сладко при этом посапывал... Я его, бывало, легонечко так трогал за плечо, толкал, осторожно разбудить старался. Он вздрагивал, морщился, открывал глаза, видел меня, улыбающегося, - и тут же испуганно хватался за логарифмическую линейку и начинал судорожно её пластиковый курсор взад и вперёд гонять по корпусу: что-то там истерично высчитывать будто бы, перепроверять, что уже тысячу раз было просчитано и проверено. И, знаешь, так это всё глупо и смешно у него выходило до безобразия, пошло и театрально, по-детски прямо-таки - что мне становилось досадно, право-слово, а порою и вовсе противно от такого его кривляния. Так одни только дети малые поступают в детском саду, правда ведь, перед воспитателями выделываясь. Но уж никак не взрослые 45-летние мужики, сотрудники солидного института…
- Но люди-то видели всё, людей не обманешь, Вить. Ни старых, ни молодых. Мы прекрасно видели, что он - лицемер, пустозвон и актёришка доморощенный. Потому и чурались его, и презирали дружно. Даже и неискушённая молодёжь... Мы презирали его, он - нас. “Стену” возвели друг от друга непроницаемую. Работали рядом вроде бы, а совсем почти не общались, да и не знались тоже. Зачем, на кой ляд надо было нам с таким скоморохом знаться, шутом гороховым и себялюбцем?… У нас, молодых специалистов, если работы нет - мы сидим и в открытую дурака валяем: газеты читаем, журналы разные, кроссворды отгадываем, анекдоты травим, гири тягаем с гантелями на спор и перегонки, с девочками амурничаем. Ну а почему нет-то? почему? - коли работу нам не дают наши руководители. Мы что ли в том виноваты?! Мы свою праздность и свой пофигизм ни от кого никогда не прятали и бурную деятельность не изображали. Как, к слову сказать, и многие “старики”: Солодова Светлана Алексеевна та же, Шипилкина с Ляшкиной, другие. Да и правильно, и надо так! Чего кривляться-то и выпендриваться?! Перед кем?! Себя уважать перестанешь за это кривляние, за цирк бесплатный на потеху всем…
- А у Валерки нашего иные проблемы были и иные взгляды на жизнь - до ужаса подлые и лицемерные. И от этого - весь его самодеятельный каждодневный театр и пошлая клоунада. Ему расслабляться было никак нельзя, потешному “научному учёному”: он ведь вдвое больше нашего получал - и хорошо помнил об этом. И ему требовалось этот свой высокий в отделе статус постоянно доказывать и подтверждать - чтобы лишних пересудов и сплетен не возникало в трудовом коллективе. Чтоб не сказали сотрудники, не дай Бог, что вот, мол, сидит у нас человек по прозвищу “Пронька”, старшим научным числится, деньжищи лопатой гребёт - и палец об палец не стукает, прохиндей: спит и спит только, да кроссворды вместе с нами отгадывает, балагурит и развлекается. Разве ж, мол, честно это? - зададутся справедливым вопросом люди, - разве ж по совести?... Возьмут однажды, да и возмутятся все, к ответу его призовут, к порядку. А то, глядишь, и вовсе созовут собрание и попросят лишить его научного звания и большого оклада. Вот было бы хорошо - на место его, козла, поставить!... В академических институтах, вон, как мне приятели рассказывали, научные сотрудники регулярно обязаны были отчитываться перед руководством, кандидатские минимумы сдавать - подтверждать свои научные должности и звания изобретениями, статьями и книгами. А у нас этого и в помине не было никогда. Вот и плодились в наших оборонных НИИ такие вот пустозвоны и дармоеды “Проньки”…
-…Ну и что он, действительно ни черта не делал всю жизнь? - слушал напарника и всё удивлялся я, прямо-таки диву от услышанного даваясь. - Или же ты преувеличиваешь, Валер, наговариваешь на человека? Ну как этот так: кандидат наук - и бездельник?!
- Два-три раза в году только работал, я же тебе толкую: новую платформу на годность или негодность проверял, - услышал я горячие слова в ответ, простодушные и абсолютно-искренние. - Вот и вся его “научно-исследовательская деятельность”, весь вклад в “трудовую копилку”. Поклясться в этом могу своим и близких своих здоровьем! Зачем мне надо, подумай, на кого-то там наговаривать, мужика напрасно хулить и чернить?! Я, как-никак, человек православный и крещёный!... А платформу проверит, в полётном журнале распишется, ежели всё в порядке, и после этого дальше спит - до следующих испытаний и пусков. А когда проснётся, глаза продерёт - что-то там усиленно считать начинает, какие-то новые левые таблицы чертить, графики, которые от него никто никогда не требовал, которые годами в шкафах пылились, не нужные никому. Это он так выделывался и “кувыркался” перед нами, засранец, этаким мишкою дрессированным представал - за лишний “кусочек сахара” и похвалу, и последующее молчание… Но мы-то знали, повторю тебе ещё раз, уясняли это достаточно быстро, что его пред’старт так называемый, которым он всю жизнь занимался, с 30 лет, любой инженер у нас при желании сделал бы с окладом в 150-160 рублей. А ушлый Прошкин за это от государств 260 рубликов получал. А вместе с премиями - 400 с лишним. Не слабо, да! Согласись, Витёк, подтверди! Вдвое больше любого из нас, молодых специалистов то есть. И на сотню больше даже, чем получали наши чопорные еврейки, Шепилкина с Ляшкиной, которые люто его за то ненавидели: до головных болей, прямо-таки, до трясучки в руках и губах… Ему, говнюку, повезло ещё, что они отдельно сидели и не видели его неделями. А то бы они ему спокойного житья не дали: каждодневными скандалами и придирками его бы с потрохами сожрали и извели, волком заставили взвыть, уволиться от нас к чертям собачьим… И правильно сделали бы, надо сказать, если б его сожрали и выжили. Я был с ними обеими в этой их лютой ненависти солидарен: сам его на дух не переносил, дундука лицемерного, хитрожопого. Потому что также как и они считал, что наш вечно-спящий “учёный человек Пронька” оклада своего повышенного не заслуживал, ну просто никак!...
25
- Только ему-то, жуку навозному, на нашу всеобщую к нему ненависть и презрение было глубоко плевать, - с горечью в голосе и во взгляде закончил рассказ про Прошкина Валерия Геннадьевича мой подуставший напарник. - “Бабки-то” свои шальные он ведь всё равно получал - регулярно, “5-го и 20-го”. Получал - и за них потом незаменимого трудягу из себя корчил: годами сидел и логарифмическую линейку мучил-терзал, изображал неувядающий трудовой порыв и вечную занятость. И нам всем показывал заодно: каков он есть молодец, какими делами ворочает неподъёмными и бесконечными. Не то что все мы, мол, нахлебники-дармоеды, не годные ни на что - только на трепотню, гулянки праздные и развлечения.
- Сам бездельничал всю жизнь, сволота, да ещё и помощницу себе для этого взял, третью обитательницу первой комнаты, старожилку Клавку Котову, про которую особый рассказ, которую я, Витёк, до сих пор не могу вспоминать без ужаса и содрогания.
- Что же это за баба такая была ядрёная, - язвительно ухмыльнулся я, поражаясь услышанному, - которая такие эмоции бурные в тебе до сих пор вызывает, спустя пару лет?
- Это не баба, Вить, - чудовище настоящее, ведьма! Кусок дерьма на двух лапках, «вонючка американская», как мы, молодые ребята, её про меж себя называли, что странствовала по институту изо дня в день, как приведение, и всем настроение портила.
- Круто ты про неё! - ещё громче засмеялся я, дивясь словам напарника. - Здорово она тебя, по всему видать, доставала.
- Она не меня одного - весь наш сектор доставала, зараза этакая: и старых, и молодых. Вонючая и злобная была ужасно! Хотя росточек имела метр-пятьдесят всего, и весила не более 40-ка килограммов: “бараний вес”. Но злобы в ней было как у слона, которую она ежедневно на всех выплёскивала… Помнится, когда я только-только пришёл в институт, ей лет сорок было по возрасту. Хотя, если бы не седые волосы, она больше б школьницу напоминала по виду, ученицу старшего класса… Как потом выяснилось, она и по развитию, по знаниям школьницею была: какой-то техникум 20 лет назад закончила, по слухам, - только-то и всего. Может быть даже и кулинарный, кстати, как и наш “потомственный колхозник и хлебороб” Партос - и такое вполне возможно! Не удивлюсь! Но работать припёрлась к нам в институт, да ещё и в отдел теоретический, чем в точности копировала и воспроизводила ситуацию, которую ещё Ильф и Петров талантливо описали в «12-ти стульях» на заре советской эры... Помнишь, Витёк, там у них в романе поэт знаменитый был, Никифор Ляпис-Трубецкой, который своими балладами про Гаврилу всех редакторов задирал, одна из которых называлась «Баллада о подмене» и начиналась так: «Хоть был пожарником Гаврила, Гавриле дали фильм снимать». Вот и в нашем славном НИИ Прикладной механики подобные подмены и несуразицы регулярно происходили, и подобный бардак, начиная с момента образования, - с трудоустройством Партоса связанные, Тани Захаркиной, Котовой Клавки, других похожих же деятелей, про которых рассказ впереди. Попадали подобные Гаврилы к нам каким-то невероятно-непостижимым образом, окапывались, прочно корни пускали, в стаи объединялись паразитические - и жрали наш институт изнутри как глисты прожорливые, или блохи. Крепко друг за друга держались все, прямо на смерть стояли, стеной. И выкурить их с предприятия, уволить или же сократить не было никакой возможности. Ни у кого…
- Как и почему такое случалось, такая абракадабра дикая и немыслимая? - поди теперь, разбери. Тут сам чёрт, как говорится, голову сломит, если копаться и разбираться начнёт. Не то что я, раб Божий Валерий. Знаю только одно, проработав с этой гадюкою Клавкой бок о бок 10 лет, основательно с ней познакомившись и изучив, что она синус от косинуса не отличала толком, натуральный логарифм от десятичного. Что, впрочем, не помешало ей старшим инженером в итоге стать, к моему в институт приходу, и в 200-ти рубликов оклад себе выбить на сладкое житьё-бытьё. Не слабо, да?! Плюс к этому - премии ежемесячные, тринадцатая зарплата и всё остальное, прибыльное и капитальное, про что я неоднократно и сознательно тебе, Витёк, уже сообщал, на чём упорный акцент делал… У нашей похотливой Захаркиной, правда, столько же было, - но та хоть институт какой-то левый закончила, поднатужилась - и корочку заимела, для проформы диплом. А эта ведьма себя и левым дипломом не захотела насиловать-утруждать, хлопотами учебными, вечерними или заочными, что по окончании Великой Отечественной войны входили в нашей стране в моду. Фильм “Весна на Заречной улице” помнишь? - как там работяги с Мартена по вечерам учиться в школу ходили, образование получать... А она за модою не гналась, кошка драная. Принципиально! На хрена это было нужно ей, такая пятилетняя морока?! - коли у неё по жизни мохнатая лапа и железная хватка имелись. Ей такого спасительного набора было вполне достаточно.
- А что же это у неё за родственники такие были, интересно, которые её, выпускницу техникума, к вам устроили? - вклинился, наконец, я в рассказ, когда уставший Валерка передохнуть решил, за очередной сигаретою в карман потянулся. - Крутые, наверное?! Да?!
-…Не знаю, Витёк, не знаю, честное слово, - через продолжительную паузу усталый ответ последовал, когда Валерка пару глубоких затяжек сделал и дымом табачным чуть-чуть успокоил себя. - Мне не у кого было про это узнать. Молодёжь такой информацией не обладала,
