебя.
Кишен постучал себя по носу и лукаво подмигнул Расти.
— Да, папочка говорил мне о тебе, назвал тебя профессором. Ты можешь стать моим учителем при условии, что мы не будем слишком усердствовать в учении. А ещё ты должен помогать мне, когда я буду им врать, и говорить, что я очень усерден. Тогда, конечно же, ты будешь моим учителем, как пить дать. Лучше ты, чем настоящий учитель.
— Я попробую всем угодить. — сказал Расти
— Ты настоящий умник, если сумеешь. Впрочем, я думаю, ты действительно умник.
— Да. — согласился Расти и сам поразился тому, как легко и просто сказал это.
*
Поскольку Расти и Кишен познакомились, Соми посчитал, что им следует пойти в дом Капуров вместе, так что, этим же вечером, Расти, раз уж повстречал Кишена на базаре, пошёл вместе с ним.
Перед единственным салоном кино, расположившемся напротив базара, стояла беспокойная толпа.
Людям приходилось прокладывать себе путь в кино с боем, так как никакой организованной очереди или системы бронирования билетов не было.
— Здесь что-то случилось? — спросил Расти.
— А, нет. — ответил Кишен, — просто сегодня «Лорел и Харди»[39], они очень знамениты. Всякий раз, когда дают популярное кино, тут поднимается чуть ли не восстание. Но я знаю, как пробраться туда через крышу, как-нибудь я тебе покажу.
— Звучит дико.
— Ага. Крыша протекает, так что обычно люди берут с собой зонтики. А ещё еду — когда ломается проектор или электричество сбоит, нам приходится ждать довольно долго. Иногда, если ожидание затягивается, сюда приходит чаат-валла и неплохо подрабатывает, продавая перекус.
— Дико звучит. — повторил Расти.
— Ты привыкнешь. Будешь жвачку?
Челюсти Кишена беспрестанно трудились над куском жевательной резинки, ощутимо увеличившейся за последние три дня — он брал новую пластинку едва ли не каждый час, не выплёвывая прежнюю. Расти уже видел индийцев, жующих паан[40] — смесь на основе листьев бетеля, окрашивающая рот красным соком, но Кишен был не таков как любой из индийцев, которых Расти видел прежде. Юноша принял пластинку жвачки, и двое погрузились в молчаливое сосредоточенное жевание, ритмично работая челюстями весь остаток пути. Время от времени Кишен издавал внезапные всасывающие звуки.
Как только они вошли в переднюю, Мина Капур набросилась на Кишена:
— Ага, наконец ты соблаговолил явиться домой! Здорово же ты придумал — попросить у отца денег так, чтобы я не знала! И как только ты это провернул, Кишен-байя[41]? Где они?
Кишен, не спеша, прошёл через комнату и устроился на диване:
— Я их потратил.
Мина, в изумлении и беспокойстве, приложила ладони ко рту:
— Что значит «потратил»?
— Проел.
На Кишена обрушились две звонкие пощёчины, пальцы матери оставили белые следы на щеках мальчика.
Расти попятился к двери, смущённый столь личной семейной сценой.
— Расти, не уходи! — крикнул Кишен, — или она так и будет меня лупить!
Капур, всё в том же зелёном одеянии и со щетиной, вышел из прилегающей комнаты, переключив внимание жены на себя.
— Зачем ты дал ребёнку столько денег? — вопрошала она, — Ты прекрасно знаешь, что он потратит их на всякую сомнительную снедь на базаре, и, в конце концов, заболеет!
Расти ухватился за возможность угодить всей семье: выручить мистера Капура, успокоить его жену, а заодно завоевать уважение Кишена:
— Это всё из-за меня. — сказал он, — Это я позвал Кишена в лавку чаата. Мне очень жаль.
Мина Капур утихла, а её взгляд смягчился. Расти вызвал в ней добрые чувства, основанные, как он и подразумевал, на жалости к ему, и удовлетворённой гордости. Мина была горда тем, что её сын поделился деньгами с тем, у кого их явно не было.
— Я тебя не заметила, входи.
— Я просто хотел объяснить по поводу денег.
— Заходи, не стесняйся.
Улыбка Мины была полна добротой, которую Расти не распознал. Без особой причины он чувствовал себя одиноким и скучал по Соми, ощущая себя без него растерянным, беспомощным и неуклюжим.
— И вот ещё что... — сказал он, вспомнив о работе учителем английского.
— Входи же, мистер Расти.
Впервые Мина обратилась к нему по имени, и это мгновенно сделало их равными. Она была элегантной женщиной, намного младше Капура, её черты были правильны, а голос нежным, но уверенным. Волосы её были собраны в аккуратный узел и перевязаны нитью цветов жасмина.
— Входи, входи.
— Я про обучение Кишена. — промямлил Расти.
— Заходи, и сыграй с нами в карром. [42] — послышался голос Кишена с дивана. — Мы все не очень хорошо играем. Заходи, садись, па-артнёр.
— Он воображает себя американцем. — сказала Мина, — Если увидишь его в кино, тащи его оттуда прочь.
Из соседней комнаты принесли доску для каррома, и решили, что Расти будет в команде мистера Капура.
Игра началась, но развивалась она вяло, потому что Капур то и дело уходил из-за стола, чтобы, скрыться за ширмами, откуда слышалось звяканье бутылок и стаканов. Расти боялся, что Капур напьётся до того, как они договорятся о работе.
— Моя жена, — сказал Капур громким шёпотом в сторону Расти, — Больше не разрешает мне пить на людях. Так что мне приходится бегать к буфету.
Он выглядел грустно, а на его щеках виднелись дорожки слёз, вызванные не нагоняем от Мины, который он проигнорировал, а жалостью к самому себе. Капур часто себя оплакивал, в основном, бессонными ночами.
Всякий раз, когда Расти загонял шарик в лузу, Капур восклицал:
— Отличный удар, отличный удар! — будто они играли в крикет, — Только бей легонько, легонько…
Когда наступала его собственная очередь, он подталкивал шарик так слабо, что тот откатывался не более чем на пару сантиметров от его пальца.
— Играй нормально. — ворчала Мина, явно собиравшаяся победить. Но Капур вновь вскакивал с места, и все оставались ждать, под мелодию звенящего стекла.
Игра была довольно раздражающей. Капур настойчиво поучал Расти, как загонять шарик в лузу, и каждый раз, когда Расти промахивался, Мина самодовольно и высокомерно говорила: «Спасибо», и это злило юношу.
— Спасибо. — жеманно сказала Мина.
— По сравнению с тобой, мы отлично играем! — веселился Кишен, подготавливая доску к следующей партии.
Капур внезапно заинтересовался игрой:
— Кто выиграл? Я спрашиваю, кто