Тени перед чертой

голову не пришло, что в своей попытке избавиться от Эмиса, он может навредить Арахне. Как-то миновала его сознание эта простая мысль, и оставалось только скрипеть зубами, не имея на этот раз возможности обвинить кого-то, кроме себя самого.
-Ты не дави на нее, - вдруг сказал Эмис тихо и печально. Лепен, решивший не смотреть даже лишний раз на этого оборванца, прибившегося к приличному обществу, никак  не ожидал такой фразы и обернулся.
-Что?
-Ты потеряешь ее, если будешь также себя вести. Она, похоже, впуталась во что-то серьезное, и ей, скорее всего, страшно. Я понимаю, что ты любишь Арахну и даже очень, но она тебе не вещь. Чем больше ты с ней ругаешься, тем хуже ты делаешь.
-Да ты…
-Нет, послушай. Ты уже немного навредил мне, так считай это расплатой. С самого моего появления вы только и ругаетесь.
-Это такой период.
-Нет, - покачал головой Эмис, - это просто твой страх. Ты увидел, что твой соратник оказался смертен и вспомнил, что сам тоже можешь умереть. А тут – у нее тайны! Скорее всего, ей страшно. Не дави на нее, просто скажи, что ты готов выслушать все, что она скажет, готов помочь. Арахна помечется немного, и, может быть, расскажет тебе все. Ты палач, но не вырывай у нее пытками правды. Скажи ей, что она всегда может вернуться к началу и попросить помощи. Просто помощи.
Эмис говорил очень легко и просто, как будто бы не было для него ничего более естественного. Он говорил дружелюбно, мягко, но каждое слово имело для Лепена вес. Лепен не мог поверить в то, что Эмис может посоветовать что-то разумное – откуда? Он же всего лишь уличный бард! Но в его словах, однако, было столько участия! Как было не поверить?
Единственное, Лепен спросил с подозрением:
-Тебе-то зачем мне помогать?
Эмис растерялся. Для него вопрос вышел странным. Он всегда помогал, если мог помочь, брал, если мог взять и отдавал, если мог отдать. Уличная жизнь лишила его большей части собственнических чувств.
Но тут до Эмиса дошло, что хочет спросить Лепен и он даже возмутился:
-Да ты с ума сошел! Не нужна она мне.
По взгляду Лепена было видно, что слова Эмиса не вызвали никакого доверия. И пришлось уличному барду разъяснить:
-Краше видали! Это для тебя Арахна самая прекрасная и лучшая, а я по Мааре походил и повидал уж…
Он осекся, встретив ненавидящий взгляд Лепена. Лепен и сам не мог объяснить для себя, почему такие слова Эмиса об Арахне, в которых было равнодушие к ней, как к женщине,  задевают его точно так же, как и задел бы интерес. Это была какая-то новая загадка, но Лепен не оправился еще от своих же старых, не собрался с мыслями и не справился с муками совести.
Но и поразмышлять ему не удалось. Открылась дверь, являя задумчивую и мрачную Арахну. Лепен хотел уже спросить у нее с ехидством и циничностью, что же она так быстро вернулась от Мальта, но прикусил язык, неожиданно вспомнив слова Эмиса.
Это стоило ему большого усилия – сдержаться, но Лепен пересилил себя.
-Я не намерена отвечать на твои вопросы! – сразу сказала Арахна, ожидая конфликта.
«Намерена…не намерена! Как может она быть так…» - Лепен вынырнул из своих мыслей и сказал то, что не выходило у него искренне и самого его пугало:
-Я не…не надо. Не отвечай. Я не буду спрашивать. Если захочешь – расскажешь сама.
Арахна, готовая уже отбиваться от очередных обвинений и бредней, что плодились в уме Лепена, воззрилась на него с изумлением и спросила испуганно:
-Ты что, заболел?
-Нет, - Лепен пытался не выдать внутренней лихорадки от собственного проступка и звавшей к признанию совести. – У нас одна боль. У нас одна скорбь. Регар…это было неожиданно. Если захочешь поговорить, я…ну, понимаешь – всегда!
Один Эмис был счастлив до неприличия с этой сцены. Наблюдая за смущающимся нервным Лепеном и обалдевшей Арахной, он чувствовал себя не меньше, чем Рыцарем Луала, вмешавшимся в жизнь смертных.
-Э…- надо было что-то сказать, но мысли уносились к тайнику в комнате, от тайника к страшному: «что там будет?» и убегали в сторону Регара – что сейчас с ним? Допрашивают ли его? Что он расскажет?! Что грядет.
-Э…- повторила Арахна неуверенно, а затем, как ей показалось, нашла идеальный ответ. – Спасибо.
И, огибая Лепена по самой большой дуге, не оглядываясь, поспешила к лестнице, к спальне. У самого входа уже в свою комнату остановилась – на мгновение в ее груди яростно заскребло желание рассказать все и облегчить собственный груз. Это ведь Лепен! Лепен, который ей друг, который любит ее. Он ничего не осудит. Почему же ей легче доверяется Мальту? Дознаватель, толком незнакомый, учувствовавший в осуждении Ависа, явный заговорщик…
Это было мгновение слабости. Арахна мысленно отвесила сама себе пощечину: «это твоя вина и твой груз, иди с ним одна, а других не впутывай!»
И она, больше не колеблясь, скользнула в свою комнату и закрыла дверь на щеколду.
Лепен отвесил подзатыльник Эмису, примерившись аккурат в то место, на которое тот упал стараниями Лепена. Эмис дернулся, охнул и спросил:
-За что?
-Чтоб не лез! – зло отозвался Лепен и поспешил  в кабинет Регара. В отсутствие Арахны там можно было покопаться и…
Лепен догадывался, что ничего, кроме бумаг Коллегии ему найти не удастся, но совесть требовала успокоения и, возможно, если приложить усилия, если Луал будет милостив, Лепену удастся найти следы каких-нибудь других преступлений Регара?
Тогда – он не подставил невиновного, не уничтожил своего наставника, отравившись ревностью, нет! тогда он помог Дознанию и помог Секции Закона. Надежды на это было крайне мало, но сидеть и бездействовать, зная, что  Арахна где-то там, у себя, непонятно что делает и о чем думает – было еще хуже.
Эмис понаблюдал за одной закрывшейся от него дверью, за другой, пожал плечами, лег на диван и принялся в уме своем сочинять новые песни. Регара ему было жаль, и Эмис не верил в его вину, но кто-то был определенно виноват, а вот кто…его ли, Эмиса, это сейчас дело?
Арахна же, зайдя в свою комнату и закрыв дверь на щеколду, стояла без движения еще минуты три или четыре, боясь сделать шаг. Дознаватели здесь даже почти не смотрели, так, перевернули для порядка покрывала и подушки, поразбрасывали пару бумаг в стороны, ну и в шкаф с вещами залезли. Всех дел-то!
Но Арахна не думала о наведении порядка, и о чем-то еще, кроме тайника. На негнущихся ногах она доковыляла до книжных полок, вытащила заклеенную книгу и снова попросила у Луала прощения за осквернение – уже повторное – его священных текстов.
Деревянными пальцами она прорезала обложку. Дневник – тонкий, сложенный вдвое, на черной кожаной обложке встретил ее…
А она надеялась, что не найдет его, что вмешались какие-нибудь силы. Но нет!  Арахна взяла двумя пальцами дневник, как последнюю гадость и села на край постели.
Еще минуту она томилась, но, обругав себя за слабость, все-таки раскрыла первую страничку. На первой странице не было записано никаких событий, а владелец дневника только представился до боли знакомым сбивчивым и неаккуратным почерком: «Сколер – член Коллегии Палачей, человек в высшей степени беспечный!»
Несмотря на ситуацию и подступившие темные пятна к ее жизни, Арахна не сдержала улыбки – Сколер такой Сколер!
Был. Был таким.
Арахна обещала себе выдержать. Ради сделки с Мальтом. Ради Регара. Записи шли от прошлого зимнего сезона, и, судя по датам, Сколер пропускал с легкостью от одного до пяти дней в своих записях. Строки прыгали, выбивались.
«Первый день зимнего сезона.
Я проспал. Увидев лицо Регара пожалел, что не умер во сне. Опять ругался за отчет. А сегодня у меня еще повешение. Ненавижу работать в мороз!»
«Третий день зимнего сезона.
Пропасть пыталась Арахна. Ну, уж нет! просыпать здесь буду только я. Да и Леп не даст ей проспать – ходит кругами…как она может не замечать?»
«Седьмой день зимнего сезона.
Ну и работа! Мороз ударил – веревки перехватывает. Металл убивает и мои руки. Что за жизнь?! Леп еще ведет себя как последняя сволочь: не нравится ему, как я общаюсь с Арахной! Глядите-ка! А ничего, что я ее дольше знаю? Ничего, что мы друзья? Совсем уже! А Арахна? Тоже хороша! Нет бы – заступиться, заметить… в упор не видит правды.
Конечно, ее-то будущее уже устроено, спасибо Регару! Он с ней носится, а она и рада! Арахна, возьми это, Арахна, пусть сегодня казнит Сколер, а то там холодно. Королевна, чтоб её!
И будущего здесь нет. помрет Регар, и что? Она явно его место займет. И что останется? Прислуживать!
Тьфу, хоть переводись. И морозы крепнут.
На завтраки заладили давать кашу. Пока умоешься и спустишься все уже холодное. К обеду не успеешь, на ужин снова уже все быстро стынет. Хочется просто горячего».
Арахна ничего не видела от застлавших глаза слёз. Раз за разом ей указывали на то, что она эгоистична и не замечала страданий других. Но она просто хотела быть счастлива! Да, откуда ей было знать про голод у жителей Маары, про экономику – если она была на довольствии казны всю жизнь?!
Надо было знать. Надо было смотреть по сторонам. Надо было!
А Сколера? Ему было плохо. Она не видела этого. Лепен ее любил Луал знает сколько времени, а она не заметила и этого. Регар использовал в качестве шутки фразу о назначении Арахны своим заместителем и наследницей его поста, но…
Было смешно, но, похоже, только ей и Регару. Для Сколера это был удар. А она не замечала собственного особенного положения, ведь Регар ей говорил, на самом деле, чтобы она не ходила работать в морозные дни.
И Арахна воспринимала это как должное, не задумываясь о других.
Стыд сжал ей горло. Она почувствовала на своих плечах непреодолимый, неподъемный груз. Захотелось сбежать и скрыться. Ото всех, кто знал ее, благо – это немногие.
Она заставила себя держаться и взяла вновь дневник Сколера, укоряющий ее теперь в каждой своей строке и даже букве.
«Девятый день зимнего сезона.
Что-то я не знаю! Как поступать? Вроде, жизнь моя не так уж плоха. Познакомился с очаровательной дамой – с нее хоть картины пиши, хоть просто любуйся. Самое главное, что похоже и она не против знакомства».
-Сколер такой Сколер…- непонятно для кого промолвила Арахна. Дальше приходилось пролистывать некоторые куски – Сколер все рассказывал  тайных свиданиях, о встречах с этой женщиной. Нигде не называя ее имени, он хранил о ней всякую тайну. Не описывая, лишь называл «прелестной», «грациозной», «изящной», «любознательной» и в таком духе. Что ж, Сколер всегда обладал определенным понятием чести и даже друзьям не называл имен  многочисленных любовниц. 
Мелькали события, даты. Арахна все искала хоть что-нибудь стоящее, что не относилось бы ни к любовным тайнам, ни к общим воспоминаниям, что тиранили нежную память, заставляя осознать снова и вновь: больше никогда не будет подобного мига. Никогда.
Пришлось долистать до тридцать первого дня зимнего сезона.
«Надо посмотреть здраво на свою жизнь. Я молод и у меня есть шанс чего-то добиться. Я хочу славы. Я хочу денег. Я хочу любви и свою семью. Что ждет меня в маленькой Коллегии? Какие здесь для меня перспективы? Неужели так и пройдет моя жизнь в этом прозябании?
Но я не хочу оставаться здесь. А что будет с моими детьми? Я не Леп, я ради какой-т одной девицы-палача палачом быть до конца дней своих не могу.
Надо куда-то идти, но как?»
И снова упрек сжал горло. Но опять