вы так? Я ж спрашиваю почеловечески, а вы…
- Я тебе, что литературный критик? На мой взгляд, так это никуда не годится! Если хочешь – я отвезу твои стихи в редакцию газеты «Голая Пристань» - они должны будут тебе ответить.
В очередной свой выезд, он заехал в редакцию и отдал тщательно упакованные в пакет стихи Вячеслава одному их работников газеты.
Черкасов не знал, что ответила ему редакция, но больше, слава Богу, Анд-
рей к нему со стихами не приставал, во всяком случае - пока.
В один из будних дней, дивизиону представили девушек, прибывших служить, сейчас сказали бы по контракту, а в те времена, это называлось по договору. Прибыли две поварихи, и четыре планшетистки.
Если с поварихами, в плане работы, все обстояло, более или менее нормально, то планшетистки, уже на следующий день опоздали на утренний развод. Разозлившийся командир вызвал из караула отдыхающую смену и приказал ей немедленно, привести девчонок-планшетисток на развод, в каком бы виде и состоянии они не находились.
Весь дивизион буквально «упал», со смеху, когда «военнослужащие планшетистки», не продрав еще спросонья глаз, спотыкаясь и лениво огрызаясь на караул, подталкивающий их прикладами в мягкие и интересные места, встали перед строем. Девчонки были: кто в пижаме, кто в ночнушке с бигудями, кто-то в кружевных, под старину панталончиках, в общем, вид был «на море и обратно»!
- Вот полюбуйтесь…, - басовито загремел голосом командир, и дивизион замер от любопытства: «Неужели заматерится»? - но Колпаков, досадливо прокашлявшись, сурово посмотрел на девчат, и очень многозначительно буркнул: - Первый и последний раз, ясно?
Девчата, перепуганные его камнеподобной монументальностью, - стартельно закивали непричесанными головками.
- Марш переодеваться и через десять минут, чтоб были у меня в кабинете! – рявкнул командир и отвернулся от планшетисток. Девчонки бросились бежать в свои домики, отведенные им под общежитие, – вслед им раздалось два, или три оглушительных свиста, которые тут же оборвались под свирепым взглядом и окриком Колпакова: - Это что за Христофора Колумба, Николая Миклухо-Маклая, Семена Тяньшаньского, Николая Пржевальского, Юрия Лисянского, капитана Седова – старого волка морского…, - раздалось свирепое рычание командира. После случая в столовой со старшим лейтенантом, подполковник остерегался материться, но потом, перечислив всех, известных ему путешественников и мореходов, не сдержался и добавил: …из-за вас глядей, так вашу мать! И нам хрен маме вашей!!!
Строй загудел. Загудел восторженно и одобрительно. Долго еще солдаты пытались воспроизвести его пламенную «оду» людям интересующимся побродить и походить под парусом по белу свету.
Несмотря на внешнее благополучие дел с поварихами, инцидент с одной из них, все-таки, имел быть место, и был он, прямо сказать, далеко не из приятных.
Одна из «работниц питания» - Люба, весьма крупная и упитанная девушка, была отчаянно, и, мягко говоря, груба. Она не раз, очень неосторожно и очень небрежно могла позволить себе ткнуть ножом в руку, в плечо нерасторопного, или не понравившегося ей, но пытавшегося заигрывать с ней солдата. Однажды, не рассчитав движения, она, довольно глубоко, засадила солдату, что-то сказавшему ей, больший столовый нож в плечо, и военнослужащий, зажимая окровавленное плечо, прибежал к Алексею.
- Это что такое? – спросил фельдшер солдата, увидев глубокую колото-резанную рану на его плече.
- Это Люба-повариха! – яростно закричал от злости и боли рядовой, зажимая раненое плечо окровавленной рукой, - Она ткнула меня ножом, хотя я ей ничего плохого не сделал!
Алексей, перевязав военнослужащего, пошел в столовую и потребовал от поварихи объяснений.
- Да пошел ты! – презрительно ответила Люба, - Ты еще будешь путаться у меня под ногами!
В глазах у Алексея потемнело, он еле сдержался, чтобы не обложить ее
матом: «Я иду к командиру дивизиона», - предупредил он.
- Да иди ты, хоть к командиру, хоть к черту, хоть к дьяволу! - отмахнулась от него Люба.
- Рядовая Сыропяткина, с вами разговаривает старший по званию, извольте отвечать по уставу.
- Пошел ты на …! – нагло усмехаясь, ответила повариха.
Больше всего Алексею хотелось в эту минуту, отпустить ей хорошую затрещину и на пять минут стать подполковником Колпаковым, чтобы обложить ее, никак не менее, чем в три этажа. Скрипнув зубами, он отправился к командиру дивизиона.
Войдя в кабинет, Черкасов застал там замполита и начальника штаба дивизиона.
- Товарищ гвардии подполковник, разрешите обратиться гвардии сержант Черкасов, - дрожащим от возмущения голосом произнес Алексей.
- Слушаю вас, - коротко буркнул Колпаков.
- … я считаю, что подобные действия рядовой Сыропяткиной, могут искалечить кого-нибудь из военнослужащих, сделав его инвалидом и непригодным к военной службе.
- Она, что, сука, сдурела? – вызверился командир, - Это чего же она ножом столовым размахалась?! Ко мне эту дрянь, немедленно!
- Разрешите выполнять…?
- … я никуда я не пойду, - отмахнулась Сыропяткина, - надо – пусть приходит ко мне сюда.
- Вы думаете, что вы говорите и, что вы делаете?! – изумлялся Черкасов, - Это же командир! Подполковник!
- А мне плевать! Я сказала, что не пойду, значит, не пойду - уйди – не мешай работать…
- … притащить ее ко мне силой! – брызнул слюной и матом Колпаков.
- Я не могу - я медик - у меня другие обязанности, пошлите за ней помдежа и дневальных…
После посещения кабинета командира, Люба, которую во время «транспортировки» ее к подполковнику, солдатики, очевидно, пару раз «буцнули» под ребра, притихла и не смела больше размахивать ножом, да и в выраже-
ниях стала поаккуратнее.
Вторая повариха – Зоя, симпатичная, стройная хохлушка-хохотушка, очень быстро обзавелась кавалером, которым стал ей крепко сложенный, парень из стартового расчета.
Единственным недостатком «белокурой Жози», как прозвали Зою ребята, был второй ряд из пяти зубов по верхнему нёбу. Смеялась она всегда от души, задорно, весело и на все свои тридцать семь зубов; при этом, повариха запрокидывала голову, так что этот дополнительный частокол из зубов, был превосходно виден всем рядом стоящим и производил на них «неизгладимо-приятное» впечатление.
- Зоя, выдерни ты эти свои лишние зубы, - говорил ей Алексей, - смотришь на тебя, и как-то не по себе становится. Степан не пугается? - А чого ему пугатысь? Ему так, даже как-то и поинтериснее, - смеясь, подмигивала Зоя.
Приближался Новый год, и Вячеслав Добжанский вовсю трудился над новогодним репертуаром… Товарищ гвардии сержант, - обратился он как-то к Алексею: - вот вы со средним специальным образованием и я со средним специальным образованием, и я понимаю это так, что мы должны держаться друг друга и помогать, опять же тоже друг другу! Вот что-то не клеятся у меня сегодня стихи…
- О! Господи! Возвел очи долу Алексей, - опять стихи и опять про кота и кошку?!
- Вот послушайте:
Зима пришла, а мы все служим, -
Забыли девки нас давно,
Служить мы служим и не тужим -
Других найдем мы все равно!
И будут те милей и краше,
Добрей, моложе, будут те,
Придут, любви достойны нашей…
- вот тут, - товарищ гвардии сержант…, тут, у меня небольшая загвоздочка: «Придут, любви достойны нашей…», - повторил он. - Кто придет - это понятно – другие девки придут. А куда они придут? Не на дивизион же они придут – их сюда никто не пустит! Вы не подскажете, куда это они придут, да еще и любви достойны нашей»?
- Ты пишешь, а я должен знать о ком и о чем ты пишешь? - усмехнулся Алексей, довольный уже тем, что в стихах нет никакой сельской живности.
- Товарищ гвардии…
- Ладно, пиши, дарю, - сделал широкий жест рукой Алексей:
Придут, любви достойны нашей,
В своей волшебной красоте!
- Смотри, как здорово! – восхитился Вячеслав, - «В своей волшебной красоте…!», - с наслаждением повторил он, - И все, и больше ничего не надо! А ты, то есть, вы, товарищ гвардии сержант, - поправился он, - почему стихи не пишите?
- Брось, Славик, не бери в голову – у меня это получилось совершенно случайно…!
***
- … Папа, подъезжаем к Киеву, - выдернул его из воспоминаний голос дочери.
Выйдя на перрон, Алексей ничего нового на нем не увидел. Перрон, как перрон, вокзал, как тысячи других вокзалов.
Алексей тяжело вздохнул: «Сейчас бы по городу пройти, по Крещатику, подышать его воздухом напоенным зеленью каштанов, пойти еще раз к памятнику Богдану Хмельницкому, к республиканскому стадиону, на котором он наблюдал когда-то за игрой любимой тогда команды «Динамо»…
Черкасов любил Киев и, раньше довольно часто бывал в нем, то ли на со-
ревнованиях, то ли с концертами. Во время посещений этого замечательного города он побывал: в знаменитой Киево-Печерской лавре, в Андреевской церкви, которую спроектировал великий Растрелли, в Софийском соборе, в других святых и памятных местах украинской столицы.
Все эти, не очень частые, но памятные поездки, происходили в молодости и сейчас, память о них вызывала ностальгию и сожаление. Украина и Россия стали независимыми, никак ни связанными друг с другом государствами, и их дороги все больше, благодаря политике нынешних правителей Украины, расходились в разные стороны. Это обстоятельство его очень расстраивало и, само собой, не привносило никакой радости и вдохновения в душу.
Дали отправление, набирая скорость, подъехали к месту, с которого был хорошо виден монумент «Родина-мать». Восьмидесятиметровая, бронзовая с позолотой, фигура женщины с мечом в одной руке и щитом в другой, возвышалась над Днепром в том самом месте, где советские солдаты форсировали реку с целью освобождения Киева.
Переехали мост, уже в наступающих сумерках. Затем все затянулось темной пеленой; внизу тускло блестели свинцом воды реки; вдали остались видны огни в окнах домов, огни на фонарных столбах. Постепенно исчезли и они, и никаких статуй, никакой лавры, никакой буйно растущей и укрывавшей город зелени…
«А были ли мы, вообще, в Киеве»? - только стук колес: Были-были, были- были, были-были…, - подтверждал, что да, таки - были!
Во время ужина, Черкасовы наперебой рассказывали детям, все, что знали об этом городе, вызвали у них к нему неподдельный интерес и просьбу - когда-нибудь посетить его вместе с ними…
***
«На чем я остановился? – спросил себя Алексей, укладываясь поудобнее в постели, - А-а, я вспоминал! Было что-то про повариху Зою и ее второй ряд зубов? Вскоре Степан и Зоя поженились и в дивизионе, до Нового Года ничего такого и примечательного, стоящего внимания, не проходило
Новый 1967 Год, встретили так хорошо, как можно хорошо встретить его,
находясь на срочной службе в Армии. С небольшим концертом выступил
коллектив художественной самодеятельности обеих дивизионов, в котором
принял участие и Алексей.
Затем все старослужащие, каковым был уже и Алексей, причем он был самым старослужащим в дивизионе, так как служил не с сентября, октября и так далее, как все нормальные солдаты, а с июня; в общем, «деды» дружно прокричали:
